Harbinger of death.

– Так, дети, быстро выстроились в колонну по одному! Быстрее, быстрее! Моя бабушка и то быстрее вас это сделает, черепахи! – уже раз в четвертый, а может и пятый кричала мисс Хейзен. Невысокая худощавая женщина лет 35-40, с черными, как смоль, волосами и ярко-зелеными глазами. Эти глаза будто прожигали тебя насквозь. Одного ее взгляда достаточно, чтобы ты выдал все тайны и секреты, и этого же взгляда достаточно, чтобы распознать ученика без домашней работы. Как-то раз она намекала на свою особую методику вычисления и чуть было не раскрыла ее нам, но вовремя перешла к материалу нового параграфа. И все же, несмотря на ее всевидящие очи, у нее была куча минусов. Хуева куча минусов. Одним из них было жуткое упрямство. Она всегда добивалась всего, чего хотела. Она всегда спорила до последнего и никогда не обрывала дебаты типичной фразой каждой женщины "Ой, все!". Хотя, это скорее плюс, чем минус. Вообщем не важно. Мне всегда нравилось бесить мисс Хейзен. Сначала это были типичные саркастические перепалки, но буквально за несколько минут они превращались в настоящие дебаты двух разъяренных баранов. Я тоже был жутко упрям и всегда ненавидел это качество в себе. Да, я добивался всего, чего хотел. Да, я всегда выигрывал в спорах (Не считая споров с мисс Хейзен. Нас с ней мог успокоить только директор, грозя ей увольнением, а мне – отчислением и заслуженной мною работой дворника.), но иной раз я лучше бы молчал, чем лез в разборки. – Так, Уэй, я не врубилась. Что твое бренное тело делает здесь? – Блять, ну какого хрена!? Я вел себя тихо, никого не трогал. Что ей еще нужно? – Стоит. – в толпе одноклассников пробежали приглушенные смешки. Они всегда любили наблюдать за нашими перепалками. Что ж, детки хотят шоу, детки его получат. – Я спрашиваю, что оно делает здесь, а не за Итни Джонсон? – Почему я должен стоять за этой шлюхой!? - слишком громко, Уэй. Слишком. Похоже, мне пизда. Но реакция публики того стоила. Джонсон выронила телефон из рук и резко повернулась в мою сторону, брови мисс Хейзен слегка приподнялись, а ярко-зеленые глаза пожирали меня взглядом. Больше двадцати пар глаз уставились на меня. Я, конечно, люблю сыграть на публику, но не до такой степени. Мы стоим уже секунд 20, а никто из учеников так и не осмелился прервать тишину. Итни даже телефон не подняла. Лишь изредка дул ветер. Первой сдалась Хейзен, слегка отойдя от шока. Она томно вздохнула, сняла свои уродские очки и снова уставилась на меня. – Уэй, мне сейчас совсем не до ссор и скандалов, - преподаватель сделала паузу. Уж слишком спокойно она говорит, будто ничего и не произошло несколько секунд назад. - Через 10 минут приедут очень важные люди для съемок фильма о нашей школе. И не дай Бог, хоть что-нибудь сорвется, я лично вышвырну этого человека за школьную территорию, всем ясно, Уэй?! – вот сейчас вообще не круто. Почему я-то опять? И что еще за фильм? Выдержав драматическую паузу, Хейзен продолжила: – Джерард, быстро встал за Джонсон. – Учитель реально была зла, но никогда этого не показывала. Лучше бы она кричала. Ее тихий ледяной голос не предвещал ничего хорошего. Я лучше рядом с Итни-Хуитни постою, чем рядом с ней. Вскоре началась суета. По школьному двору носились люди с камерами и светоотражателями, протягивали провода в десятки метров от школы до места сбора и кричали чуть ли не матом на попавшегося им под ноги бедолагу. Хейзен, к великому счастью, носилась вместе с ними. Похоже, для них это было очень важно. Мы же не делали абсолютно ничего. У нас были места в партере школьного двора - на диване, вид с которого выходил прямо на работяг. Вообще, история этого дивана очень долгая интересная. Сначала он стоял в кабинете директора, затем в школьной фойе, вскоре его перенесли в левое крыло школы, потом в правое, а когда управление школы посчитало его достаточно старым, чтобы отправить на пенсию, его вынесли на задний двор школы. На этом старичке могло свободно разместиться человек 15. Если верить легенде, то его делали на заказ. Вдруг Хейзен направилась к нашем классу, выстроила нас в установленном порядке и повела к камерам. Жопой чую, пиздец грядет. – Тишину поймали, гоблины! – Все тут же замолкли. – Сейчас у каждого из вас будут брать что-то вроде интервью. Вы назовете свои имя и фамилию, возраст, увлечения и цель в жизни. Вопросы есть? – Никто не поднял руки и не нарушил тишину. – Вопросов нет. За мной, мои верные гоблины! – Вообще "гоблины" было в порядке вещей. Хейзен называла нас так с 5-го класса, и это приелось. Мы просто принимали это как должное. В так называемой очереди я стоял пятый. "Интервью" проходило быстро. Они даже видео не прерывали, когда сменялся человек. Вот прошли Ирви, Востон, Андерс и настала очередь Джонсон. В этот момент я уже точно знал, что хочу сказать. Мне срать на мнение классного руководителя, одноклассников, руководства школы и самих режиссеров этого фильма. Я просто буду собой. – Уэй! – огласил один из операторов. Его, вроде, Майк зовут. Я прошел к стулу и примостил на него свой зад. В глаза неприятно светил прожектор. Я как на допросе, ей Богу! Уэй, соберись! Ты мужик! 3...2...1 – Меня зовут Джерард Уэй, мне 16 лет, я рисую, пою и хочу покончить жизнь самоубийством. – Уэй, – Хейзен была просто в ярости! Ух, как я это люблю! – Пошел вон!