Она была так чиста и красива, Держал её невинно за руку, Пока мы не осмеливались на первый шаг В чужом краю.
Земля под ногами еще мягкая, на ней виднеются следы вчерашней процессии. Так много людей собирались на этом солнечном пустыре лишь с одной целью, объединявшей их всех, — похоронить мою дорогую Аврору. В тот момент я наблюдал за ними издалека. За этими лицемерными людьми, которые не пролили ни единой слезинки, когда дешевый деревянный гроб несли до заранее выкопанной неглубокой ямы, и даже тогда, когда его уже засыпали землей равнодушные рабочие, нанятые какими-то знакомыми в последний момент. Эти лицемеры, подбадривающие друг друга, похлопывали по плечу, вспоминали о моей Авроре только самое хорошее, хотя, скорее всего, просто выдумывали на ходу, так как толком ничего о ней не знали. Все эти люди были лишь косвенно связаны с судьбой девушки. Какие-то дальние родственники, которые если и видели умершую, то максимум перед тем, как закрыли гроб, в лучшем случае в далеком детстве, когда она родилась. Также присутствовали псевдодрузья, которые когда-то учились вместе с Авророй или работали. В общем, публика состояла из личностей, которым было просто не лень посетить такое мрачное мероприятие. Все их эмоции и сожаления были ненастоящими. Не более чем маски, в которые они искусно вырядились под стать мероприятию, но как только оно закончится, они вновь отбросят эти маски на долгие годы и вернутся к обычной жизни, больше никогда не вспоминая о некогда жившей девушке. Впрочем, я не вправе их винить. Еще когда я был совсем ребенком, мать взяла меня с собой на похороны моего прадедушки, которого я никогда в жизни не видел. Весь ритуал я дергал гостей и пробовал закуски, не понимая, почему все собравшиеся люди такие грустные, хотя я сам не испытывал этого чувства по причине того, что никогда ранее не видел умершего человека. Это так же, как если бы по телевидению объявили о катастрофе: погибают сотни людей, но при этом не испытываешь почти никаких эмоций, так как ты не знал никого из них, отчего не в праве судить, какую потерю понесут их близкие. Сейчас я, к великому сожалению, наконец осознал, что обычно люди чувствуют, когда самый близкий человек погребен в деревянной коробке под толстым слоем земли. Делаю несколько шагов к могиле и кладу на небольшой бугорок без надгробия белую лилию. Да, я так и не решился приблизиться к собравшимся здесь вчера людям. Почему? Думаю, что боялся их равнодушия, боялся, что оно поглотит меня, и я точно так же, как и они, вскоре забуду об Авроре. А быть может, потому что не хотел слушать их искусственные и неестественные сожаления в мой адрес, эти сочувственные слова, обращенные ко мне с натянутой улыбкой, только раздирали бы свежие раны, делая их всё глубже. Лучи заходящего солнца падают на цветок, отчего тот обретает некую сказочную красоту. Сорванное растение, которому уже никогда не суждено вновь цвести, при этом пока что не потерявшее свою природную красоту. В этом цветы схожи с людьми. Уверен, что сейчас кожа моей любимой такого же белоснежного цвета, как лепестки лилии. Аврора всегда любила эти изящные цветы с приятным запахом. Девушка постоянно связывала вещи с некими значениями, которые порой придумывала сама, но верила в них настолько, словно об этом твердили тысячелетиями все люди мира. Лилия для нее означала легкость, ту самую легкость, когда на носочках она тихонько пританцовывала движения балета, которым занималась в далеком детстве, когда ее покойные родители были ещё живы. Из этого ностальгического воспоминания о давнишнем хобби вытекала ассоциация с теплым и уютным семейным домом, в котором некогда ее встречал свежий ужин и приятная, теплая атмосфера застолья. Также Аврора утверждала, что лилия - самый невинный и чистый цветок, единственный из всех цветов, который не выставляет свою красоту, а дополняет ей окружающий мир. Да, моя дорогая Аврора всегда любила придавать вещам чрезмерную живость, все в ее прекрасных серых глазах в миг становилось одушевленным, любому предмету, по ее мнению, были присущи некие человеческие качества. Никогда прежде я не встречал людей, которые любили бы мир и все, что создано в нем, будь то творения людей или природы. Она наслаждалась каждым моментом мимолетной жизни, при этом не страшась лика смерти, с каждым днем нависавшем над ней. Аврора всегда умело балансировала на грани. Изящно шагала по тонкому барьеру, отделявшему смерть от жизни, безумие от здравого разума, ее неизлечимую болезнь от сладостных наслаждений сегодняшнего дня. Думаю, что она сама не заметила, как несколькими днями ранее сорвалась вниз. Хотя не мне судить об этом, но даже когда на четвертой стадии рака головного мозга Аврора всё так же лучезарно улыбалась мне, её улыбка всегда была самым прекрасным зрелищем, я мог наслаждаться ею часами, порой из-за этого я опаздывал на важные встречи или же меня выгоняли с очередной работы, но я ни капли не сожалел. В последние дни жизни Авроры в этой улыбке появилась некая покорность судьбе, но не сожаление или грусть, такие чувства всегда были чужды девушке. Возможно, она лучше любого врача могла бы назвать с точностью час своей кончины, но при этом никогда бы не ответила мне, если бы я спросил об этой дате. Аврора всегда была уверена в том, что подобного рода знания приносят людям несчастье, как и часы. В нашей небольшой квартире не было ни одних часов, разве что кроме тех, что показывались на экране моего мобильного телефона. Аврора обосновывала свою ненависть ко времени тем, что оно создано людьми из жажды самоограничения. Она не хотела самолично запирать себя в этой временной клетке, при этом девушку с трудом можно было бы назвать человеком, который пренебрегает своим временем. Она всегда поднималась с постели, как только первый лучик солнца заглядывал в настежь распахнутые окна нашего дома, а ложилась определенно позже меня. На вопросы о сне отвечала одинаково: «Уверена, что вскоре засну навсегда, надеюсь, что на том свете мне удастся отоспаться вдоволь». Пытаться оспорить это суждение значило бы врать о том, что болезнь не скоро заберет её чистую душу с этого света, а это - явная ложь, мы оба прекрасно понимали, насколько трагично вскоре закончится наша счастливая история любви. Аврора приравнивала ложь к убийству. Пожалуй, единственными, кого она ненавидела, были убийцы и лгуны. Именно поэтому Аврора сразу попросила врачей быть с ней предельно откровенными, какой она была с ними. Девушка сразу же сказала, что мы не имеем средств на лекарства, не говоря уже об операции, после чего тут же встала и покинула кабинет. Если кто-то предлагал помощь или взять деньги в кредит, то Аврора вежливо, но категорично отказывалась, ссылаясь на то, что можно найти этим деньгам более достойное применение, нежели отсрочивать её кончину на несколько месяцев. Я продолжаю стоять на небольшом холме в лучах заходящего солнца, храня полное молчание в абсолютном одиночестве, которое будет длиться всю мою оставшуюся жизнь. Уверен, что Аврора бы сильно огорчилась из-за моих слов, отчего свела бы свои светлые брови к переносице, и на её ровном лбе появилась едва заметная морщинка. Понимаю, что всё время, пока я нахожусь тут, по моим щекам текут горячие капли солёных слёз. Я был настолько погружён в воспоминания, что даже не обратил на них внимания. Вытираю капли с щёк рукавом рубашки, которую несколько лет назад смогла подарить мне Аврора. Хоть девушка крайне редко могла себе позволить покупки из-за нашего непостоянного материального состояния, но если уж покупала, то настолько качественные и долговечные вещи, что даже спустя годы они выглядели совсем новыми. Наверное, настало время покинуть эту забытую всеми могилку. Быть может, когда-нибудь глубокие кровоточащие раны, теперь покрывавшие моё измученное сердце, заживут. На моих губах появляется горестная улыбка. Только что я соврал, впервые за все те годы, которые я знал Аврору, - соврал. Нагло налгал самому себе. Что может быть отвратительнее, чем ложь ради успокоения? Неужели смерть любимой настолько изменила меня? Мне вполне ясно, что открытые раны, опоясывающие сердце, никогда не заживут, будет сказочным чудом, если они хотя бы покроются тонкой плёночкой, которая вновь и вновь будет надрываться от любого неосторожного воспоминания о светлом образе Авроры и всего, что с ней связано, будь то даже цветок лилии. И процесс заживления с каждым разом будет начинаться заново, это то же самое, что срывать ещё розовую кожицу с раны, обнажая кровоточащую плоть. Но это лучше, чем равнодушие, да, я готов вдоволь вкусить этого сладко-болезненного мучения, сколько бы оно не длилось, если оно является гарантией того, что я ничего не забуду, что в моих ушах будет всё так же звонко и ясно звучать голос любимой, а перед закрытыми глазами невольно вырисовываться её родные черты, что образ самого близкого человека станет являться в моих снах — единственном месте, где мы вновь сможем быть вместе. Мне всё равно, будь то пережиток прошлого, раны истерзанной души, иллюзии, созданные изнурённым разумом, я готов окончательно сойти с ума, совсем слететь с катушек, как выразился бы мой покойный отец, но я никогда не позволю себе забыть Аврору хоть на мгновение. Пусть эта боль, с каждой секундой всё больше терзающая душу, станет моим вечным проклятием, на которое я сам поверг себя до самой смерти. Сладостные страдания души, которые никогда не кончатся. Да, я определённо сойду с ума, если этого ещё не случилось, раз подобно клинку палача, я самолично обрекаю себя на такую мучительную моральную смерть. «Такова судьба», - это было одним из самых излюбленных выражений Авроры, на которое она каждодневно ссылалась. Никто не смог бы переубедить её, что есть на свете нечто более могущественное, чем эта самая судьба. Она считала, будто всё в этом грязном мире подвластно року судьбы, а жизнь каждого человека с точностью предопределена ещё в день его рождения. Быть может, именно по причине подобной веры в неизбежность всего, что с тобой случится, она отказывалась от всевозможных вмешательств медицины, имей мы даже средства на это. Девушка была самой ярой фаталисткой из всех людей, которых я когда-либо мог знать. Пожалуй, эта тема являлась единственной причиной разногласия между нами, подобный спор мог длиться часами и днями. Дело в том, что в меру своего скептицизма, я в судьбу, как и в высшее предназначение, не верил, чем порой изрядно раздражал убеждённую в совершенно противоположных вещах Аврору. Разворачиваюсь и бросаю прощальный взгляд на то место, где навсегда погребена моя любимая Аврора. Навсегда... Это слово эхом отдаётся у меня в голове, подобно смертному приговору. Всем известно, что страшен не сам лик смерти, а те несколько дней ожидания, которые ты будешь дожидаться своей казни, сидя в холодной тюремной камере блока смертников. Неужели это состояния ожидания будет преследовать меня до скончания дней? Вечное одиночество, пустота, поглощающая изнутри, бездна, которая с каждым днём будет становиться всё шире и глубже. Почему от нас всегда уходят самые светлые люди, почему отвратительные монстры, надевшие на себя человеческие маски, продолжают существовать? Следующие мои действия я выполнял словно в тумане, вернее моё тело больше не слушалось здравого голоса разума, который то и дело твердил, даже кричал о том, что это безумие, почти надругательство над мертвым, осквернение могилы, сумасшествие, которое может повлечь за собой необратимые события.Ангелы читают стих - Старая любовь не ржавеет - Солнце показывает мне её лицо - Старая любовь не ржавеет - Глубокие шрамы медленно заживают, Мысли долго сосредотачиваются, Пока весна не говорит, смеясь: "Старая любовь не ржавеет"
Я падаю на колени у самой могилы. Судорожно руками раскапываю ее, не обращая внимания на землю, которая всё глубже и глубже входит под ногти, ничто уже не сможет меня остановить, я совершу задуманное, Аврора вновь будет со мной, живой или мертвой, не имеет значения. Благо гроб закопали не так глубоко, только недавно такое пренебрежительное отношение к умершей вызывало у меня волну негодования, но теперь, напротив, сыграло на руку. Не знаю, как долго я разгребал землю голыми руками, но в такие моменты, когда разум полон решимости, а тело наполняется адреналином, начинаешь осознавать всю ничтожную власть времени над человеком, усталость отступает на второй план и вовсе не ощущается. Вдруг мои руки упираются в твердую поверхность. Сначала мне показалось, что это очередной камень, но стоило немного смести песок в сторону, и передо мной уже виднелась деревянная поверхность гроба. Сейчас я как никогда был близок к своей цели. - Дождись меня, любимая, осталась совсем чуть-чуть, и мы снова будем вместе, - шепотом повторял я одни и те же слова, понимая, что ответа на них не последует, при этом продолжая тихо нашептывать их подобно некому заклинанию. Цепляюсь руками за края гроба, но крышка никак не хочет поддаваться. Резко на меня накатывает волна отчаяния, какое обычно бывает, когда ты почти достиг желаемого, но в последний момент сталкиваешься с преградой, которую не в силах преодолеть. Тут же появляется усталость, отчего руки с каждым разом всё слабее тянут за деревянную крышку. Силы покидают тело так же спонтанно, как и появились в нём. Нет, я не могу, не могу сдаться в такой ответственный момент, а ну, соберись! Возможно, что последний раз в моей жизни мне суждено принимать столь важное решение, нельзя отступать. Я слишком далеко зашёл для человека, который хочет сдаться. В тот момент, когда мои руки только начали отрывать гроб с любимой, я отбросил всякие возможности пути назад. Нужно представить, что это такое своеобразное освобождение её тела, наше воссоединение, словно я теперь имею шанс спасти Аврору. Остановила бы меня такая ничтожная преграда, как тяжеловатая крышка гроба, будь это реальным шансом продлить её короткую жизнь? Разумеется - нет, я бы сделал всё возможное, даже ценой своей собственной жизни. В последнее движение вкладываю все оставшиеся силы, слышу, как с глухим звуком крышка сдвинулась с места. Чувствую сильную боль в кончиках пальцев и понимаю, что столь резким движением повредил ногтевые пластины, отчего теперь из-под них сочилась кровь, смешанная с пылью и маленькими кусочками сухой земли. Однако крышка деревянного вместилища тела без труда поддаётся, благодаря чему я нетерпеливо отбрасываю её в сторону и заглядываю внутрь гроба. Если не считать мертвенной бледности и некоего выражения вечного спокойствия, застывшего на лице девушки, Аврора вовсе не изменилась. Всё такие же гладкие черты лица, густые ресницы, обрамляющие крупные глаза, которые сейчас были закрыты, светлые слегка волнистые волосы, длинная шея, изящная талия, возможно, что после смерти девушка стала ещё больше похожа на фарфоровую куклу. Аккуратно достаю почти невесомое тело из деревянного гроба, моей любимой не место в этом отвратительном, забытом всеми месте, под слоем сухой земли, в замкнутой коробке из дерева. Подобно ценной и хрупкой реликвии с максимальной осторожностью отношу тело Авроры на заднее сиденье моего автомобиля, кладу её на заднее сиденье и на всякий случай пристегиваю ремнями безопасности, после чего усаживаюсь за руль. Поворачиваю ключи и завожу машину, трогаюсь с места. Теперь мы наконец вернёмся вдвоём в наш тихий и уютный дом, вместе навсегда, отныне нас невозможно разлучить. ***Невзирая на прожитое время, Которое сурово подтачивает памятник, Будут сердца и годы спустя Без труда в унисон биться.
На улице уже стемнело, благодаря чему я могу без опасения пронести тело Авроры в дом. Останавливаю и припарковываю машину, через сидение бросаю взгляд на девушку. В полумраке она выглядит так же, как и тогда, когда я смотрел на неё в глубокой ночи, в темноте не различишь, какого оттенка её кожа, благодаря чему мои иллюзии становятся ещё более реалистичными. Иллюзии - это слово, пожалуй, теперь станет одним из основных, если бы меня попросили охарактеризовать мою жизнь. Хотя некому было бы спросить меня об этом. Весь мой круг общения сводился к нескольким замкнутым лицам с работы, думаю, что работникам почтовой службы всегда становится присуще с годами некое недовольство их жизнью и сварливость на всех, кто ещё не растерял способность к радости и мечтательности. Они всегда были приземлёнными реалистами, если говорили, то только по делу, перед ответом долго раздумывали, словно подсчитывая, сколько их энергии уйдёт на ту или иную фразу. В той среде я тоже черствел, по крайне мере, относительно начала карьеры я немало изменился, но стать таким, как те вечно недовольные работники, уставшие от всего, что их окружает, мне не позволяла Аврора. Она вообще всегда воспринимала каждую деталь жизни гораздо ярче, чем даже самый впечатлительный человек. Если девушка смотрела на цвета, то она всегда прибавляла слово «насыщенный», также Аврора очень любила образные, эмоционально насыщенные прилагательные, которые постоянно слетали с её небольших светло-розовых губ. Понимаю, что сижу в машине довольно долгое время, вновь и вновь вспоминая мельчайшие детали о моей любимой. Подобно пазлам, кусочек за кусочком, я собирал её прекрасный портрет из воспоминаний воедино, пропустить любой мельчайший фрагмент означало бы просвет между деталями, из-за чего она никогда не сможет стать законченной. Выхожу из машины и аккуратно, с некой нежностью, будто боясь разбудить, беру холодное тело Авроры на руки. Прикрываю глаза. Сейчас то самое время, когда мне хочется полностью отдаться завладевшим мной иллюзиям. Стоя здесь, у ворот нашего небольшого домика, который мы удачно выкупили у совсем дряхлой старушки по крайне низкой цене, которая являлась следствием того, что здание нуждалось в ремонте, однако мне всегда нравилось ощущение старости, будь то люди, книги или постройки. Старые люди в любом случае будут мудрее молодых, а чем старее предмет, тем большую историю он хранит. Тёплый весенний ветер прошёлся по моей коже, отчего я осознал контраст между телом возлюбленной и всем окружающим миром. Думаю, что стоит войти в дом. Неспешно подхожу к калитке и поворачиваю ключ, слышу глухой щелчок, дверь со скрипом отворяется. Кладу изящное тело Авроры на кровать. Наконец я могу немного расслабиться и без страха того, что кто-то увидит, как я тащу труп в дом, рассмотреть её получше, насладиться этой мертвенной красотой, которой присуща некая эстетика, недоступная людям при жизни. Девушка всё в том же белом платье, в котором я видел её в последний раз перед тем, как тело погрузили в тот дешёвый деревянный гроб, только ткань изрядно испачкалась и потрепалась, стоит переодеть возлюбленную в нечто более подобающее. Направляюсь к старому шкафу и отворяю его дверцы. Некоторое время я разглядываю множество одежды, всё это время висевшей в нём, некоторую из которой я даже не видел на Авроре. Для себя она всегда шила одежду сама, объясняя это тем, что предпочитает носить то, во что вложена душа человека, а не работа машины. Да, по мнению Авроры, душа была во всём, что с любовью создавали руки человека. Хоть её талант к шитью был несказанно хорош и годами отработан на практике, девушка почти никогда не продавала свои работы, ссылаясь на то, что не хотела бы раздаривать свою душу «плохим людям», однако она довольно часто отдавала сшитые вещи беднякам или же в детские дома. Я не совсем понимал такой несказанной щедрости, если учесть наше материальное положение, но не смел оспорить решений принимаемых любимой. Достаю из шкафа длинное платье из лёгкой ткани тёмно-красного цвета, это последняя работа Авроры перед её кончиной, которая значительно отличалась от всего того, что девушка шила до этого. Обычно Аврора подбирала светлые и пастельные тона, но как она выразилась: «Я бы хотела, чтобы наш с тобой последний ужин отличался от всех предыдущих, тогда ты запомнишь его на всю оставшуюся жизнь». Ах, если бы она только знала, насколько наш последний ужин будет отличаться от остальных, то точно бы не стала дополнять его необычной для себя вещью. Возвращаюсь к кровати, на которою я уложил Аврору, держа платье в руках, начинаю аккуратно переодевать девушку. Чуть приподняв её тело и облокотив на спинку кровати, медленно стягиваю тонкое белое платьице, не знаю почему, но мне не хочется его порвать, скорее всего, причина кроется в том, что оно тоже было работой Авроры, только гораздо более ранней. Поочерёдно вытаскиваю хрупкие ручки девушки из рукавов, после чего, наконец, снимаю с неё испачканное пылью и землёй платье. Думаю, что мне следует протереть бледную кожу возлюбленной от пыли, которая сейчас тонким слоем покрывает всё тело Авроры. Направляюсь в ванную. Наполняю небольшой тазик водой, после чего вновь возвращаюсь в спальню. Плавными движениями смоченных рук начинаю протирать холодную кожу Авроры. Возможно, следовало бы использовать мочалку или небольшую тряпочку, смоченную в воде, но я желал прикасаться собственными руками к фарфоровому телу любимой. Теперь она была словно кукла, абсурдно прекрасная и правдоподобная кукла, я больше не позволю никому любоваться этой красотой, отныне Аврора будет только моей, полностью и навсегда. С нежностью протираю каждый сантиметр тела девушки. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как она спит, ведь спящему всегда присуще некое спокойствие, впрочем, сейчас, благодаря полумраку, царившему в комнате, вполне может показаться, что она всего лишь заснула, если не обращать внимания на чрезмерную бледность кожи, отсутствие дыхания и биения сердца, холодность тела, если только закрыть глаза на подобные мелочи. Закончив с омовением тела, наклоняюсь над головой Авроры и слегка прикасаюсь губами к её лбу. Я часто целовал её раньше, когда она дремала, иногда мне казалось, что в такие моменты девушка слегка улыбалась краем рта, будто вовсе не спала, а ожидала этого самого поцелуя. Перевожу взгляд на губы Авроры. Всё та же застывшая, ничего не выражающая и пустая маска на некогда достаточно эмоциональном и мечтательном лице. Беру в руки алое платье и осторожно натягиваю его на холодное тело девушки, благо, на одежде не было пуговиц и замков, с которыми я провозился бы вдвое больше времени. Теперь осталось лишь надеть на стройные ноги девушки белоснежные колготы, а изящные руки в удлиненные вечерние перчатки, чтобы скрыть чрезмерную бледность конечностей. Извлекаю из шкафа необходимую одежду, стараясь не порвать тонкий материал, натягиваю вещи на безжизненное тело девушки. Теперь только неестественно бледное лицо и глаза, которые уже никогда не откроются, выдают принадлежность Авроры к миру мертвых. Осторожно поднимаю тело с кровати и несу на кухню, где ногой отодвигаю один стул и усаживаю на него возлюбленную. Голова тут же безвольно падает вперед, но, не отчаиваясь, я возвращаю её в исходное положение и облокачиваю об спинку стула. Настало время приготовить романтический ужин на двоих и украсить стол. Открываю пустующий холодильник, у нас никогда не было средств на обычные продукты, не говоря уже о высококачественной еде, да и готовить никто особо не умел. Нет, если бы я только просил, то Аврора в миг сделала бы любое блюдо, подала, аккуратно выложив на тарелке и украсив приправами. Но воспользовался таковой возможностью я всего раз за нашу совместную жизнь, этого раза мне хватило на то, чтобы осознать всю ненужность такого глупого, дорогостоящего и отнимающего так много времени излишества. Разумеется, имей мы миллионы и личного повара, для которого приготовление явшеств было бы каждодневной работой, я бы не стал отказываться от подобного рода пиршеств. Однако заставлять Аврору, настолько далёкую от бытовых проблем и реальной жизни, вечно погружённую в поток воспоминаний, с мечтательным и немного задумчивым выражением лица, я не собирался. Такие повседневные занятия напрямую противоречили природе девушки, которая от простой жизни начала бы медленно увядать, подобно некогда сорванному прекрасному цветку. А смотреть на подобную медленную смерть тонкой и чувственной души любимой было бы для меня верхом возможного на тот момент мучения. Из холодильника достаю еду быстрого приготовления, именно она составляла наш повседневный рацион наравне с крупами и всем тем, что можно просто залить кипяченой водой, тратя минимум времени. На упаковке нарисованы небольшие куриные котлетки. Не особо долго размышляя, открываю их и ставлю на несколько минут в микроволновку. Вскоре слышу сигнал, оповещающий о готовности пищи, тут же достаю еду и раскладываю её на две заранее вытащенные черные тарелочки, ставлю их на стол. Наливаю в бокалы красное вино, завершающим штрихом романтического ужина становятся несколько маленьких свечек, от которых исходит едва различимый аромат розы. Сажусь за стол и медленно разрезаю второпях приготовленное блюдо. В животе тут же предательски урчит, напоминая о том, что я не брал в рот и кусочка еды с момента смерти Авроры. Какое-то время в моей голове царствовала мысль, что было бы не так уж и плохо умереть от голода, однако я быстро отбросил её в сторону. Аврора всегда говорила, что желает для меня лишь самого лучшего, несмотря на то, что она знала свою судьбу, знала, какая участь настигнет нашу любовь, знала, что смерть не щадит никого, напротив, в большинстве случаев забирает с грешной земли самых замечательных и добрых людей, которые за свою жизнь не сотворили ни единого зла близкому своему. Быть может, что там, по другую сторону жизни, людям открываются врата, ведущие на земли вечного покоя, разве подобное нельзя назвать настоящим облегчением после того, как поживёшь несколько лет в самой пучине грязного и прогнившего насквозь мира? Думаю, смерть неспроста забирает самых лучших представителей людского рода, они слишком выделяются из общей картины жестокости, эгоизма и прочих отвратительных качеств, в той или иной степени присущих каждому из людей. Моя любимая желала, чтобы я имел долгую жизнь. Нет, она никогда не заикалась о счастье, понимала, что после её кончины я больше не смогу вновь быть счастливым, а как я уже упомянул ранее, Аврора не переносила лжи в любой её форме, будь она даже ради утешения обречённого на вечные страдания сердца. Совершенно не замечаю того, как моя тарелка оказывается пустой, а порция Авроры остаётся такой же нетронутой. Встаю со стула, в одной руке поднимая бокал с вином. Обычно моя любимая долго рассматривала содержимое бокала, осторожно покачивая его своими тонкими пальчиками, она никогда не выпивала напиток полностью, а лишь прикасалась к нему губами, после чего отставляла в сторону до следующего момента, когда потребуется поднять бокал. Думаю, что эти движения она делала чисто символично и если бы не длинные речи, которые я любил растянуть на несколько минут, в течение которых незаметно для себя самого выпивал всё содержимое, то, скорее всего, Аврора вообще не притрагивалась к алкогольному напитку. - Моя любимая Аврора, - первая пауза и небольшой глоток напитка с ярко выраженным виноградным вкусом, - родись я на свет со знанием того, что ты так скоропостижно покинешь меня, то с самых первых лет, как мои ноги начали твёрдо стоять на земле, я приступил бы к поискам тебя. Год, месяц, день, час, будь то любая единица времени, даже самая крошечная и незначительная, но проведённая в твоём обществе, когда воздух наполнен прекрасными чувствами, как любовь между двумя людьми, которые больше совершенно не замечают окружающего мира. Моя нежная Аврора, с того самого момента, когда я лишь впервые уловил взгляд твоих светло-серых, словно затянутых утренним туманом, глаз, я осознал, что влюбился. И то была совсем не свойственная всем моим ровесникам временная влюблённость, которой обычно страдают все в свои семнадцать лет, то было самое настоящее чувство, прожигающее каждую клеточку моего тела, подобно пламени в моём никогда не любившем до этого по-настоящему сердце, это чувство разгоралось с каждой секундой нашего случайного знакомства. Ты скажешь - судьба, в данной ситуации не смогу оспорить этого факта, - опустошаю бокал до дна, - Черт, сейчас мне только двадцать девять, все эти годы, целые двенадцать лет, я жил только ради одного единственного чувства, испытываемого к тебе, любимая, - хватаю холодную руку Авроры и прислоняю её к своей груди, - поверь, даже сейчас, когда ты мертва, а я так эгоистично по отношению к тебе продолжаю существовать в этом грязном мире. Одинокий, потерявший всё самое ценное, почти сошедший с ума, но при этом всё равно испытывающий магнетическую привязанность и любовь к тебе, Аврора, я существую, - наклоняюсь и целую девушку в холодные приоткрытые губы, - я никогда не перестану любить тебя, даже смерть не сможет помешать мне сделать этого. После столь проникновенного и глубокого монолога я почувствовал сильную усталость, подобно огромной штурмовой волне, появившейся почти из неоткуда, но накрывшей меня с головой. Порой мне казалось, словно слова могут отнимать гораздо больше сил, чем физический труд, разумеется, если вкладывать в эти самые слова частичку себя, своей души и чувств, если слова идут от самого сердца, тем самым обнажая его перед тем, к кому они были обращены. Тушу свечи, с которых медленно стекающий воск уже начал капать на стол. Вновь подхватываю тело Авроры и переношу его в спальню. Не переодеваясь, ложусь рядом с ней. Сейчас я слишком вымотался, чтобы продолжать наш совместный вечер, да и в планы входило встать как можно раньше, когда большая часть людей спешит на работу или ещё даже не выходит из загадочного и искажённого мира сновидений. Едва моя голова коснулась подушки, а веки сомкнулись, отчего перед глазами воцарилась кромешная тьма, я погрузился в глубокий сон без сновидений. ***Две души бьются в груди: Одна — любовь, другая — разочарование. И я хочу когда-нибудь быть счастлив, Должна одна из них умереть.
Навязчивый рингтон на телефоне оповещает меня о том, что сейчас наступило утро. Пять часов утра, то самое время, когда на улицах царит полумрак, а над дорогами простирается туман. Пожалуй, это единственный промежуток времени, когда улицы нашего маленького городка почти пустовали, отчего приобретали совершенно иной вид, нежели при палящем дневном солнце и множестве людей, постоянно куда-то спешащих. Я был из тех, кто презирал спешку в любой её форме, конечно, порой не самое лучшее качество для жителя современного мира, где всё такое быстрое, а каждый человек постоянно спешит, обосновывая это тем, что экономит своё время или же хочет выполнить как можно больше поручений. По мне так, подобная спешка не только утомляет, но и быстрее приближает к старости. Когда начинаешь что-то экономить и ограничивать себя, будь то время или деньги, то резко возрастает потребность в этом, людям свойственно желать того, на что они ставят жесткие табу, запретный плод сладок. Я никогда не спешил, не ограничивал себя в желаниях и как ни странно, именно благодаря этому ничего толком не хотел. Вернее, абсолютно всем, что требовалось от жизни для счастья, — являлась Аврора, остальные понятия утратили свою ценность, подобно забытой валюте, потеряли всякую значимость, всё казалось для меня слишком временным и ненужным. Только лишь любовь к моей прекрасной Авроре, которая с каждым днём приобретала всё новые краски, насыщала своей разнообразностью мой скудный эмоциональный спектр, она являлась единственным, что делало меня счастливым каждый день. Подобное слишком хорошо для обычного человека, счастья в жизни не должно быть много, иначе оно теряет свою ценность, иначе перестаёшь гнаться за этим сладостным мгновением, так как считаешь его постоянным. Быть может, смертельная болезнь возлюбленной была лишь расплатой за то счастье, которое я впитывал в себя каждой клеточкой своего тела на протяжении двенадцати лет. Встаю с кровати и внимательно всматриваюсь в бледное лицо Авроры, словно надеясь, что ещё немного, и она откроет глаза, будто всё случившееся было лишь кошмарным сном, и на её лице вновь промелькнёт лёгкая улыбка. Девушка всегда чуть улыбалась во сне, но при этом почти никогда не могла вспомнить, что именно ей снилось. Сны... Что может быть более искаженным и отражающим человеческую душу, терзающие её проблемы и мысли, чем этот искусственный мир. Мог бы мир снов полностью заменить мне реальность? Возможно ли испытывать во сне настолько же сильное чувство любви, как если бы я вновь встретился с Авророй. Качаю головой, понимая, что мало того что сны невозможно подбирать по собственным предпочтениям, так ещё они мне снились крайне редко, все сны, с самого детства, я мог буквально пересчитать по пальцам. Вчерашний приступ необоснованной надежды отступает с каждым новым лучом восходящего солнца. Я, понимаю насколько абсурдно и глупо было моё недавнее желание продолжать жизнь с возлюбленной, словно бы ничего не случилось, а она вовсе не умирала. Это невозможно даже не из-за нарушения всех моральных и этических норм, принятых в обществе, а хотя бы по веской физической причине. Вскоре начнется гниение трупа, квартиру заполнит отвратительный запах девушки, от которой до этого исходил лишь нежный цветочный аромат. С каждым днем фарфоровое тело Авроры будет гнить и разлагаться, каждый взгляд, брошенной мной на неё, будет напоминать о случившейся смерти и невозможности продолжения прежней жизни. Думаю, что у меня имеется только один шанс, шанс, который даруется лишь единожды в жизни. Раз и навсегда покончить со всем. Быстро собравшись и взяв тело Авроры, спускаюсь вниз по лестнице. Как же жажда воссоединения с любимой может изменить человека. Лишь недавно я презирал каждого, кто хоть куда-то спешил, а теперь сам уподобляюсь этим людям. На улице приятная утренняя прохлада, туман всё ещё окутывает небольшие двухэтажные домики моего бедного района. Осматриваю дом, где я провёл самые счастливые годы своей жизни, небольшой садик, который вполне можно назвать заброшенным и диким, так как к нему ни разу не притронулась рука человека. Моё мнение всегда было непоколебимым, природа должна быть дикой и никак иначе, люди не должны пытаться приручить столь буйную стихию. Именно в этот момент я ощущаю какую-то лёгкость и вседозволенность. Когда тебе известна неизбежность смерти, то больше ничто не может управлять тобой, только в подобные моменты человек может стать по-настоящему свободным. Быть может, именно по этой причине Аврора всегда была так беззаботна, далека от реальных забот. Она напоминала небольшую птичку, порхающую между деревьев в садике, вроде имеет полною свободу и контроль над своей жизнью, однако не стремится покинуть уже ставшие родными места. Я никогда не привязывался к определённым людям и местам, все они были подобны бумажным декорациям в моей жизни. Красивые, идеально дополняющие общую обстановку, но при этом совершенно ненужные и временные, их несложно воссоздать заново, вырезать новые фигурки. Даже сейчас, когда понимаю, что в последний раз вижу родной город, свой дом, соседей, имена которых я так и не смог запомнить за их ненадобностью, то не могу сказать, что меня одолевает даже малейшая тоска. Лишь лёгкость, свобода и равнодушие ко всему окружающему, кроме холодного тела, которое я сейчас держу на своих руках. Аккуратно укладываю тело Авроры на переднее сиденье машины и пристегиваю её ремнем. Некоторое время молча любуюсь мертвенной красотой мой любимой в лучах слабого утреннего солнца. Какой бы она ни была, живой или мертвой, Аврора всегда будет для меня самым прекрасным созданием. Сажусь за руль машины, поворачиваю ключ зажигания и завожу мотор. Машина трогается с места в нашу последнюю, финальную дорогу. Сейчас осторожные лучи скользят по мертвенно-бледной коже девушки, её лицо выглядит совсем как у фарфоровой куклы с закрытыми глазами, волнистые волосы спадают на плечи и слегка шевелятся от потоков прохладного ветра, проникающего в салон машины через чуть приоткрытое окно, ресницы девушки, как и брови, стали ещё светлее, чем при жизни, отчего она отдалённо напоминала альбиноса. Её новая красота была холодной, в ней не ощущалось жизни, которую ранее источала Аврора. Не замечаю, как автомобиль уже мчится почти на полной скорости по причине того, что я всё это время не отпускал педаль газа. Поднимаю руки от руля. Если кто-то спросит: «Страшно ли умирать?», я непременно кивну головой в ответ, но если этот же человек задаст второй вопрос: «А если ты потерял в этой жизни самое ценное, что когда-либо имел?», то мой ответ будет отрицательным. Кладу руку поверх холодной ладони возлюбленной. Кажется, словно в этот момент время тянется нарочито медленно или вовсе замерло. Последние минуты своей жизни я всматриваюсь в белоснежное лицо любимой, после чего, не отпуская её ладони, сам закрываю глаза. Скоро мы вновь воссоединимся, моя дорогая, на этот раз навсегда. Спустя мгновение машина срывается в обрыв. Секунды перед смертью, в которые я ощущаю свободный полёт и холодное прикосновение мёртвого тела самого ценного для меня человека. - Я всегда буду любить тебя, Аврора, - едва слышно шепчу я.