Время всему виной

Я прошу всех простить мои пригрешения, я прошу простить меня за все. А также если я мешаю кому-то или стою на пути. Я не со зла. Таких детей как я тысячи. Мы одиноки, покинутые своими родными людьми, но не теряем воли. Мы дети из детдома. Кто я на этой земле? Имею ли я ценность для людей, нужен ли я кому-нибудь, для чего я живу? Я живу для себя. Для своей пользы, ради своего счастья. Нет, я не эгоист, просто человек, которого бросили, никто. Пустое место или просто пустота. Когда они видят взрослого незнакомого мужчину у нас в детдоме, то бегут к нему и, смотря на него чистыми и невинными глазами, спрашивают: — Ты мой папа? Они наивны, но и я был таким. Сейчас мне тринадцать лет, и я уже понимаю, что реальность – это жестокий мир за калиткой детского дома, со своими правилами и законами, которые нам не понять. Каждый год приводят детей в школьную группу. Им примерно по семь лет, и каждый из них, чуть-чуть, но закален реальностью. Однако, не все такие. Ее звали Аней. Это была милая девочка с кристальными голубыми глазами. Волосы у нее были русые, я бы даже сказал рыжеватые, достаточно длинные и всегда заплетенные в неопрятную косу, что меня умиляло. У нее был немного вздернутый носик, в отличие от моего, с горбинкой. Какие дураки могут отказаться от такого сокровища?! Милая, добрая, послушная, и если бы мы познакомились не в детском доме, я бы подумал, что она из семьи интеллигентов. Бесспорно, я приметил эту девочку с ее проникновенным взглядом голубых глаз, и она настолько запала мне в душу, что если бы тогда мне уже исполнилось восемнадцать, я бы оформил опеку над ней без раздумий! Я бы воспитывал ее как собственную дочку. Я заговорил с ней первым. Когда пришла пожилая пара, все дети побежали к ним, но не Аня. Она стояла в сторонке, ловя на себе недоуменные взгляды наших сиделок. Тогда я начал разговор. — Почему ты не пошла к ним? Они могут взять тебя,— чуть слышно спрашиваю я, боясь обратить на себя внимание. — А ты? — Интересуется девочка, а взгляд такой тоскливый, что, если бы не мое самообладание, я бы давно расплакался. У нее проникновенный взгляд, и я, кажется, никогда его уже не забуду. Вырасту и возьму эту девочку к себе домой. Возьму, и нет больше никаких отговорок. — Я большой уже..., — осторожно начинаю я. — А я маленькая? — с вызовом спрашивает девочка. В ее глазах целый мир. Я даже представить не могу, что с ней произошло, раз она так просто говорит об этом... Те, кто попал в детдом и думают, что они взрослые, обычно бунтуют, а потом замолкают, понимая, что из детдома выхода нет. — Нет, конечно. — Расскажи о себе,— вдруг просит девочка. Эта просьба вводит меня в ступор. Пять минут я обдумываю, но все же решаюсь. — Мои родители пропали... Я не знаю, как так случилось, но..., — голос все же дрогнул, даю себе минутную паузу, — мне сказали, что они разбились, когда летели в самолете... Дышу так, как учили – носом, чтобы успокоиться, выравниваю дыхание. Аня подошла ко мне, улыбнулась и обняла. Я сначала опешил, но потом улыбнулся ей в ответ. — Жизнь прекрасна, слышишь?! Прекрасна! Все будет хорошо, я знаю! — прошептала девочка, — Мои родители тоже разбились в самолете, потом меня отдали на воспитание бабушке, но вскоре она умерла... Она сильно болела, — говорила девочка. Я заметил,как в уголках ее глаз собираются слезинки, вот-вот заплачет. —Я верю, все будет хорошо, слышишь? — я улыбаюсь, стараясь не показать эмоции, скрывающиеся за улыбкой. За несколько лет обитания в детдоме, я научился сдерживать слезы, горечь... Эта милая девчушка задела меня за живое своим милым лицом и спокойным голосом. Она сильнее меня, я понимал это, удивлялся этой девочке. Ее внутренней силе, что она скрывала. Неделя – и мы стали неразлучны, как брат и сестра. Я помогал ей прижиться в нашем детдоме, и даже учил ее некоторым предметам, которые будут преподавать через несколько лет. Анечка казалась ангелом. Ее все любили, и то, что я, не слишком послушный ребенок, связался с такой девочкой, шокировало всех. Сиделки сначала пытались нас рассаживать, давать мне задания, только бы я не был рядом с той девочкой, к которой уже приклеили прозвище "Ангел". А я был простым мальчишкой, к которому относились как и ко всем, и мне хватало до общения с Ангелом. На меня смотрели с другой стороны, еще худшей. Я был изгоем в обществе, потому что шел наперекор правилам, которые запрещают общаться с детьми из младших групп. Это даже не правило, а закон подростков, которые считают себя выше маленьких. Только не учли, что все в детдоме равны. Ладно еще тем, у кого родители живы, но те, у кого они погибли, уже нет спасения, если кто не заберет, но где гарантия, что тебя не заберут на органы, а не жить как все нормальные дети. Меня пугала неизвестность. Им ничего не стоило нас разлучить, навсегда разлучить, и мы никогда не сможем встретиться. Я был просто уверен, ее скоро заберут, ведь она такая милая и послушная, что своей добротой заглушает всех детдомовских детей вместе взятых. Я боялся. Я боялся так, что, наверное, стал параноиком. Когда приходил любой человек, пусть даже и сиделка, я вздрагивал, как от удара. Я чувствовал, ее заберут. Я чувствовал. И мои кошмары сбылись. Они забрали ее, забрали. Какие-то чертовы иностранцы, как же я их ненавижу! Ее маленькие, хрупкие плечи содрогались, глаза были красными, а по щекам непрерывным потоком лились из ее голубых, как небо, глаз. Мне было ужасно больно видеть, как она плачет. Мне было больно настолько, что сердце мое сжималось, в горле стоял ком, и я просто не мог сказать абсолютно ничего... Я молча смотрел, как она плачет, и не мог сделать ничего. Ничего не мог. Господи, какой я ничтожный! Я думал все обойдется, но нет. Ее увезли, забрали. Я ничего не сделал, но ведь мог... В горле ком, чуть-чуть,- и я не сдержусь. Крикну что есть мочи, заплачу, оттолкну ее новых родителей... Возьму ее за руку, и мы сбежим. Уйдем в лес, построим дом, я буду воспитывать ее. Нет. Этого уже никогда не будет. Почему? Потому что. Ее уже забрали, и она исчезла из моей жизни так же, как и появилась - неожиданно. Я был изгоем. Все ненавидели меня, а я ненавидел их. Идиллия. Я, наверное, уже забыл Аню, потому что воспоминания о ней уже не приносили мне боли, я уже ничего не чувствовал. Осознание того, что я мог забыть тот лучик света, приносили мне ужасную боль. Меня как будто медленно убивали... Через пять лет меня выпустили из детдома. Я решил поступить в медицинский университет. Мои планы неожиданно пришлось прервать, ведь мне пришла повестка в армию, где отслужил год. Я был спокоен, чист и добр ко всем, кто только окружал меня. Я был рад, что теперь живу как все. На тот момент я уже забыл ту девочку. Учился днем, так как нужно было оплачивать учебу, я сразу пошел работать: сначала продавцом в ночную смену, потом где придется... Через год меня приняли в больницу простым санитаром, и я был доволен. Еще через несколько лет я стал зарабатывать больше, и жизнь явно стала налаживаться. Я имел постоянный доход, и, казалось, больше ничего мне не нужно, только бы, если не та девочка, которую я встретил на улице. Ей было лет семь, и она была похожа на Анну как две капли воды. Я понял, чего мне так не хватало почти десять лет. Я должен ее увидеть. Я искал информацию о ней несколько месяцев, узнал, что она до сих пор живет с иностранцами. Буквально за два месяца я выучил самые простые фразы на итальянском языке. Она все это время жила в Италии. Я копил деньги, только бы ее увидеть. Я работал в два раза больше, спал в два раза меньше. Я уставал так, как никогда еще не уставал. Через несколько месяцев я позвонил ее приемной матери. Это была ужасно добрая женщина, она, конечно, дала разрешение на мой приезд. Я просил ее, чтобы она никому не рассказывала: — Ciao, il mio nome è Dmitry Volkov. Questa famiglia Caffarelli? — Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Волков. Это семья Каффарелли? Сердце пропустило удар. Только бы я попал туда! —Sì, Io Sono. Il mio nome è Anette Caffarelli. — Да. Меня зовут Анетт Каффарелли. Я был готов прыгать от радости на месте. Сердце прыгало, и, наверное, в таком состоянии мной заинтересовался бы кардиолог. Я даже представить не могу, насколько высоко взлетает зеленая полосочка и насколько опускается вниз... — Vorrei parlare con te. Perdonami per la mia insolenza. Se non mi sbaglio, nove anni fa, hai preso una ragazza di un orfanotrofio. Il suo vero nome- Anna Belova? — Я хотел бы с Вами поговорить. Простите за мою дерзость. Если я не ошибаюсь, девять лет назад вы взяли из детдома девочку. Ее настоящее имя Анна Белова? Я старался говорить как можно четче, итальянский язык сложный, и, признаться честно, я кое-как понимал речь Анетт. Она говорила быстро, но в целом я все же понимал, о чем речь — Sì, Io Sono. Come fai a sapere? — Да. Откуда вы знаете? Она удивляется. Я так хотел бы сказать ей, выложить все, что накопилось за девять долгих лет. Я никому не говорил. Молчал. Терпел. — La conosco molto bene, un tempo eravamo amici con lei in un orfanotrofio prima del vostro arrivo. Sono 22 anni, e Anna, se non mi sbaglio, quindici. —Я очень хорошо ее знаю, одно время мы дружили с ней в детдоме до Вашего прихода. Сейчас мне двадцать два года, а Анне, если не ошибаюсь, пятнадцать. Говорю я. Голос предательски дрогнул, когда я произносил ее имя. — Sedici. Pochi giorni fa aveva sedici anni. — Шестнадцать. Несколько дней назад ей исполнилось шестнадцать. Она говорила тихо, и я еле различал слова. — Vorrei venire, ma ho bisogno del tuo permesso. — Я бы хотел приехать, но мне нужно Ваше разрешение. — Certamente venire —Конечно приезжайте — Grazie mille! Ti chiamo quando posso volare a San Marino. Si prega di non dire niente a Anna, voglio fare una sorpresa. — Спасибо Вам большое! Я позвоню, когда смогу вылететь в Сан- Марино. Пожалуйста, не говорите ничего Анне, я хочу сделать сюрприз. — Naturalmente! Ti aspettiamo! —Конечно! Мы будем Вас ждать! — Grazie, grazie... Addio. — Спасибо, спасибо... До свидания. Через два месяца билеты были у меня на руках. Я был счастлив, как никогда. Предвкушение... Торопишь время, быстрей, быстрей! Только, как наступает долгожданный момент - боишься. С радостью бы отступил, но понимаешь - поздно. Уже решился, и отступить невозможно. Сердце бешено колотится. А если она меня не узнает? Если она меня забыла, и мы уже давно не те люди, которыми являлись раньше. Я... боюсь? Когда я уже сел в самолет, я обдумывал свои действия. Прилетел в город Форли. С многочисленными пересадками мне нужно добраться до Сан-Марино. В другой стране я чувствовал себя очень неуверенно. Пусть, я и знал язык итальянцев, да и в телефоне у меня есть на всякий пожарный переводчик. Все же это другая культура, совсем мне неизвестные города... Я ведь не выезжал дальше своего родного города. Я добрался до Сан-Марино к ночи. Было уже примерно 23:21 по Московскому времени, и 20:21 по итальянскому. Мне дали адрес, я был ужасно счастлив, и даже мои темные мысли оставили меня. Машина подъехала к дому. Он был огромный, трехэтажный и со стеклами вместо стен, только на данный момент они были занавешены шторами в пол. Весь дом снаружи выполнен в черно- белых тонах. Из окон видно, что помещения обставлены довольно со вкусом в светло-фиолетовых тонах вперемешку с салатовым и голубым. Неужели Анна жила все это время в таких хоромах? Навстречу мне вышла миловидная женщина. Густые волосы темного цвета были распущены, карие глаза смотрели прямо на меня, а средней полноты губы были растянуты в улыбке. Она была одета в зеленое платье, на руках красовались разные кольца с очень дорогими камнями. — Benvenuto, sei Dmitry Volkov? —Здравствуйте, вы и есть Дмитрий Волков? — Ciao, sì, sono Dmitry. Si Anette Caffarelli? — Здравствуйте, да, я Дмитрий. Вы Анетт Каффарелли? Из дома вышел здоровый мужчина средних лет. У него были темные волосы и синие глаза. Сам он был одет в смокинг, а на руках блестели золотые часы. — Incontra! Questo è il mio marito Antonio Caffarelli, e che, mio caro, Dmitrij Volkov, ti ho detto. —Знакомьтесь! Это мой муж Антонио Каффарелли, а это, дорогой, Дмитрий Волков, я тебе рассказывала. Я помню его молодым. Он приехал в смокинге, а на руках так же красовались часы. — Bene. Mostrargli la stanza di Anna. Torno presto, una chiamata urgente. — Хорошо. Проводи его в комнату Анны. Я скоро вернусь, срочный вызов. Я почувствовал, как силы покидают меня. Мне стало жарко, потом снова холодно, живот скрутили от волнения. Мы зашли в дом, поднялись на третий этаж. Анетт вела меня разными путями, и я уже плюнул на идею запомнить дорогу из дома на улицу, потому что не понимал, забывал и чувствовал нарастающее волнение. С каждой секундой сердце стучит все громче, дыхание становится сбивчивым, руки трясутся. Анетт показывает мне на дверь, и я открываю. Открываю, а она сидит ко мне спиной. Я кашляю, и она оборачивается. Золотые волосы потемнели и приняли более рыжий оттенок. Голубые глаза стали более синими и проникновенными. — Это я, — шепчу ей на родном языке, — Дмитрий. Я Дима, помнишь? — Кто ты такой и зачем приехал? — на ломаном русском спрашивает девушка. — Ты меня помнишь? — спрашиваю я. Девушка на момент задумалась, и вдруг в синих глазах мелькнула искорка.... Пытаясь понять, вспомнила она меня или нет, я смотрел молча на Анну, такую красивую и степенную..... На миг мне показалось, что она меня вспомнила! Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Смотрел ей прямо в глаза и ждал от нее ответа. Она чуть открыла рот и произнесла: — Нет. Я не помню тебя, извини. Пустота. Манящая пустота. Чувствую ли я хоть что-то? Я не знаю... Я словно человек без плоти- душа, пустота, ветер. Ей было проще отказаться от прошлого. Я не виню ею. Я виню время. Именно время заставило ее забыть.