Доктор мой унес с собой меня.

У меня всегда была мечта – постоять на краю обрыва. Чтобы почувствовать страх, свободу. Чтобы прочувствовать самого себя. Найти то, что не заставит разогнаться и целиком отдаться свободному падению. Но пока я этого не сделаю. Пока я просто не уверен, что не смогу удержаться и не прыгнуть. Я лежу на мягком матрасе в своей комнате, изучая каждую трещинку на потолке. Каждую пылинку, парящую в воздухе. Рассматриваю все, что попадается мне на глаза. Смешно то, что меня это дико завораживает, пленяет, будто я в жизни не видел ничего подобного. Смешно потому, что я работаю человеком, который лечит наивных как дети людей, которые видят что-то новое в каждом предмете. Смешно, что психиатр чувствует себя психом. Но мне очень нравится моя работа. Мне очень нравится вселять в людей веру. Коридор больничного крыла, где я работаю, не похож на остальные. Освещение тут какое-то малиновое, вечно тихо, часто проблемы с электричеством. Пугающе, правда? - Привет. На моем лице играет дежурная мягкая улыбка, когда я захожу в палату, смотря на мальчика лет десяти. За три месяца, что он пробыл в больнице, его так никто и не навестил. Сам же он ни разу не вышел на улицу и почти все время молчал. Но почему-то, когда к нему приходил я, он вскакивал на кровати и улыбался. Улыбался очень странно. Вот и сейчас так же. Улыбка его стала еще шире, когда он увидел игрушки в моих руках. Не знаю почему, но из всех разноцветных кубиков, роботов и фигурок он выбирает только один небольшой мячик и заглядывает мне в глаза, сжимая маленькой ладошкой крестик на своей груди. Со временем я разговорился с ним. Мы стали играть. Я кинул ему тот самый мячик, решив начать с чего-то простого. - Ты любишь сладкое? - Я люблю ягоды. Он кидает мячик мне в ответ. - А ты? - Очень люблю. А какие мультики тебе нравятся? – мячик опять промелькнул в воздухе. - Я не люблю мультики, я люблю читать. Он наивно улыбается. Эта игра продолжается час, эта игра мне очень нравится. Не только из-за того, что я наконец смог заставить говорить своего душевно больного пациента. Мне нравилось отвечать на его детские вопросы. “Почему все врачи носят халаты?.. Почему на улице по утрам стоит туман?.. Почему звезды так далеко?.. ”. Вот только последний вопрос вгоняет меня в ступор. - А Пшеничный Принц боится, что церковь его не примет? По телу сразу побежали сотни мурашек, а на языке я почувствовал привкус железа. Эта была самая чудная фраза, которую я слышал от мальчика. Я быстро поднялся и ушел, пытаясь вернуться в реальность. Я и правда боюсь, что церковь не простит меня за все глупости. За наркотики в юности, за то, что обижал родных, за мою ориентацию. Особенно за нее. Я нервно поправил крестик. - Может быть пшеничный потому, что ты блондин? Без ярких интонаций в голосе размышляет вслух паренек с изумрудными волосами, сидя за столом моей кухни. Этот человек, пожалуй, кардинально поменял мою жизнь. Даже не смотря на присущую ему меланхоличность, он никогда не дает вешать нос. И вообще своим присутствием приносит какое-то умиротворение в мою душу. Мне дико нравится все, что он делает. Как без особого интереса отвечает на мои вопросы, как смотрит долгими минутами в одну точку, как уплетает за обе щеки тот невкусный суп, что я приготовил себе. Но я молчу. - Это слишком просто. - Он ребенок, по-твоему, он должен говорить заумными словечками? Я лишь пожимаю плечами и беру со стола опустевшую тарелку. Фран говорит, что я шизофреник, и что мне нельзя лечить себе подобных. Наверное, так и есть. Я чувствую себя каким-то потерянным, словно застрял в открытом космосе, где жутко холодно и никто тебя не слышит. Единственное, я чувствую рядом с собой своего друга. Он тоже завис в космосе, но только по своей воле. В отличие от меня, он чувствует себя хорошо, он доволен жизнью. Доволен своим безграничным космосом. А еще он кажется мне очень правильным. И внешне и духовно. Ничего лишнего. И мне страшно нарушить эту идеальность. Но он делает это сам. И, наверное, сейчас я счастлив, потому что чувствую его рядом с собой, имею право его обнимать, вижу в своем доме все чаще и чаще. Не знаю, почему он на это согласился. Может быть, я правда ему не безразличен. Может быть, ему просто стало скучно в своем космосе. Но какой бы это не был вариант, я все равно счастлив. Я каждый день жду Франа в больничном коридоре. Он всегда уходит из больницы чуть ли не ночью. Иногда мне приходит на ум, что врач – идеальная профессия для моего друга. Особенно хирург. У него крепкие нервы, он не страдает боязнью крови. Правда, когда-то он мне говорил, что хотел бы стать гинекологом. Но я на это только рассмеялся. Он выходит из палаты в полночь, непонимающе смотрит на меня, будто в первый раз наблюдает такую картину. Я чувствую себя каким-то преданным псом, сидя в ожидании несколько часов. Но это стоит того, поверьте. Я стал замечать, как странно он подходит к нашим отношениям. Меняется до неузнаваемости. Его руки начинают дрожать от каждого поцелуя, ими же он цепляется за мои плечи. Он громко и расковано стонет во время секса, выкрикивает всякие пошлости. Голос становится каким-то надрывным, когда он просит меня обнять его. - В твоем космосе никогда не было любви? Он кивает, кладя голову мне на плечо, сонно поднимая веки. В выходных есть своя волшебная атмосфера. - Мне снилась чушь. - Чушь - наше все. - Пугающая чушь, - он полностью перелезает на меня, вновь закрывая глаза. – Будто твой брат затащил тебя в сумасшедший загробный мир, и смеялся там над тобой вместе с другими мертвыми. А еще одна его рука была без кожи и мяса. Одни белоснежные кости. - Идиот. - Ты лечишь таких. Я рассмеялся. - Почему-то уверен, что моего брата ни что убить не способно. А если и так, то он все равно воскреснет. - И потащит тебя в этот самый мир. - Что значит в реанимации?! Какой-то неожиданный поворот событий. Почему тот светлый мальчик почувствовал себя плохо, мне так и не сказали. - Так почему я Пшеничный Принц?.. - Потому что ты очень добрый и храбрый, как принц. А пшеничный, потому что у тебя такие волосы… и пахнешь хлебом. Я искренне смеюсь, гладя мальчика по волосам. - Так почему Пшеничный Принц боится церкви? - Он боится, что церковь его не поймет. - Глупый Принц Пшеницы, она должна прощать! – говорит он и тянет мне бумажного журавлика. В тот же день дежурная медсестра сообщает мне, что мальчик скончался. В тот же день тот невкусный суп, который я готовлю, получился еще хуже и был более соленым. Фран остался ночевать у меня. Я очень люблю Японию. Точнее тех людей, что живут здесь, их обычаи. Никогда не видел столь стойкую и сильную нацию, которые любую трагедию переживают вместе. Даже во время глобальных катастроф в этой стране не бывает мародерства, грабежа. Они все держатся друг за друга. Они благодарный народ. - Почему Хиросима? Я молча протягиваю Франу белого бумажного журавлика. Он понимающе кивнул, взяв меня за руку. Через два часа я осторожно кладу невесомое оригами рядом с памятником, пробегаю взглядом по выгравированной надписи: «Это наш крик, Это наша молитва, Мир во всем мире». В этот же день мы вернулись домой. В дальнейшем я не смог продолжать работать. Не потому, что я каждый день вспоминал мальчика. Просто я чувствовал себя больным. Душевно больным. Мне стало страшно находиться в больнице, на меня как будто давили эти белые стены. Меня пугал запах лекарств, вид сумасшедших. Я понял, что год за годом ко мне приходят пациенты, недовольные своим существованием. Они хотят, что бы им было весело, хотят, что бы я им в этом помог. Надо сказать, что это порядком изматывает, уж поверьте, моя жизнь тоже не сахар. Хотя вы это уже прекрасно поняли. Люди слишком многого хотят, вот что я понял за все эти годы. Они хотят быть счастливыми, а сами эгоцентричны, эгоистичны и скупы. Буду откровенен. Я все чаше выходил подышать во двор и не хотел возвращаться. В моей голове крутились ужасные вещи, которые наговорила мне семья несколько дней назад. Я признался им в своей ориентации, в том, что живу в простой городской квартире (когда они, успешные по жизни люди, живут в роскошном доме), что употреблял наркотики, что часто мне хочется поубивать всех вокруг. Если честно, то понятия не имею, зачем все это им рассказал. Но после слов “Да тебе только в аду гореть!” заступился за меня лишь брат. И спасибо ему за это большое. А еще я хотел сходить в церковь. Но меня что-то остановило перед воротами. Страшно. СТРАШНО. Не знаю почему. Фран тоже сильно изменился. Хоть и был меланхоличным, но чем-то сильно обеспокоенным. Приходил ко мне в квартиру и готовил суп. Очень вкусный. Мы ели его и молчали. Периодически смотрела друг другу в глаза и грустно улыбались. А потом ложились в кровать и смотрели детские мультфильмы. Я даже хотел уйти из больницы, но он запретил мне. - Ты вселил в того мальчика надежду, придурок. И должен продолжать вселять ее в других. Пусть они и такие же, как ты. И правда, я ведь сам выбрал такую профессию. Сам решил делать жизни людей лучше, пусть и большинство из них ужасно злые. Так и поступлю, продолжу спасать души человеческие. Но позже, немножко позже. Поле. Безграничное поле высокой золотой пшеницы. Я забыл, в какую страну мы приехали, на каком мы материке, на какой планете. Я просто знал, что мы одни за много-много километров, просто разделся догола и лежал с Франом в глубине этого золотого моря. Лежал и делал бумажных журавликов. Самых разных цветов. Вплоть до полосатых и в горошек. Думал о том, на сколько я грешен и глуп, но в то же время счастлив. Особенно, когда смотрю на Франа сквозь многочисленные колоски. Но в голове все еще крутились те страшные слова. Можно сказать, что у меня их целая коллекция. Всю жизнь я собираю непонимание со стороны людей, их обиды на меня, складываю их на невидимые полочки в своем подсознание. - Тебе нужен обрыв… Да, пожалуй. Север. Лапландия. Здесь всюду приятная прохлада и весь кофе вкусный. Здесь все утрированно так, как и должно быть. Глянцево, стандартно, спокойно, и в то же время ярко и празднично. Напоминает пряничный домик ведьмы из детской сказки. И здесь всем есть до всех дело. Если в городе ты слушаешь музыку, на улице к тебе может подойти любой прохожий и попросить наушник. Мне это очень нравится. Мы сидим в поезде. Сегодня мы говорим особенно странно. Особенно непонятно для всех. Делаем глупости. Может, тем самым мы стали еще больше понимать друг друга. Я как всегда мастерю журавликов. Фран протягивает мне какой-то билет, нарисованный от руки. - Собирайся, док. Сегодня вылетаем. “Куда: Космос Кому: Schizophrenic Doktor Дата вылета: 4.07.12 Время вылета: 00.00” - Тогда уже 5.07.12. Сегодня уже четвертое. Или… Или мы уже вылетели! - Мы уже вылетели. Просто отдал тебе билет позже. Мы в космосе. - Черт возьми! Я горячо целую его в губы. Знаете, у меня всегда была мечта – постоять на краю обрыва. Чтобы почувствовать страх, свободу. Чтобы прочувствовать самого себя. Найти то, что не заставит разогнаться и целиком отдаться свободному падению. Теперь я спокойно подхожу к обрыву. Захватывающе смотреть на такой пейзаж: заснеженные горы, которые плавно переходят в прекрасные зеленые луга. Невероятно высоко. Даже душа уходит в пятки от одного взгляда вниз. И что-то в то же время тянет вперед. И безумно хочется сделать это шаг, ведь кажется, что тогда сразу решатся все проблемы, сразу людьми забудутся все грехи и поступки, что я совершил. ШАГАЮ. Господи, останови меня. - Любовь – это не грех… Я впервые вижу, как Франа бросает в дрожь, как по его виску бежит капелька пота из-за волнения. Как он теребит край своей рубашки. Его космос за мгновения наполнился чувствами и переживаниями, эмоциями. Я как ошпаренный отпрыгиваю от края скалы, тяжело дыша. Окончательное искривление разума. Фран подбегает ко мне, изо всех сил обнимая. Так и будет. Всю жизнь будет дерзко! смело! иронично! и предельно нежно. Эта несвязная, резкая и странная история будет по истине бесконечной. Спустя две недели я сидел дома. Тарелки с супом уже минут десять как опустели. А я ел вишню под наблюдением своего… теперь уже мужа, мы купили в обычном ларьке кольца. - Что ты делаешь? Фран давит пальцами ягоды, измазывая красным соком свое лицо и ладони, после чего показывает мне язык. - Молчание ягнят. - Ягнята орали, когда видели меня. Мы заливаемся звонким смехом. Я надеваю на него старые необычные очки. Они в толстой черной оправе и с зелеными стеклышками. Вот только от одного из них прямо посередине еще давно отвалился треугольный кусочек. Но это лишь дополняет, я вижу сквозь это отверстие его глаз, такой же изумрудный. - Это так здорово, так здорово! Я даже полюблю зеленый цвет. Он убегает умываться. Утро было обычным. Я поднялся, стараясь не разбудить Франа, и пошел на кухню. Приготовил тосты с кофе и сел за стол, ожидая, когда проснется мой сожитель. С потолка свисало ровно тысяча белоснежных бумажных журавликов.