Непонятно...

Дин лежал на постели, раскинувшись морской звездой, посапывая и иногда бормоча что-то невразумительное. «Опять упырей гоняет», – подумал Сэм и потер глаза. На дворе давно уже была непролазная ночь, а он все сидел и сидел у компьютера. Спать хотелось, но спать не хотелось... Опять будут кошмары показывать, и не выключишь! Будь его воля, вообще бы не спал. Вон, как Кастиэль. Сэм искоса поглядел на ангела. Тот сидел на стуле возле кровати Дина – прямой, неподвижный, с застывшим выражением скорби на безупречном лице. Ну чисто как над покойником сидят! Почему-то всплыло в памяти, как утром Дин привез откуда-то всклокоченного ангела и полдня носился с ним как курица с яйцом. «И что только он в нем нашел?», – вздохнул про себя Сэм. Сказать по правде, большого выбора у Дина не было. Кого прислали, тот к ним и прицепился, но далеко не деликатный человек давно мог послать надоевшее пернатое, куда фантазии хватит, а вот он, Кастиэль, сидит рядом – воплощение порядка и надежности. В жизни братьев-охотников, не избалованных ни тем ни другим, он стал маяком, светившим, когда надежды больше не было. Даже толстокожего Дина проняло, и он без раздражения поправлял на асоциальном пернатом видимые окружающим недостатки, а с невидимыми мирился без особой душевной борьбы. С Кастиэлем было спокойно, на него можно было положиться, когда он говорил – говорил то, что думал... Он так отличался от Габриэля! Габриэль! «И что только он в нем нашел?» - сколько раз спрашивал себя Дин, наблюдая, как Сэм задушевно болтает с Трикстером. Собственно, насчет «что думаю – то и говорю» не было между ангелами особой разницы. Габриэль тоже резал правду-матку, и то, что эта правда была братьям не по нутру, факта не меняло. Ну не ругаться же с Яндексом, если не нравится содержание приходящей почты! Зато с ним было как на горке – у-ух, и не знаешь, куда вывезет. И если с Кастиэлем было порой смертельно скучно, то с Трикстером было порой смертельно опасно. Но все плохое однажды забывается, и от проказ Трикстера остались лишь воспоминания... Хотя для кого как. Для Дина Трикстер был все тем же зловредным божком. – Это ж надо столько жрать! Здесь бы и для коня осталось. – Оголодал, сердешный? Ну иди, отсыплю овса! – Не, конфеты трескать - это для девчонок! – А ты вот хрюшек трескаешь. Дин, есть себе подобных - это каннибализм! И так без конца. Мир этих двоих определенно не брал. Казалось бы, на почве схожих увлечений могли бы достигнуть взаимопонимания, но любовь не зародилась. Габриэль завидовал Дину, который горой стоял за свою семью, даже зная, что правда не на их стороне, а Дин завидовал способности Габриэля послать всех лесом и жить так, как хочется ему, а не так, как ему велено. А еще Дина раздражало, как легко Трикстер умел развеселить младшего Винчестера. А Сэм и сам не понял, когда Трикстер перестал быть недругом. Он был на него так зол за «день сурка»! А уж когда Трикстер его превратил в машину... Как будто Дин на нем и так мало ездил! И только когда они приперли остряка к стенке и заставили сказать свое имя, Сэм заметил, какие ласковые у Габриэля глаза. Габриэль все знал, во всем разбирался, все умел доходчиво объяснить, все понимал. Спросить его – все равно, что залезть в энциклопедию, только энциклопедия эта была сдобрена опытом от виденного, пережитого. Ему было не жалко делиться тем, что знал, и истосковавшийся по познанию Сэм ликовал и совестился одновременно. Кроме охоты и семейных дел ему не о чем было поговорить с братом, необезображенным никаким образованием. Дин обладал врожденным чутьем охотника, но ему решительно ничего не было известно о культуре, искусстве; интеллектуальные излияния были чужды старшему Винчестеру. Много раз Сэм ловил себя на мысли, что Габриэль гораздо ближе ему по духу, нежели родной брат. Он достаточно скоро понял, как обращаться с „чертиком в табакерке“ – не такой уж и сложный оказался механизм. Трикстер был увлекающейся натурой: стоило его немного завести – и вот он уже переставал сыпать колкостями, и вот уже не было слышно его свиста «да чем ж тебя делали», и он рассказывал и рассказывал, а Сэм слушал и хотел слышать еще больше. Архангел знал в лицо и поименно каждого демона, который терзал душу Сэма, а метания Габриэля были понятны Винчестеру. Это были и его сомнения. Сомнения, заставляющие подниматься домиком брови Сэма, что делало эту двухметровую махину похожей на фарфоровую статуэтку Пьеро. «И что только он в нем нашел?» – изумлялся Кастиэль, глядя, как в сотый раз невидимые крылья архангела охватывали Сэма, стремительно падающего в бездну. Сэм был человеком – капля демонической крови не сделала его хуже остальных людей. Он был такой же, как все, кого Кастиэль видел за тысячи лет: слабый, мятущийся, живущий разумом. Дин Винчестер жил сердцем. Его желания были незатейливы, логические цепочки просты, ему не нужны были полутона, ему достаточно было черного и белого. Не с нами – значит, против нас! Ему не в чем было оправдываться и нечем было себя корить. Бесконечно грешный по мелочам, он был душой чистый праведник, и красота его души ослепляла Кастиэля, наполняя все его существо ликованием. Габриэль смеялся, что он просто втрескался в Дина, а Кастиэль не возражал, и архангел понимал, как именно он его любит. Это был такой – их ангельский прикол. Вот и сейчас, сидя рядом со спящим охотником, Кастиэль вел незримую беседу с душой Дина, которая и во сне не упускала случая ввернуть крепкое словцо, и не видел и не слышал ничего иного. Не слышал и того, как за его спиной из ничего материализовался Габриэль. Конечно, архангел умел появляться и исчезать без единого звука, даже чуткие уши собрата не услышали бы его. «И что только он в нем нашел?» – закатил глаза Габриэль, а в следующую секунду обернулся к Сэму и лукаво улыбнулся. Тот сощурился и закрылся рукой. Никто, кроме Габриэля, не мог бы среди ночи поймать солнечного зайчика. «Посмотри, какая ночь, Сэмми, – донеслось до Сэма пение морских русалок в брызгах прибоя. – Летим со мной!» Он улыбнулся, и еле заметного движения пальцев было достаточно, чтобы они оба летели высоко над миром объедаться шоколадом и посылать воздушные поцелуи радужным феям мыльных пузырей...