Ночь над Мустафаром

Он уже не думал, что делает. Он только знал, чего жаждали его тело и душа. Источник жажды - Падме. Падме, Падме... Только источник способен... - Утолить. - Полубезумное бормотание на грани слышимости. Амидала пятится, натыкаясь на стену. "Переговоры" зашли в очевидный тупик. У нее не получилось переубедить его. Волны, исходящие от напряженной фигуры Вейдера не сулили ничего хорошего. Нечто похожее было тогда, на Мустафаре, когда она поняла, что Энакин Скайуокер уничтожен им самим. Снова они на Мустафаре, уже одни. Становится ясно, что эта встреча такая же бесплодная, как и предыдущая. Два шага и он высится перед ней. Само воплощение лихорадки. Жар начал тихо распространяться по всему помещению. - Почему ты боишься меня? - Без обиняков к главному. Молчание. - Почему ты боишься меня... любовь моя? Следует ответить. - Любви больше нет. - Сенатор бессознательно смотрит в сторону, боясь обжигающей лавы его глаз. - Ты изменился и ничего ценного для тебя не существует. - Я не верю твоим словам. Впрочем, ты тоже. Аккуратно, беря пальцами ее лицо, он вынуждает женщину посмотреть на него. И на сделанный им деревянный медальон, который он некогда подарил ей. Бывший джедай увидел вещицу на ее груди, и теперь держал в руке, самодовольно улыбаясь. - Но ты все еще носишь его. Как это было похоже на прежнего Скайуокера. Она не знает, что сказать. На ложь сил уже нет. Дипломатия, обычно с блеском дающаяся Падме, на этот раз выпила из нее все жизненные соки. Надо закрыть глаза, постараться не рухнуть на пол и сказать: - Я ношу его, потому что люблю того, кто мне его подарил. - И это правда. Теперь смятен Вейдер. Что, однако, не мешает ему предпринимать следующие действия. Энакину всегда нравились ее платья. В них его... любовь выглядела такой женственной, такой желанной. Ему всегда хотелось срывать с нее платья. И он это сделает. Сенатор не сопротивляется. Ее нагота вызывает у ситха эмоции, силу которых он не имеет права испытывать. Достаточно одного взгляда, - его голубые против ее карих, - и мужчина больше не сдерживается. Он входит пальцами в ее горячее лоно. Для Падме это равносильно удару лазерным мечом: Энакин всегда вызывал у нее сильные чувства. Самые сильные. Прикусывает нижнюю губу, чтобы не показать ему, насколько она скучала по его прикосновениям. - Они тоже в крови, любимая, - прерывисто шепчет ситх ей на ухо, - но это не мешает мне доставлять ими тебе наслаждение. - Умалчивает, что одна мысль об этом вводит лично его в состояние эйфории. - Падме... Почему ты так сладко стонешь? Я же этими самыми пальцами, - вогнал до основания и стон ее переходит почти в крик, - я ими держал тот самый меч, убивавший виновных и невинных, женщин и детей. Множество. Мои пальцы... не считали. Бедная Амидала. Слова его были безжалостной правдой. Но и правдой была ее неугасшая любовь к нему. Любовь. Когда-то она была светлой. Натянутая Амидала. Сейчас ей нет дела до того, что пальцы его в крови. Он дарит ей этими пальцами счастье. Пусть ненадолго. И поэтому уже ее пальцы зарываются в пшено его волос. Она забыла обо всем на свете, если не сам свет и посреди тишины, прерываемой его тяжелым дыханием и ее протяжными стонами роняется глухое: - Энакин. Пальцы замирают. Сила, как давно его не называли эти именем. Его, настоящим. Движение пальцев убыстряется. Она содрогается в экстазе, заключенная между стеной и сильным телом, пока мужчина, пытаясь успокоиться, прячет лицо в основании хрупкой шейки Падме. Прикосновение тонких пальчиков к его лицу отвлекает его от напряженных мыслей. Амидала притягивает его к себе, и целует так, как он уже не надеялся. Она его еще любила. К изумлению ситха, прервав поцелуй, она тянется к его правой руке, обтянутой перчаткой. Руке, что стала металлическим продолжением его плоти после того злополучного поединка с графом Дуку. Сняв перчатку, Амидала сделала то, что вызвало у Скайуокера нестерпимое, почти болезненное желание взять ее: стянув черную перчатку с этой руки, она прошлась по его тонкому, металлическому пальцу аккуратными губами, затем погрузила его между ними, вбирая до костяшки и вновь выпуская, внимательно смотря в его глаза, расширившиеся зрачки которых практически закрыли их голубизну. Определенно, отсутствие платья шло ей куда больше. - Ты такая… - Охрипшим голосом начал ситх. - Развратная? – продолжила за него чертовка, хитро прищурившись, не забывая обрабатывать его длинный палец юрким язычком. Она дразнит его! Это было слишком. Легко приподнимает ее. Задыхаясь, смотрит в глаза не сенатора, но женщины, окутанной чувствами К НЕМУ. Целует эти манящие алые губы, почти отчаянно, одной рукой придерживая нежное бедро, другой – зарываясь в густые темные кудри. Джедай, ситх, лорд Вейдер… Он уже забыл, насколько сладок вкус ее губ. Камень и фруктовая мякоть. Его твердая плоть и ее вбирающая эластичность. Крик вырывается из груди женщины, и он останавливается, давая ей привыкнуть, тогда как самому держаться трудно: узкая, влажная, горячая… долгожданная. Не в состоянии больше терпеть. Рывок, за ним еще, и еще, сильнее, глубже. С жадностью он ловит губами ее исступленные стоны, отдающиеся сладкой бурей внутри него. Его женщина. Его жена. Стены было явно недостаточно. Металл овального стола резко контрастировал с разгоряченной кожей Падме. Она думала, что больше никогда не увидит Энакина. Вместо него жил Дарт Вейдер, представитель темной стороны и ее жемчужина. Амидала также не думала об обладании над ситхом влиянием, способным менять его сущность. Таким влиянием, перед которым грозная сила ситхов утихала и не могла пойти против ее воли. От одной мысли о том, что все можно повернуть вспять, Падме, до того державшаяся на локтях, бессильно упала на поверхность стола, холод которого обжег ее спину, вызывая тем самым дрожь у без того обостренного тела женщины. Скайуокер закидывает ее ноги к себе на плечи, желая оказаться в ней, извивающейся и мокрой, еще глубже, насколько это возможно. Он не думал, что итак глубоко внутри Падме. Затуманенным взглядом, она видит над собой Энакина. Лихорадочно горящие глаза ярко выделяются на резко очерченном лице. Да, это глаза Энакина смотрят нежно в ее. Это его руки ласкают ее тело. Это Энакин берет ее глубокими толчками. Это он вынуждает раздвигать ее ноги как можно шире, насаживаться на его плоть, чтобы заполнить ее целиком. Он покрывает поцелуями ее губы, шею, грудь. Это он... Неожиданно переворачивает ее на живот, приподнимая на ноги, и резко входит сзади, вырывая из женщины еще один громкий крик, один из многих в эту ночь. Она бы непременно упала, если бы не его руки. Они никогда не позволяли ей упасть. Энакин Скайуокер может сделать так, чтобы благодаря ему кричали. Но только от животного ужаса и перед смертью. Он часто это делал. Его Падме должна кричать от наслаждения. И Энакин постарается, чтобы его любовь кричала очень часто. Он никогда не сможет насытиться ею. Амидала всхлипывает, не выдерживая напора его руки, присоединившейся спереди. Железной. Автоматически хватается за металл, сходит с ума от сочетания холодного и горячего внутри нее. Голова с распущенными, уже влажными волосами откидывается на сильное плечо, подставляя чувствительную кожу шеи горячим губам. Сквозь туман до нее доносятся хриплые, отрывистые слова: - Я. Люблю. Тебя. Люблю. Падме! Их накрывает сама Вселенная. И пока двое влюбленных пытаются перевести сбившееся дыхание, на лице Амидалы, лежащей под весом опустошенного бывшего джедая, играет ликующая улыбка. Теперь она уже знает, что выберет ее Энакин.