Я, Мулан

Как вышло так, что я покинула отчий дом, села на коня и уехала, не оглянувшись? Как вышло так, что я долгое время притворялась мужчиной в императорских войсках? Как вышло так, что вместо баллад я попала в свой личный ад? Я не люблю об этом вспоминать, но понимаю, что однажды меня призовут к ответу за содеянное. Я единственная дочь, на которую возложена обязанность хранить честь семьи. Меня должно воспитывать мудрой и смиренной. Я должна обладать всеми традиционными добродетелями восточной женщины. Конечно, я знаю, что однажды меня выдадут замуж, и я буду служить чести семьи. Но радости эта мысль не приносит, тем более что напоминают об этом постоянно. Долг. Честь. И больше ничего. Нет, я не ропщу и веду себя так, как подобает покорной дочери. Вполне вероятно, чаяния отца оправдались бы, не случись вторжения гуннов. Согласно приказу императора, каждая семья должна предоставить воина. Если глава уже стар, то вместо него идет сын. А у отца только я. Та ночь стала последней, проведенной в отчем доме. Я очень ярко все запомнила. Вот я в последний раз наливаю родителям чай, незаметно добавив маковый отвар — мне нужно, чтобы все уснули. Вот в последний раз спрашиваю, как себя чувствует отец. Вот вижу, как его брови сходятся на переносице. А я жадно смотрю на него. В память навсегда остается его изрезанное глубокими морщинами лицо. Усталый вздох, еще один. Ладони рассеянно обнимают еще теплую чашку. Губы сжимаются в тонкую линию, у него взгляд загнанного зверя. Наверное, тогда я все и решила. Я не позволю никому, даже самому императору, рисковать жизнью моего отца. Я без труда заглушаю голос совести, когда все, даже нянька, засыпают. Меня охватывают совсем иные чувства. Я, словно маленькая девочка, растерянно озираюсь по сторонам. Хочется взять что-нибудь на память о доме. Украшения? Исключено, в моей новой жизни им нет места. Как и любимой ленте или чашке. Право, какой вздор, я вернусь домой и заживу прежней жизнью. Я смотрю на себя в зеркало и вижу девушку, очень похожую на отца. Я знаю, где хранятся его оружие и доспехи. Мне повезло, я худощава, кольчуга впору. Рука не дрожит, сжимая рукоять отцовского меча. Я не умею сражаться, но сейчас мне предстоит бой с собой. На пол падают пряди черных волос. Я не вернусь. Я это знаю, но не понимаю, откуда. Словно воровка, крадучись, я пробираюсь в конюшню, сажусь на отцовского коня. На сердце тяжело, но я понимаю, что это единственный выход. Если я хочу спасти отца, то мне придется из дочери превратиться в сына, которого так и не подарило ему Небо. Я плохо помню, как добиралась до лагеря императорской армии. Я плохо представляю, что скажу. Да и какая разница, если в любом случае мне предстоит осквернить уста ложью? Выпрямившись, я твердым голосом рассказываю легенду о младшем сыне. В тот день мой бедный отец лишился дочери. Мир мужчин тяжело принимает меня, чужачку. Но со временем я приживаюсь, учусь не морщиться и не краснеть, слыша соленую шутку, даже шутить в ответ. Пальцы все уверенней сжимают рукоять меча, теперь я умею не только защищаться, но и нападать. Командир говорит, что я смелый. «Смелая», — мысленно поправляю я, отправляясь спать в палатку неподалеку. Мне наплевать, что они считают меня мужчиной, в душе я остаюсь женщиной. На мне мужские доспехи, я не слабее любого из солдат армии императора, волосы мои коротко подстрижены. Я ношу маску, но не хочу, чтобы она прижилась, хотя понимаю, что должна этому радоваться. Трудности начинаются на поле боя. Нет, я не ранена, но раньше я видела кровь только из легких царапин. Здесь же все иначе, настоящая жатва смерти. Наверное, мне просто повезло. Насколько можно считать везением войну. Рядом с лицом свистит кривой меч — у гуннов не такое оружие, как у нас, машинально отмечаю я. Я внезапно цепенею и понимаю, что сейчас этот невиданный меч вонзится мне в живот, вкусит моей крови, примет мой последний вздох. — Эй, парень, ты что застыл, жить надоело? — чей-то грубый окрик возвращает к пугающей реальности. Для верности говоривший с силой хлопает меня по спине. Я не успеваю убить гунна, уже занесшего надо мною свой странный меч. Сейчас я понимаю, что попросту ничего не смогла бы сделать. Его тело на моих глазах рассекает пополам тот, кто обратился ко мне минуту назад. Кругом крики, льется кровь, но я не отвожу взгляда от умирающего. — Он... он... — выдавливаю я, к горлу подкатывает дурнота, желудок скручивает. Меня уносят с поля боя без единой царапины. — Мертв, — небрежно бросает мой спаситель. В этот миг Небо жалеет меня, в глазах темнеет, и я теряю сознание. Прихожу я в себя в палатке того самого незнакомца. Здесь относительно чисто, совсем не то, что в стоянке императорских войск, где мне пришлось привыкать к запаху пота и другим неприятным ароматам. Видимо, времени прошло совсем немного, он и шлем не успел снять. — Я в плену? — задаю самый важный вопрос, не в силах скрыть ужаса. Если он узнает, кто я... смерть покажется мне избавлением! — Нет, — качает головой хозяин палатки и, наконец, снимает шлем. Я инстинктивно тянусь к мечу, но он лежит в углу. — Я не причиню тебе вреда, — мягко добавляет незнакомец, заметив мое движение. Он молод, немногим старше меня. — Почему ты забрал меня с поля боя? — удивленно интересуюсь я. Его слова отнюдь не подбадривают: одних заверений мне мало. Пока непонятно, почему он так поступил. — Это была бы глупая и никчемная смерть, — пожимает он плечами, протягивая мне глиняную кружку с горячим питьем. Я подозрительно смотрю на него: уж не задумал ли он меня отравить, поняв, что выкупа не получить? Ореховые глаза теплеют, он улыбается, как будто понимает, о чем я думаю: — Это травяной настой. Руки дрожат, зубы стучат о чашку. Меня все еще трясет, хоть и не так сильно, как раньше. Этот отвар, из чего бы он ни был, кажется, помогает. — Меня зовут Филлип, — неожиданно представляется собеседник, снимая латную перчатку и протягивая широкую ладонь. Я на миг замираю — в армии меня зовут Пинг, я отзываюсь на это глупое имя. Но... вернусь ли я в императорское войско после сегодняшнего позора? Щеки вспыхивают. Наверняка я стану посмешищем. Филлип, сам того не ведая, даёт мне шанс выбраться из паутины лжи, где я одновременно и паук, и жертва. — Мулан, — пальцы уже почти не дрожат, когда я пожимаю его руку. Я прикусываю губу, ощущая грубоватую кожу, мозоли от меча и поводьев. Невольно сравниваю мужскую ладонь со своей. Филлип вежливо кивает, улыбается, а я недовольно хмурюсь. Он даже не удивляется тому, что перед ним — женщина.

***

Как и дома, я без колебаний принимаю судьбоносное решение. Признаюсь, я хитрю при разговоре с Филлипом, сообразив, что он, по всей видимости, человек благородный. Но мне не стыдно. Я не собираюсь возвращаться в войска императора опозоренной. Меня будут считать без вести пропавшей. В этом есть свои преимущества, хотя мне нестерпимо жаль отца. Когда-нибудь я вернусь домой и все ему расскажу. Так я убеждаю себя холодными вечерами. Нет. Не вернусь. Филлип рассказывает, что приехал в мою страну в поисках волшебного цветка, который поможет исцелить его невесту. Он хороший сказитель, я невольно подпираю рукой щеку и не замечаю, что улыбаюсь. Проходит совсем немного времени, меньше месяца, а я уже знаю, что его возлюбленную зовут Аврора, она принцесса далекого королевства. Злая волшебница наложила на Аврору чары, и чтобы снять их, Филлипу нужен цветок. Недолго поразмыслив, я предлагаю посильную помощь. Лучше уж один немытый мужчина, чем целая армия. Он улыбается, кивает и благодарит. Но я твердо решаю перенять у нового друга воинский опыт. Тренировки с Филлипом оказываются куда толковее, чем мне поначалу кажется. Я становлюсь ловчее, увереннее, сильнее. Когда мне удается уложить учителя на обе лопатки, у него такое ошеломленное лицо, что я не выдерживаю и смеюсь. Я кажусь себе великой воительницей, раз смогла одолеть Филлипа. Великой — это, конечно, перебор, и я успеваю пожалеть об этой мысли. Мой учитель несколько раз вновь одерживает победу, чтобы я не зазнавалась. Но я уже и в самом деле не тот впечатлительный новичок, которого он спас от гуннов. Больше я не падаю в обморок при виде крови. Теперь мы с Филлипом путешествуем вместе, прикрываем друг другу спины. Цветок мы после долгих странствий действительно нашли. Радость моего друга безгранична — он так долго ждал этого дня. А у меня язык не поворачивается сказать Филлипу, что теперь, когда его миссия завершена, нам стоит разойтись. У него своя дорога, свой жизненный путь. Ведь я с юности мечтаю стать сильной, самостоятельной, но мне всю жизнь мешают. Сперва — обычаи моего народа и родители, жаждущие видеть меня примерной женой и матерью. Потом чересчур дисциплинированные императорские войска, где я привыкла вставать чуть свет, но толком не научилась держать в руках меч. Теперь же... да, как ни печально признавать, это Филлип. Он относится ко мне, словно к младшей сестренке, которая никак не повзрослеет. Отдает самые лакомые кусочки, дольше стоит на часах, следит, чтобы в трактирах мне выдавали чистое белье. А когда я пытаюсь заговорить о том, что он чрезмерно опекает меня, Филлип лишь качает темноволосой головой. Становится понятно: я говорю со стеной. Время от времени, конечно, мелькает шальная мысль бросить его и одной уехать в ночь. Но я отметаю её как недостойную. Я связана чувством долга. А Филлип... Может, когда мы приедем к Авроре, он, наконец, отвлечется на невесту. Это становится невыносимо.

***

Принцесса Аврора оказывается милой, приятной девушкой. Не такой я представляла невесту Филлипа по его восторженным рассказам. Воображение рисовало мне существо, сошедшее с небес. Аврора же... вовсе не невесомая. Нет, она хороша собой, я не хочу сказать ничего плохого. Но все же я ощущаю горечь разочарования. Воздушное создание на поверку оказывается вполне земным. У Авроры обычная улыбка и красивые глаза. Филлип перестает фанатично опекать меня и занимается нареченной. Невооруженным глазом видно, что он искренне влюблен. Насчет Авроры же я испытываю смутные сомнения. Вроде бы она смотрит на Филлипа, но я вижу отрешенный взгляд, недоступный пониманию принца. Её мысли далеко. Это не мое дело, напоминаю себе уже в который раз, тщетно пытаясь отвернуться. С подозрением присматриваясь к Авроре, я не замечаю, как постепенно запоминаю её мимику. Она прикусывает нервные губы, значит, чем-то встревожена. Точеные черты принцессы заостряются, словно она чует неведомую опасность. Наконец, настает день, когда Филлип понимает: больше невозможно скрывать от меня правду. Сложно передать, что я ощущаю, когда узнаю о Пожирателе Душ. Кажется, беспомощно и наивно бормочу, что мы найдем выход, и ему вовсе не обязательно жертвовать собой. Он только грустно улыбается и качает головой. И на прощание просит позаботиться об Авроре. Молнией мелькает мысль, что мне не так уж противна опека Филлипа. И в ту же минуту накрывает холодным удивлением от простого факта — я привязана к своему другу. Еще злость. Ведь Филлип выбирает самое простое — умереть. А мне достается задачка посложнее. Я должна вывести из чащи леса рыдающую Аврору. Я должна стать для неё другом и защитником. Я должна заставить её жить, даже против её воли. Губы кривит циничная усмешка. Все так, как должно быть. Обо мне в этот раз никто не думает, а меня это даже не удивляет. Как и отсутствие слез. Я воин, а воины не плачут. Так говорит Филлип. Говорил... Чувствую соленую влагу на языке. Аврора ничего не замечает, поглощенная своим горем. А я лишь сейчас осознаю тяжесть возложенной на меня Филлипом задачи. Принцесса не приспособлена к походной жизни, она не умеет ни охотиться, ни рыбачить, ни воевать. Ей это попросту не нужно. Я ловлю себя на том, что испытываю к Авроре нечто вроде симпатии. Не все рождаются воинами, не все ими становятся. Но ведь можно научиться... Да, так я и поступлю. Научу Аврору всему, что знаю и умею сама.

***

Мой грандиозный план превратить Аврору в воительницу рассыпается в прах медленно, но верно. Через неделю мучительных тренировок приходится признать: идея была обречена на провал с самого начала. Аврора рождена принцессой, а принцессы носят атласные платья и батистовые сорочки. Они не держат в руках ничего тяжелее веера и кубка с вином. Ладно, придется смириться: махать мечом мне предстоит за двоих. Стирать, готовить и лечить — тоже. Хвала Небу, что Аврора умеет ездить верхом. Ухаживать за лошадьми, разумеется, тоже приходится мне. Правда, нужно отдать должное Авроре — она предлагает посильную помощь. Единственное, что у неё получается хорошо — стоять в карауле. У принцессы острый слух, к тому же она на удивление подозрительна. Аврора относится ко мне настороженно, но время идет. Я не спешу, я все понимаю. И мое молчание воздается: я становлюсь для принцессы единственным человеком, которому она может доверять. С которым может поговорить обо всем, и о Филлипе тоже. Аврора рассказывает их незатейливую историю, и я понимаю, отчего она не показалась мне влюбленной при первой встрече. Они с Филлипом были помолвлены с детства, но незнакомы. Филлип нарисовал себе образ идеальной невесты, которому Аврора, быть может, и не соответствует. У него было время мечтать, на нем не было сонного заклятия, как на принцессе. А она, открыв глаза, видит рядом с собой двух чужих мужчин, причем один из них называет себя её женихом. Я не сразу понимаю, что второй — это я. Честно говоря, мне уже все равно, за кого меня принимает Аврора. Мужчина, женщина... какая разница? Главное, что есть желание жить. А её светлые глаза постепенно начинают блестеть, когда я рассказываю что-нибудь веселое по вечерам. Большую часть этих солдатских баек я, естественно, выдумываю на ходу, и вижу: сейчас жизнь в полупрозрачном теле Авроры теплится, но она подобна искре. Если раздуть, будет пламя. Иначе — смерть. Я, Мулан, клянусь тебе, Филлип: пламя вспыхнет. Аврора будет жить.