falling snow

Когда мне было десять, мы с семьей попали в аварию. Шелли погибла. В аварии мама сломала ногу. Она еще долго ходила с тоненькой аккуратной тросточкой и прихрамывала. Часто плакала, сжимая в руках семейный альбом. Папа стал больше пить, и скандалы приходили в наш дом все чаще. Когда они ругались, я сидел на лестничных ступенях и молча наблюдал за тем, как разваливается моя семья. Я часто одергивал себя от мыслей подойти, вмешаться в спор, я думал, а что я могу сказать им? Как я могу их успокоить? Я слушал, как бьется посуда, как летают по дому ругательства и долго смотрел в одну точку. А потом папа ушел. Насовсем. Его выгнала мама. Я слышал, что он связался с бродягами, но больше ни разу его не видел. Я часто винил себя в том, что не вмешивался в их скандалы, я винил себя в том, что не остановил отца, когда он начал пить сильнее. Временами я приходил в комнату Шелли и ложился на полу в самом центре. Я осматривал розовые стены, увешанные плакатами знаменитостей и белый, чисто-белый потолок. Мама не тронула ни одной её вещи. Я думал о том, как мы с Шелли дрались и ругались, а потом снова осматривал её комнату и понимал, что в нашей семье её действительно никто не понимал. Я думал о том, что Шелли была права. Никто не знал, какая она была на самом деле. Ни я, ни отец, ни мать. И никто из нас уже никогда не узнает об этом. От Шелли остались только розовые стены и высокий чисто-белый потолок. Я часто брал с её стола семейную фотографию и подолгу рассматривал. Иногда фотография выскальзывала у меня из рук и на шум поднималась мама. Она бережно ставила рамку на место и снова спускалась вниз. Я смотрел ей вслед. В школе тоже все потускнело. Я отдалился от друзей, а друзья отдалились от меня. Я совсем перестал общаться с Венди. Иногда, правда, я приходил с пацанами домой к Картману или Кайлу. В основном все сводилось к словам: вот бы вернуть старые времена, вернуть прежние деньки. Столько горечи было в них. А я мог лишь поджимать губы. Я уходил из дома пустым и пустым возвращался домой. Мама все чаще бесшумно плакала, когда мыла посуду, смотря в одну точку. А по ночам навзрыд рыдала в подушку. Я тихонько прокрадывался в её комнату, ложился рядом с ней и крепко обнимал. Она замирала на секунду, ласково звала меня по имени и крепко засыпала с улыбкой на лице. Когда шел снегопад, мама всегда уходила на кладбище, но я никогда не ходил вместе с ней. Я понимал, что мне будет слишком больно смотреть на могилу своей сестры. Я никогда не любил Шелли, а Шелли никогда не любила меня? Я не знал. Я подолгу смотрел в окно в след отъезжающей машине, смотрел на падающий снег и на редких людей, бредущих по улице. Я совсем перестал ходить в школу. Так прошло несколько лет. Жизнь стала серой. А потом я все же пришел с мамой на кладбище. Мы долго стояли посреди надгробий, и меня пробивала дрожь. За слезами я никак не мог разглядеть гравировок и надписей, просто серые мутные пятна. Редкие цветочные букеты на промерзшей земле. Тихо плачущая мама. Я думал о том, приходил ли сюда отец. - Эй, Стэн, - я всегда узнавал голос Кенни без парки. Он слегка сжал мое плечо пальцами и тихо проговорил, - нам пора. Я взглянул на маму в последний раз и вытер лицо рукавом. Я не знал, куда отведет меня Кенни, я просто медленно шел за ним по сугробам и чувствовал, как нас и весь мир заметает снегом. Чисто-белым, как потолок в её комнате. Когда мне было десять, мы с семьей попали в аварию. Я погиб вместе с Шелли.