Против ветра

"Когда ты тут, кажется, что такого неба нет нигде на земле. А небеса здесь действительно спускается до самых скал. Мягкие, словно сотканные из фиолетовой дымки и первых дождевых капель облака стелются над медными волнами и исчезают в паре метров от берега. Сливаются с влажным, просоленным ветром, теряют свой цвет и поднимают в далёкую, скрытую сумрачным туманом высь. В высь, которая сливается с шёлковой линией горизонта. В высь, которая соединяется с дремлющим морем. В высь, которая прячет в своём прозрачным, точно сорочка юной девы, одеяние серебряный диск луны. Но даже чистый и, порой, холодный свет ночного светила не в силах исцелить мою обагрённую чужой кровью душу. Но даже ровный и сияющий хрусталём свет луны не в силах затмить янтарь твоих мягких кудрей." Мерно плещущие волны накатывали на берег, пенились и пытались поцеловать подол её тяжёлого, парчового платья. Лукреция шла впереди, и минутами Чезаре казалось, что её хрупкий, тонкий силуэт почти теряется в опустившимся вместе с вечерними сумерками тумане. Она терялась, уходила всё дальше, растворялась и исчезала, чтобы лишь на мгновение, как эта бледная луна, показать прекрасный свой лик из-за серых туч. Она уходила. Она уходила , а Чезаре молча следовал за ней, порой не успевая или намерено останавливаясь. Отпуская её и что-то забывая. И так было уже давно. Кажется с самого их рождения. В семье папы Александра VI всегда что-то шло не так. Что-то не складывалось, не подходило друг к другу , и причина была даже не в том, что кто-то кому-то завидовал или кто-то какого-то ненавидел. Истинная причина, а вернее лишь её малая часть, таилась совсем в другом. Чезаре понимал это, и единственное, что было ему ещё невдомёк - это когда именно всё пошло не так. Когда он впервые прикоснулся к золотистым, пахнущим пыльцой полевых трав и терпкой пряностью роз локонам сестры? Или когда в полумраке бархатного балдахина он целовал её обнажённые плечи? Они всегда были не на своих местах, они всегда шли против ветра - эта мысль не покидала Чезаре Борджиа с того самого момента, как Лукреция впервые начала отдаляться от него. Ветер превратился в грозовой шторм, он развеял аромат алых роз, и теперь ему было невозможно сопротивляться. В конце концов, они были вынуждены вернуться на те места, которые и были им уготованы судьбой. Лукреция вновь стала чьей-то супругой, а Чезаре продолжил свой путь по крови и выжженной солнцем земле. Они уходили всё дальше друг от друга, и в какой-то момент снова стали всего-лишь кровными братом и сестрой. Осознание этого душило обоих. Жгло сердце и, казалось, превращало кровь в яд. Что-то опять пошло не так. Что-то сломалось. Набежавший от куда-то ветер сорвал с плеч Лукреции тонкую, чёрную накидку и, словно опавшую листву, взметнул в свинцовые небеса. Чезаре ловко поймал её, едва не дав волнам до коснуться до своих сапог. - Даже сама стихия влюблена в тебя, Креци. Лукреция улыбнулась. На её бледных, чуть впалых щеках проступили бледные розы румянца. Такого, который положен благочестивой сестре, а не открывающейся для поцелуев любовнице. - Ветер крепчает, - забирая из рук брата невесомую, как сам воздух накидку и на мгновения касаясь загорелых, чуть узловатых пальцев, Лукреция подавила тяжёлый вздох, - пойдём. - Но, быть может, завтра ветер утихнет? Лукреция обернулась и взглянула в мутные, непроницаемые глаза брата. Изящная белая рука запуталась в длинных кудрях Чезаре, скользнула вдоль щетинистой щеки. - Что ж, быть может, - скривила тронутые киноварью губы Креци.