Под другим именем

— Спешу сообщить, — произнес Арамис, пытаясь унять стук своих зубов друг о друга, — что более вероятной перспективой этого вечера является наша общая смерть в этой подворотне.  — Это просто смешно! — воскликнул Портос таким искренним и сердечным тоном, который сумел бы воскресить из мертвых и усопшего. Он почувствовал мелкие судороги Арамиса, полулежащего совсем рядом, и обернул свой плотный плащ вокруг мушкетера в надежде, что тому станет легче. Эта маленькая махинация заставила Арамиса резко втянуть зубами воздух, так как Портос задел его рану, а сам гигант был вынужден прикусить губу, чтобы воздержаться от стона, потому что, позабыв о своем травмированном плече, непреднамеренно его потревожил.  — Общая смерть нас троих, — игнорируя протест друга, продолжал Арамис, — покинутых, потерявшихся, раненых. Атос лежит с пробитой головой в луже собственной крови — мертвый или потерявший сознание — мне неизвестно; из-за мушкетной пули, которая его задела. Голос Арамиса дрогнул, когда он взглянул на неподвижное тело, что лежало неподалеку. Он потянулся за холодной рукой Атоса и сжал её в ладони.  — Я имел несчастье быть атакованным каким-то трусливым псом, пока я дрался с двумя другими гвардейцами; утешает то, что, в конце концов, я разобрался со всеми тремя, — Арамис согласно замычал; они оба понимали, что их жизненная сила медленно ускользает, и ей не мешают ни дублеты, ни форменные пояса. Арамис знал, что ночью никогда не бывает настолько холодно, насколько ему казалось, и, несмотря на свои сомнения, Портос прижал его, полусидящего, к своей груди, пытаясь поделиться всем теплом, что у него было, с другом.  — А вы, Портос, — прерываясь на сиплые вдохи, продолжил мушкетер, — вы можете попытаться спастись, даже несмотря на ушибленные ноги и сломанную руку. Недалеко отсюда я слышу ржание лошади, на которой вы можете уехать.  — Моя нога сломана, — трезво оценив своё физическое состояние, ответил Портос. — Я не смогу оседлать лошадь еще как минимум несколько дней. И, даже если бы это было возможным, — его голос вдруг изменился, — за какого человека вы меня принимаете, за какого брата, который сумел бы оставить своих верных друзей умирать в одиночестве, — и он прижал Арамиса к своей широкой, великанской груди здоровой рукой, вжавшись лицом в пыльные черные кудри своего друга. Арамис подался вперед, стремясь ответить на объятия, и его накрыла новая волна пульсирующей боли; и то и другое послужило напоминанием, что они еще живы. Живы, если способны чувствовать.  — Мне казалось, пару минут назад вы считали, что нам еще рано уходить на покой, — ему удалось придать своему голосу дразнящие нотки, хотя веселый тон несколько портила одышка; приходилось делать длинные паузы во время разговора, чтобы унять озноб.  — Мы не умрем, — отчаянно прорычал Портос. — Королевская карета не сломана; он пошлет сюда капитана де Тревиля, как только прибудет во дворец.  — А вам нужно больше верить, — из темноты послышался приглушенный, но по обыкновению ровный голос Атоса, — в выносливость своих друзей. Арамис еще раз сжал ледяную руку, которую всё это время держал в своей, от удивления; ему хотелось проверить, действительно ли он слышит товарища или же это просто иллюзия ослабленного разума. Портос, который пострадал меньше, радостно воскликнул:  — Атос! Мы боялись, что вы умерли! Атос вздрогнул от громкого звука, сотрясшего воздух, и приложил свободную ладонь к месту своего ранения, пытаясь определить степень его тяжести.  — Не совсем, — флегматично прошептал он, — но вашими стараниями я смогу этого достичь.  — Сожалею, — произнес Портос, понизив тон, но ослепительно улыбаясь — впервые за эту долгую ночь. — Как вы себя чувствуете? Атос поморщился и промолчал, решив, что его лицо и внешний вид способны говорить сами за себя.  — Я, например, — медленно проговорил Арамис, — имею честь умереть рядом с такими бравыми воинами и верными друзьями, как вы, — его по-прежнему продолжало знобить, несмотря на все старания Портоса. Голос Арамиса угасал, слова, как вода, смешивались в нечто невразумительное; гигант нахмурился.  — Лучшими друзьями, — согласился он, — хотя, нужно отметить, мы не знаем настоящих имен друг друга. Его надежда оправдалась — глаза Арамиса открылись, и в них зажглась искра любопытства. Тайна личности — негласное соглашение мушкетеров; каждый из них хранил секрет своего прошлого, предавая его забвению. Портос находился в одинаковом неведении, касающемся как жизни Атоса, так и биографии Арамиса; два мушкетера также не знали о нем ничего, что стояло за рубежом службы королю. И все же никакие секреты не смогли помешать им стать теми, кем они являются: тремя неразлучными, о дружбе которых слагают легенды.  — Вы хотите знать мое имя? — осторожно спросил Арамис. — Никто не интересовался этим раньше.  — Сочту за честь, — произнес Портос с таким смирением и уверенностью, что это тронуло Арамиса до глубины души.  — Меня зовут Рене д’Эрбле, — он был будто в бреду, и из-за этого его слова смазывались, что затрудняло их понимание. — Я третий сын маркиза д’Эрбле. Портос присвистнул:  — Маркиза! Арамис криво улыбнулся:  — Жесткого и жестокого человека. В девять лет я был отправлен в семинарию, где должен был учиться духовному делу. Там кормили черствым хлебом и водой трижды в день и пороли каждого раз в неделю, считая это хорошей воспитательной мерой. Когда после моего месячного там нахождения я провел день в городе, то плакал от радости, думая, что попал в рай. Атос сжал его руку в знак любви так крепко, как если бы был здоров, игнорируя пульсирующую боль, что разлилась по телу из-за этого жеста. Портос мягко оперся подбородком о макушку Арамиса и, тронутый его словами до глубины души, в безмолвной молитве прижался губами к кудрям мушкетера, тем более что сейчас, за час до рассвета, никто бы и не увидел этого осторожного жеста.  — Вы слышали о судьбе своего отца? И братьев? Что с ними сталось? — задумчиво спросил Портос. Арамис поморщился:  — Маркиз д’Эрбле умер, когда мне было двенадцать лет, но, полагаю, перед смертью он проследил за тем, чтобы мой старший брат Анри унаследовал не только его титул, но еще и бессмысленную жестокость. Что касается моего второго брата, то мне известно, что он поступил на военную службу, но неудачно; его убили в первой же кампании, в возрасте пятнадцати лет, и, думается мне, он стал солдатом, чтобы быстрее свести счеты с жизнью. Арамис замолчал, встревоженный старыми воспоминаниями и изнемогающий от долгой речи. Он, обессиленный, на миг потерял сознание, но вскоре очнулся, призвав для этого всё своё мужество и силу воли.  — Что насчет вас, любезный Портос? — в свою очередь спросил он. Портос пожал широкими плечами; то, которое было ранено, не пошевелилось.  — Я не уверен, — честно произнес мушкетер, — кажется, меня окрестили Исааком, но после смерти матери никто не обращался ко мне по имени. Мне было около пяти лет, и я могу ошибаться, но, думаю, она однажды назвала меня так. Или, быть может, мне просто этого хотелось. Все остальные называли меня ублюдком[1] Портоса — тот был хозяином дома, где работала моя мама — пояснил он. — Ублюдок Портоса… Кажется, это прижилось.  — Друг мой, — пробормотал Арамис и взялся за ладонь Портоса свободной, не сжатой Атосом, рукой. Атос ответил, распахнув глаза, и глубоко, выразительно взглянул на Портоса; он просто переглянулся с ним, красноречиво выражая свои соболезнования, несмотря на отсутствие слов и тьму предрассветного неба, царившую вокруг.  — Эта ночь такая морозная, будто на дворе зима, — сказал вдруг растерянным голосом Арамис. Он говорил так тихо, что Портосу пришлось наклониться поближе, чтобы расслышать его слова. — Я посплю, а после отдыха всё станет лучше, — и, сказав это, Арамис закрыл глаза и вздохнул. Портос был встревожен:  — Нет, Арамис! Вы не должны спать; я боюсь, что вы никогда не проснетесь, если сделаете это сейчас. Арамис остался безмолвен. Его и без того еле ощутимое, поверхностное дыхание замедлилось.  — Арамис! — громче воскликнул Портос, осторожно встряхивая товарища и не обращая внимания на боль, которая снова дала о себе знать, когда он вновь потревожил раны.  — Арамис! — отрывисто позвал Атос, боясь, что еще немного, и он бы перешел на крик.  — Выслушайте нашего доброго друга Атоса, — отчаянно молвил Портос. — Вы не можете уснуть, так и не узнав его имени. Усилия не прошли даром; крошечная улыбка мелькнула на уставшем лице Арамиса:  — Атос? Выражение лица Атоса превратилось в маску ужаса и отчаяния. Он покачал головой, не обращая внимания на мушкетные раны, и тем самым заработал головокружение.  — Я не могу! — застонал он, закрыв ладонями лицо.  — Атос? — голос Арамиса перешел на шепот. В сером предрассветном тумане его кожа выглядела мертвенно-бледной; бескровной настолько, что он казался прозрачным. Портос умоляюще взглянул на Атоса в немой просьбе и призыве о помощи.  — Я был графом де Ла Фер, — Атоса, человека со стальными нервами, как правило, хладнокровного и собранного, эти слова душили так, будто он сейчас задохнется. — Когда-то меня звали Оливье; когда-то я был графом! Прошу вас, если вы хотя бы немного уважаете меня, сотрите эти имена из памяти! Никогда не произносите их вновь; они прокляты, и их владелец найдет покой лишь в смерти.  — Смерти, — повторил Арамис с пугающей улыбкой. — Все мы найдем покой в смерти.  — Тихо! — вдруг скомандовал Портос. — Что я слышу?  — Лошади, — ответил Атос, втягивая воздух сквозь сжатые челюсти. — Я чувствую топот их копыт, как если бы они скакали не по земле, а по моей голове.  — Подмога! — воскликнул Портос. Его затопило волной облегчения, из-за которой на глазах выступили слезы. — Арамис, просыпайтесь!  — Королевские мушкетеры! — громкий призыв приближающегося всадника разрезал воздух. Сердце Портоса готово было вырваться из груди от радости, когда он узнал голос капитана де Тревиля. — Мушкетеры короля!  — Он, должно быть, провел в седле всю ночь, разыскивая нас, — удивленно произнес Арамис. Его глаза сияли странным и решительным огнем. — Земля не знала ни одного отца, любящего своих детей так же, как наш капитан любит своих мушкетеров.  — И никто никогда не был предан своему брату так же, как мы преданы друг другу, — мягко добавил Атос. Портос усмехнулся своей дикой, почти осклабленной улыбкой:  — У ублюдка Портоса не было братьев, но зато у Портоса есть целых два!  — Наши старые имена будут прокляты, — согласился Арамис. — Как бы вы ни назвали меня, я охотно откликнусь. У нас нет необходимости держаться за прошлое; наше будущее будет общим. И все вместе они стали ждать приближающихся лошадей; избитые, истекающие кровью и раненые, но непокоренные.