***
Группа, несмотря на прошлые заверения Армстронга, что она исчезнет только с его смертью, распалась. Попытки заменить Майка успехом не увенчались, новые басисты не прижились, и редкие репетиции заканчивались скандалами. Фрэнк, наконец-то женившись, уехал жить в Швейцарию, и их с Билли общение ограничивалось сухими поздравлениями с очередным праздником по e-mail’у. Желания встречаться и ворошить прошлое не было ни у кого, слишком много воспоминаний их связывало. Сейчас жизнь Билли потихоньку налаживалась, он открыл свою школу по игре на гитаре, не поскупившись, нанял самых перспективных педагогов, закупил лучшее оборудование, и несколько месяцев назад к нему пришли первые ученики, совсем юные мальчишки и девчонки, но все, несомненно, с музыкальными способностями. Тряхнув головой, отгоняя ненужные навязчивые воспоминания, Билли накинул цепочку на дверь и тут же замер в оцепенении. Посреди прихожей на полу валялась фото. Упав со стены прямо на кафельный пол, рамка, как ни странно, не сломалась, но стекло треснуло. Присев на корточки, Билли повернул фотографию к себе лицом. Старая и немного потрёпанная, она была особенно дорога ему. Три молодых панка, которым можно было бы дать не больше двадцати, стояли, обнимая друг друга за плечи, и улыбались. Самый крупный из них троих, Фрэнк, держал на леске здоровенную рыбину, другой рукой обнимая самого маленького из их компании. С другого краю стоял Майк, оперевшись на какую-то палку. Всегда взъерошенные волосы прикрывала нелепая ковбойская шляпа, совершенно не шедшая ему. Крупные глаза смотрели, даже сегодня, по прошествии стольких лет, словно излучая добро, а на губах играла застенчивая улыбка. Билли сморгнул навернувшуюся влагу в глазах и провёл пальцем по трещине на стекле. Изломанная линия пересекала ту часть фото, где ему улыбался Майк, и уходила вверх, истончаясь, словно бы теряясь в голубом небе, запечатлённом двадцать лет назад. Улыбнувшись парням на фото, Билли повесил рамку обратно. Нужно купить завтра новую… И с чего она вообще упала? Ответ нашёлся быстро. Зайдя в спальню, Билли охнул от неожиданности. Он сидел, поджав под себя лапки, удобно устроившись на незаправленной постели, и смотрел на вошедшего своими глазами-бусинками. Белоснежный, без единого пятнышка голубь, как только Билли протянул руку, чтобы согнать его с чистого белья, расправил крылья, и неуклюже пролетел по комнате, поднимая взмахами крыльев пыль, приземлился на край прикроватного столика. Со страдальческим стоном Билли поплёлся в ванную. Высокие резиновые перчатки оказались немного маловаты, но ничего, сойдут, не хватать же его голыми руками… В воображении сразу возникли отчётливые изображения его, умирающего от нашумевшего птичьего гриппа. Как только Билли подкрался, голубь забился и взлетел, мечась между узкими для него стенами, снося всё с полок. С громкими матами Армстронгу пришлось отойти в самый дальний уголок, давая возможность птице успокоиться. Голубь, со всего маху влетев в зеркальную дверь шкафа, видимо, посчитав, что это проход в другую комнату, со шлепком упал на пол. Вот он, момент, и Билли, превозмогая отвращение перед, возможно, заразной птицей, сжал хрупкое тельце в ладонях. Голубь как-то жалобно пискнул и попытался вырваться. Горячее тельце билось в ладони, сердечко учащённо стучало, а Билли лихорадочно соображал, куда бы выпустить непрошеную гостью, ведь окна в комнатах, за исключением нескольких форточек, не открывались. Приоткрытая стеклянная дверь с кухни, ведущая на просторную лоджию, стала идеальным решением. Хлопнув себя по лбу свободной рукой и пообещав впредь не забывать закрывать её, Билли посадил голубя на самый край подоконника. Птица глядела вниз с высоты тридцать девятого этажа и неуверенно топталась на месте. Только сейчас Билли заметил, что из-под белоснежных перьев вылезла, жужжа прозрачными крылышками, отвратительная зеленоватая муха, и тут же скрылась за соседним пёрышком. Голубь неуверенно топтался на самом краю, поглядывая то с пугающей высоты многоэтажного дома, то обратно, в сторону приоткрытой двери балкона. — Давай, малыш, лети, ну же! Но птица так и не решилась сделать взмах, лишь топчась, переместилась немного вбок, всё так же продолжая глядеть на Билли своими чернющими крохотными глазами. Устало выдохнув, Армстронг снова подхватил птичье тельце. Острые коготки больно впились в палец, судя по всему, прокалывая резину перчаток насквозь. Билли это совсем не нравилось: явно больная птица, не дай бог ещё проколет кожу до крови. Девать её было некуда, и он вышел из квартиры. Дверей здесь, за исключением его собственной, не было, лишь створки лифта и высокое, практически размером с дверь, окно, которым никто никогда не пользовался, но которое, к счастью, широко распахивалось. Ещё один балкон, не такой просторный, как лоджия в его квартире, но всё же небольшая легковушка там запросто уместится. Посадив голубя на пол, Билли ушёл, но быстро вернулся, неся в руках тарелку с водой и кусочек хлебной лепёшки. «Бесконечный вечер, конца ему не видно!» - злился Армстронг, сидя перед телевизором и бездумно щёлкая каналы. – Это ж надо было именно СЕГОДНЯ освободиться так рано! На город только-только опустились скудные летние сумерки, а перед мужчиной принесённая бутылка виски стояла наполовину опустошённая. Сейчас пил он редко, и только тогда, когда становилось особенно хреново. Но уж если начинал, то нажирался до поросячьего визга, так, что пришедшая с утра пораньше горничная находила его, свернувшегося клубком, на полу, часто в далеко не презентабельном виде. Но до состояния «абсолютный ноль» Билли пока было далеко. Сейчас он вступил в фазу, которую не любил больше всего, и которую называл «Самокопание». Загубив очередной стакан, Армстронг поднялся, и, прошествовав через всю квартиру, вышел. Не понятно, что он ожидал увидеть: пустой балкон или тушку дохлого голубя, но уж точно не птицу, до сих пор сидящую на том же самом месте и внимательно разглядывающую его. Он всегда считал птиц тупыми созданиями, но этот глядел так, словно понимает, какое Билли говно, что бросил умирать беспомощное создание на холодном полу. — Да, ты прав, - пробормотал Армстронг и, покачиваясь, наклонился и подобрал голубя, чтобы отнести птицу обратно домой. Обычно после выпитой бутылки ночь проходила просто идеально – он просто крепко спал без пробуждений, снов, тошноты или что там ещё бывает с перепоя. Эти радостные симптомы наступали под утро. Но сегодня, на удивление, спалось паршиво. Он держал в руке ту самую фотографию, сжимая деревянную рамку до боли в пальцах и побеления костяшек. Сжимал пальцы, желая раздавить между ними ещё целое стекло, желая, чтобы его алая кровь окрасила старую пожелтевшую бумагу внутри, чтобы пролилась, закрывая собой скромную улыбку высокого светловолосого парня… Стекло хрустнуло, но, вопреки ожиданиям, не рассыпалось мелкими осколками, лишь одна трещина пробежала по нему с холодным хрустом, словно по льду, неестественно медленно разрастаясь, покрывая дорогое сердцу лицо. Внезапно Билли осознал, что рамка, словно живая, дышит, рёбра судорожно сжимаются, а её крохотное сердечко стучит под пальцами, всё убыстряясь. В ужасе он закричал, не в силах разжать мышцы. Билли крепко зажмурил глаза, молясь, чтобы видение ушло, но то, что он сжимал в руке, всё дышало и дышало, нагревалось, а сердечко внутри него билось так быстро, что было не отличить один удар от другого… «Нет, нет, нет, ты не должна быть живой! Сдохни! Давай!» Билли трясся, как осиновый лист, но не размыкал век. Внезапно биение прекратилось, и в руках мужчины остался только тёплый комок перьев. Он распахнул глаза – руки теперь сжимали тушку мертвого, остывающего голубя. Сам не поняв почему, Билли заплакал, не так как в детстве – от обиды или боли. Слёзы неконтролируемым ручьём потекли из глаз, стекая по подбородку. Отчего-то ужас сменился дикой душевной болью, захотелось выть, как волк на луну… Повисшая голова птицы слегка дёрнулась, непонятно откуда взявшийся в квартире лёгкий ветерок зашевелил её перья. Пара ударов его собственного сердца, и крохотная головка начала подниматься. Медленно, словно пробуждаясь от глубокого сна, мертвая птица разгибала шею, чтобы, он точно знал это, заглянуть ему в лицо. Ужас вернулся и холодной рукой накрыл его, не давай вздохнуть, во рту пересохло. Птица приподняла голову и замерла, он пока что не видел её покрытых смертью глаз, но чувствовал, что она его видит, наблюдает, и считает такт ударов его сердца. Дёрнувшись, птица разом вскинула голову. На Билли глядели не мёртвые глаза-бусинки – это были совсем другие глаза, тоже неживые, голубые… Билли вскочил, весь в поту, трясясь мелкой дрожью, словно через него пропускали электричество. На улице было ещё темно, но он отчётливо мог разглядеть птичий силуэт у себя на груди. Голубь сидел и, вперив в него взгляд, неотрывно глядел в лицо. Билли не сразу понял, что кричит, а по щекам катятся крупные капли. Дёрнувшись, он спихнул голубя и резко сел на диване, борясь с охватившим каждую его клеточку ужасом. Его вырвало. Провалявшись с похмельем добрую половину дня, Билли даже не заметил, как пришла, прибралась и успела уйти горничная. Только после обеда, когда солнце переместилось на небосклоне и больше не било лучами прямо в окна, сводя с ума своей яркостью, Билли смог встать с дивана и со стоном доползти до кухни. Холодная минералка потекла по пищеводу, приятно охлаждая горящее нутро и щекоча пузырьками. Есть не хочется, только пара таблеток оказывается в желудке – и становится гораздо легче. Армстронг добрёл до комнаты. Бардак ужасный: пустая бутылка валяется возле дивана, рядом с неприглядной зеленоватой лужицей; откинутый плед и диванная подушка прикрывают осколки разбитого стакана, рассыпанные по полу. Со страдальческим стоном Армстронг побрёл за тряпкой, вспомнив, что у домработницы выходные, и в ближайшие три дня она здесь не появится. Уже практически выйдя из комнаты, Билли замер на пороге. Неприятное, навязчивое ощущение, что за ним кто-то наблюдает, приковывало к месту, заставляло нервно озираться. В углу, на смятом полотенце, в том же самом месте, куда он его посадил, приютился белый голубь, поджав под себя лапки, и в упор смотрел на Билли. Армстронга передёрнуло, когда он вспомнил свой вчерашний сон. Всё-таки неудачная идея была оставить птицу в квартире на ночь… Переборов сиюминутную слабость, Билли вышел и вернулся с тряпкой и чистящим средством. Стоя на коленях и оттирая собственную рвоту, он то и дело оборачивался: голубь с интересом неотрывно наблюдал за ним, чуть склонив голову на бок. Когда с уборкой было покончено, Билли немного перекусил и принёс оставшийся кусочек хлеба голубю. Тот, клюнув пару раз крошки, затоптался на месте и снова вперился внимательными точками в Билли. Не то чтобы Армстронг боялся птички, но отделаться от воспоминаний о сегодняшнем сне было выше его сил. Слишком уж правдоподобно всё было, он словно чувствовал это тёплое биение в своих руках… Чёрт! Это просто птица, просто птица, слышишь, придурок?! Глубоко вдохнув, Билли раздвинул белоснежные пёрышки, ища ранку. Ведь должна же быть причина, почему она не может летать? Но он ничего не увидел, только розоватая пупырчатая кожа и всё такое же горячее тельце птицы ощущалось под пальцами. Из-за того, что Билли проспал полдня, сумерки для него наступили рано. Сидя на высоком вертящемся стуле, он бездумно пролистывал странички друзей и знакомых в соцсетях, но взгляд скользил мимо, не задерживаясь на знакомых лицах и бессмысленных фразах. Потерять Майка было огромным ударом для него, пожалуй, самым большим. Так тяжело не было даже после смерти отца. Согруппник, самый близкий человек и надёжный друг – со всеми проблемами Билли шёл к нему. Наверное, только Майк своим положительным влиянием удерживал его, не давая переступить черту легко поддающемуся порокам Билли. Бесконечные туры по миру, легкодоступные девушки, которых Билли трахал пачками, не спрашивая имён, косяки, набитые лучшей мексиканской марихуаной, реки алкоголя… Майк всегда был рядом, помогая удержаться на плаву, не давая перейти грань, из-за которой возврата уже не будет. Сколько раз он таскал на себе бесчувственную, напрочь пропитанную винными парами и сладковатым дымом, тушку Армстронга, волоча к себе домой после очередной бурной вечеринки? Сколько раз отпаивал его и терпел ночные стоны? Стоило Билли только набрать номер телефона, словно выжженный в его мозгу раскалённым железом, как Дёрнт, в любое время дня и ночи нёсся к нему. Почему? Почему он это делал? Терпел постоянно накуренного Армстронга? Наверное, он был слишком хорошим и правильным, не мог бросить друга. А Билли ни разу не поблагодарил его нормально. Только дружески хлопал утром по плечу, отшучиваясь. Но ни разу не поблагодарил по-настоящему, с серьёзным лицом, а не тупой полупьяной улыбкой на губах. Знает ли он сейчас, что Билли по-настоящему благодарен ему? Знает, что он не просто пользовался им, а дорожил их дружбой? Дружбой… Знает ли, что Билли тайком, пока никто не видит, разглядывал черты его лица, чтобы запомнить как можно точнее каждый поворот головы, каждый неуверенный жест и любой взгляд голубых глаз? Знает ли Майк, что Билли любил его? Что представлял его тело по ночам, его объятия, тепло ласкающих рук и влажные губы на своих? Нет! Нет, не знает! Армстронг, трусливый мудак, ни разу в жизни, ни намёком, не поведал о своих чувствах! Но у него есть оправдание: он боялся. Смертельно боялся, что Майк либо посмеётся, либо перестанет общаться, прекратив их близкую дружбу. Но чего стоит это оправдание сейчас? Сегодня, когда Майка больше нет рядом, когда он никогда не увидит его лицо? О, боги, как же он жалел! Жалел, что не просто не сказал Майку всего этого, жалел, что не повторял это снова и снова, изо дня в день! Теперь его нет. И если не существует загробной жизни, в которую, к слову, Армстронг не верил, то теперь уже никогда слова Билли не будут услышаны, как бы он не кричал их, надрываясь, в пустоту. Рука, на которую он положил голову, затекла и теперь неприятно ныла и покалывала. Ноутбук, видимо, разрядившись, стоял с погасшим экраном. В доме свет не горел, а через задёрнутые шторы огни ночного города лишь немного освещали гостиную. Билли окинул взглядом пустую комнату, стараясь привыкнуть к практически кромешной тьме. Прикрыв глаза и вновь распахнув их, он замер в леденящем ужасе. Нет, не показалось. Среди привычных тёмных очертаний предметов и теней он чётко видел одну, НЕ ОТСЮДА. На диване, спиной к нему, сидел человек. Сидел абсолютно не шевелясь, так, что догадаться, что это человек, в темноте было бы невозможно. Но Билли знал… Только сейчас он заметил, что далёкий шум бурных городских магистралей стих. Никаких звуков, полная тишина, гнетущая гораздо больше городского гвалта, нагоняющая тоску, отчаяние и панический ужас. Ничего, только слышно его собственное дыхание. Воздух вокруг словно потяжелел и похолодел – изо рта вырывался пар, рассыпаясь белым дымом во тьме. Но холодно не было, хотя Билли сидел в одной домашней футболке и спортивных штанах. Он выдохнул, на этот раз тёплый пар с шумом вырвался из горла, отчего тёмная фигура на диване встрепенулась и медленно повернула голову так, что Билли мог видеть его профиль. Очертания человеческого лица, ничего особенного, выступающий лоб, нос, складочка над верхней губой, плавно переходящая в губы. Ничего нечеловеческого. Но Билли чувствовал где-то на подсознательном уровне, что ЭТО не здешнее. Человеком его назвать не поворачивался язык. Существо замерло, и Билли чувствовал, что оно смотрит, наблюдает, так же, как и он. Выжидает момент, что бы напасть. А Билли, пригвождённый страхом, не смел даже больше вдохнуть, панически соображая, есть ли пути отступления. Температура словно бы ещё упала на несколько градусов, теперь вдыхаемый воздух холодил горло, но тело по-прежнему не замерзало. Существо чуть приоткрыло рот, словно бы издавая какие-то свои, неслышимые для человеческого уха, звуки. У Билли мелькнула безумная мысль, что оно улыбается. Всё произошло в мгновение ока: ведомый непонятно каким инстинктом, так и не продумав план побега, Билли бросился практически вслепую, лишь приблизительно представляя, где дверь, ведущая в ванную. Он по памяти шарил по стене руками, ища ручку, нутром чувствуя, что существо, хоть и медленно, не спеша, приближается сзади. Паника завладела телом, руки предательски тряслись, и нашедшаяся наконец ручка упорно не желала поворачиваться. Влетев внутрь, Билли щёлкнул выключателем и повернул щеколду. Ванная озарилась тёплым светом, замок успокаивающе щёлкнул. Здесь больше не было ледяного воздуха, но он знал, что оно всё ещё за дверью. Инстинктивно придерживая дверь, Билли прижался к ней лбом. С той стороны послышался шорох, переходящий в шкрябанье, словно существо, в начале проведя пальцами по дереву, под конец провезло когтями. Билли отпрянул, сшибая задом тюбики и флакончики, которые с грохотом полетели в ванну. Он зажмурился от того шума, что не нарочно произвёл, хотя, конечно, оба, он и существо, знали, что Билли прячется здесь. Грохот катающихся банок усиливался, переходя, теперь уже в рык и нечеловеческий рёв за дверью. Существо вопило, сопровождая это скрипом когтей и ударами в дверь, от которых последняя ходила ходуном. Билли закричал, сжимаясь в комок в самом дальнем углу и закрывая уши. Грохот и вопли существа за дверью усилились до невозможности, барабанные перепонки, казалось, сейчас лопнут. Дверь трясло так, что хлипкие петли грозились вот-вот не выдержать натиск монстра по ту сторону. Билли уже не просто кричал, он орал так, как не кричал никогда, силясь всеми силами голосовых связок заглушить нечеловеческий рёв чудовища. Свет замерцал, и тогда он понял, что это конец. Мигнув в последний раз, лампочка с хлопком лопнула, и дверь слетела с петель, пропуская существо внутрь… Резко подняв голову со стола, Билли проснулся. От внезапного движения затёкшей шеи голова закружилась, и он резко обернулся. На диване, привычно стоящем на своём месте, никого не было. Борясь с тяжёлым дыханием, Армстронг судорожно глотал воздух, будто пробежал не одну милю без передышки. Свет ночного Нью-Йорка бил в окна, освещая комнату, но он всё равно щёлкнул выключателем. Оглядев мутным со сна взглядом привычную комнату, Билли похолодел: вырванная с корнем дверь висела на одной петле, оторванный плинтус болтался, перегораживая проход. Куча разноцветных пузырьков, многие из которых разбились, валялись в ванной, жидкость из них растеклась, наполняя воздух тяжёлыми ароматами. Надо ли говорить, что остаток ночи Билли не сомкнул глаз? Запалив свет везде, где только можно, он уселся на диване с огромной чашкой крепкого кофе. В сон, несмотря на огромное количество поглощённого кофеина, по-прежнему ужасно клонило, но он отчаянно сопротивлялся наступающей дремоте. Теперь они оба – человек и птица – буравили друг друга пристальными взглядами. Со стороны посмотреть – смех, думал Армстронг. Но ему сейчас было не до смеха. Ужас, панический страх перед неизвестностью, перед тем, что он не мог (рационально, по крайней мере, так, как привык) себе объяснить, сводил судорогой затекшие мышцы, а мозг отказывался соображать. — Просто у меня стресс. Я слишком бурно переживаю годовщину Его смерти, поэтому мне и чудится всякая зараза. — А как же выломанная дверь? И разбросанные шампуни и гели? Это ты как объяснишь? – ехидно гнусавил внутренний голос. — Объяснение одно. Я хожу по ночам. И сам учинил весь этот бардак. — Хахаха! Ты сам-то в это веришь?.. Билли не знал, верил он в свою теорию или нет. Атеистическое категорическое неверие боролось в нём с очевидными фактами, Билли был в смятении.***
Светлое время суток подходило к концу. Билли в панике расхаживал по квартире. Солнце садилось, а вместе с опускающимся за горизонт светилом приходила усталость. У Билли была идея трусливо удрать из дома и выспаться где-нибудь в гостинице, но он гнал её прочь. Это только стресс, стресс, мать его, и он не будет вести себя, как готовый обгадиться от страха ребёнок! Вместе с этим стоял другой вопрос – птица. Не надо обладать выдающимся умом, чтобы понять, что всё это дерьмо началось с появлением в доме голубя. Птица не ела и не пила, не летала, вообще практически не двигалась с места. Но и не думала издыхать. Такие же ослепительно белые перья, умный взгляд чернющих маленьких глазок, пронизывающий, словно иглы. Чёрт, всё, пора заканчивать эти игры! Собрав всю решительность в кулак, Билли зажал в руку тёплое тельце, и не смотря на комок перьев, разжал пальцы, отпуская нелетающую тушку с высоты тридцать девятого этажа. В этот вечер он особенно тщательно расстелил себе постель. Ни единой складочки на простыне, идеально взбитые подушки. Вымывшись как следует, он облачился в чистое бельё для сна и улёгся на пахнущие кондиционером простыни. Почему-то, как только голова коснулась подушек, сон как рукой сняло. Запрятанный глубоко внутри страх не давал сомкнуть глаз, а мысли, которые он гнал от себя весь день, нахлынули с удвоенной силой. Провалявшись так с полчаса, он понял, что уснуть не сможет, по крайней мере, пока. Он сел на постели и взгляд ненароком упал на что-то белое в углу. Щёлкнув выключателем, Билли инстинктивно отпрянул: на прежнем месте, на том, куда он посадил его в первый раз, сидел белоснежный голубь и по своему обыкновению глядел в глаза мужчины. «Господи, как такое возможно?» Билли замер, не в состоянии нарушить зрительный контакт. Рука сама потянулась к прикроватному столику, ища что-нибудь тяжёлое, что могло бы сгодиться в качестве оружия, но ничего не нащупала. Холодок побежал от ступней и выше, к голове. Это была не дрожь страха, а настоящий, пробирающий до костей холод. Пол покрылся корочкой льда, и Билли поднял босые ступни. Но это не помогло. Холод, раз коснувшись кожи, поднимался выше и выше, оплетая сначала ноги, затем подбираясь к туловищу, словно ядовитый плющ, разрастающийся на глазах и опутывающий своими ветвями-щупальцами всё живое. Его кожа, хоть и испытывала этот могильный холод, но не покрывалась инеем. Чего нельзя было сказать о стенах и мебели. С лёгким, едва слышным потрескиванием, лёд разрастался по квартире, сковывая всё, и даже свет, когда ход ледяной волны достиг потолка, стал светить как-то иначе. ХОЛОДНЕЕ. А птица сидела, и, не моргая, наблюдала. Сводивший судорогой каждый мускул холод не давал двинуться с места, Билли лишь ошалело вертел головой, наблюдая, как последние кусочки его комнаты окутываются льдом. А потом всё мгновенно стихло. — Что тебе надо?! Чего ты хочешь от меня?! - вне себя от ужаса проорал в наступившей гробовой тишине Билли, сам не узнавая свой голос, слышимый как бы со стороны. Свет заморгал, постепенно всё увеличивая частоту вспышек. Голова закружилась, как бывает в клубах при слишком ярких фотоэффектах, но Билли не отрывал полного ужаса взгляда от силуэта голубя, вместе со вспышками то появляющегося, то исчезающего. Сейчас он казался не живой тварью, а неподвижной статуэткой. Моргнув в последний раз, свет погас, и комната погрузилась во тьму. Ни единого шороха, Билли даже не слышал собственного сердцебиения, ожидание, предчувствие чего-то ужасного наполнило окружающий воздух. Билли затаил дыхание. Внезапная ослепительно яркая вспышка света и звук бьющегося стекла заставили Билли инстинктивно упасть на колени, и, сгруппировавшись, прикрыть лицо. Всё, что покрывал лёд, разлетелось мелкими осколками по комнате: мебель, техника, оконные стёкла, даже обои – всё рассыпалось по полу, словно бы до этого состояло изо льда. Разноцветные мелкие кусочки со звоном рассыпались в хаотичном беспорядке, покрыв собой со звоном пол. Ничто теперь не напоминало о прежнем виде квартиры – остались только серые стены и пустые окна, из которых, впрочем, даже не дул ветерок, лишь заглядывала кромешная тьма. Билли, наконец, поднял глаза. Первое, на что он обратил внимание – отсутствие голубя. Глаза, ища белый комок, наткнулись на человеческую фигуру. У самой дальней стены стоял Майк. Самый обычный, такой, каким его помнил Билли, лишь кожа на тон белее. Он ждал этого. На подсознательном уровне ждал чего-то в этом роде, поэтому не удивился и не испугался. Медленно поднялся на ноги, оказавшись на одном уровне со смотрящем на него со своей привычной полуулыбкой Майком. — Это сон? Майк улыбнулся чуть шире и отрицательно покачал головой. Страха как и не бывало, наоборот, чувство спокойствия и умиротворения затопили его. Майк здесь! Такой родной, любимый! И это не сон! Может, сон – весь прошедший год? Кошмарный сон, в котором он его оставил? А это пробуждение? — Нет, это был не сон. - Привычный голос, ничего не изменилось, кроме того, что он будто доносится издалека. Билли сглотнул, хотелось кинуться на шею другу и не отпускать, просить, умолять остаться или забрать с собой. — Майк… - и снова, как на похоронах, слова застревали в горле. Так много надо сказать, но он не знает с чего начать! — Тсс… - Майк приложил палец к губам. - Не надо. Я знаю. Билли упрямо замотал головой, слёзы потекли из глаз, он жалобно всхлипнул. Майк лишь привычно, немного устало и снисходительно улыбнулся. — Мне тебя не хватает, - не голос, а жалобный скулёж, от которого Билли самому противно. — Знаю. - Майк сделал шаг навстречу. — Я тебе так благодарен за то, что… — Знаю. – Ещё шаг, теперь он уже почти посредине комнаты. — Я люблю тебя, - совсем уж жалобно пискнул Билли. Майк стоит совсем рядом, а его холодные ладони сжимают плечи Билли. Он смотрит в глаза, заглядывает в самую глубину. — Я знаю. Билли уткнулся носом в его плечо. Плевать, что Майк умер и его не может быть здесь. Плевать, что это похоже на чистейшее безумие. Плевать, что руки, так крепко сейчас прижимающие к себе, холодны, как лёд. Плевать на всё. Самое важное, что он рядом, и то, что уж сейчас-то Билли ни за что его не отпустит! — Билли, - вкрадчивый тихий голос вырывает из мыслей, а холодная ладонь ворошит волосы. – Я не могу взять тебя с собой. Билли только трясёт головой, ещё сильнее утыкаясь носом в плечо, и крепче сжимает пальцами одежду Майка. — Ты должен отпустить меня. — Нет! Нет! – тихо стонет Билли, пока холодные руки настойчиво отрывают пальчики Билли. — Билли! – Майк сжал на мгновенье ладони Билли в своих руках и заглянул в зелёные глаза-омуты, тут же отступая на несколько шагов к стене. Солёная капля снова заструилась по щеке, но он уже не обращал на слёзы никакого внимания. — Скажи это, Майк! – Просьба и отчаяние смешались в его голосе. Дёрнт широко улыбнулся, так просто и искренне, как мог только он один. — Я люблю тебя, БиДжей. Ещё пара шагов. Последний взгляд. Такой, который переворачивает душу внутри. Такой, который не забыть никогда. — Прощай. – Совсем тихий голос, губы Майка шевелятся, но Билли кажется, что это он шепчет почти беззвучное «прощай» в унисон с другом. А потом всё мгновенно погрузилось во тьму, и Билли мягко опустился на пол, проваливаясь в небытие.***
Он проснулся, лежа в чистой постели. Совсем рано, солнце светит в окно спальни, правда не так яростно, как в дневные часы. Скорее приятный, согревающий лучик касается лица Билли, лаская. Он сел на постели. Никакого беспорядка, всё так, как он оставил, ложась спать накануне вечером. Абсолютно ничего. Кроме небольшого осколка стекла, лежащего на всегда пустующей прикроватной тумбочке. Билли широко улыбнулся и посмотрел стёклышко на свет. Солнечный лучик заиграл на срезе всеми цветами радуги, и Билли рассмеялся. Так по-детски заливисто, светло и весело. Так, как не смеялся уже давно.