А в комнате пусто и тихо,
Клубится в углах темнота.
Закрыты все окна и двери.
Сегодня ты будешь одна.
На светлых полотнах обоев
Видны силуэты теней.
И с каждым движением стрелки
Их пляски быстрей и быстрей.
Ты света пролить не позволишь
На таинства жаждущих тьмы.
Мы ткали свой путь из мелодий,
Манящих за грань пустоты.
Ты падаешь в Бездну сквозь время,
Плененная той глубиной.
Надеяться больше не смеешь
На тех, кто был рядом с тобой.
Закрутятся дымные струйки
Создав паутину видений.
И в том, что есть сон, что - реальность,
Уже не осталось сомнений.
Текут постепенно секунды...
Утрачено чувство мгновений.
А музыка вьется спиралью,
Запутавшись в сонных теченьях.
Ты знаешь, что мир для тебя
Уже не вернется назад.
Прикован лишь к нашей Вселенной,
Навеки застывший твой взгляд.
Мы знаем, что мир для тебя
Уже не сумеет стать прежним.
Коснулась запретных ты знаний?
Падение вниз неизбежно.
О великолепии балов, проводимых известнейшими влиятельными домами, знали практически все. Оказаться на одном из приемов семей Рейнсворт, Найтрей, Безариус или Барма довелось лишь единицам. Но все же слухи о них витали и среди дворян, и среди городских бездомных мальчишек. Тех самых, что хвастали друг другу знакомствами с разнообразнейшими авторитетными лицами и посвящали досуг сочинению мыслимых и немыслимых баек, заставляющих восхищаться более младших и впечатлительных товарищей. Многие хотели бы оказаться на месте знатных господ в праздничных костюмах и прекрасных дам в пышных платьях, отведать деликатесов с барского стола, кинуть презрительный взгляд на прислугу, разносящую бокалы с прохладительными напитками, покружиться в танце под громкую музыку профессиональных музыкантов или послушать свежие сплетни, касающиеся светских кругов. Недосягаемые высоты манили души юных и не очень романтиков, а вот одиноко стоящая в одном из дальних углов просторного зала для танцев девушка явно не разделяла восторженные фантазии и не горела желанием присоединиться к веселящемуся высшему обществу.
Ада Безариус и сама не понимала, почему оказалась на балу семьи Рейнсворт, посвященном самому волнующему трепещущие девичьи сердца празднику – Дню Влюбленных. Едва найдя в себе смелость и силы, чтобы вежливо отказать двум кавалерам, пригласившим на танец «обворожительную леди», наследница дома Безариусов поспешила в свое укрытие, из которого с некоторым облегчением могла позволить себе понаблюдать за танцующими парами.
На самом деле Ада знала, по какой причине она все еще находится в поместье Рейнсворт, несмотря на великий соблазн проскользнуть мимо швейцаров и отправиться в свой уединенный особняк, дабы отвести душу с новоприобретенной толстенной и от того еще более увлекательной книгой по темной маги. Причина во всей своей красе сейчас вальсировала в паре с незнакомым Аде юношей, кажется, каким-то заграничным графом. Причину звали Винсе́нтой, и она являлась наследницей семьи Найтрей, что значительно усложняло возможность поддержания хотя бы дружеской связи. Но еще более усложнял жизнь госпоже Безариус неоспоримый факт принадлежности леди Найтрей к прекрасному полу.
Девушка с замиранием сердца наблюдала за изящными движениями Винсенты, лелея в глубине души надежду на то, что неприступная леди окажет ей хоть какой-нибудь знак внимания. Но кадрили шли одна за другой, Винсента меняла кавалеров, как перчатки, и даже взглядом не удостаивала скромную мечтательницу.
Вскоре Ада поняла, что у нее вот-вот закружится голова – в танцевальном зале стало невыносимо душно. Она накинула на плечи легкий платок и поспешила к дверям, ведущим в сад.
Свежий воздух ворвался в легкие, бодрящая прохлада мгновенно облегчила душевные терзания. Девушка запрокинула голову, окидывая взглядом необъятный небосвод, на котором вскоре должны будут зажечься первые звездочки. А пока лишь мягкие сумерки опускались на землю, окрашивая сад в глубокие, темные, успокаивающие тона.
Довольно много времени прошло, пока задумчивая Ада разглядывала небо. Оно успело потемнеть, а сад – наполниться стрекотом кузнечиков, сверчков и цикад. Откуда-то из глубины его доносились негромкие соловьиные трели. Ветер покачивал густые кроны самых высоких деревьев. Душа романтика, не сломившаяся под гнетом страсти к запретным оккультным знаниям, ликовала от созерцания безмятежной природы, пока чьи-то легкие шаги позади не отвлекли девушку от своих не отличающихся особой оригинальностью мыслей влюбленной натуры. Нет ничего удивительного в радости Ады, обнаружившей, что поиски бодрящей свежести привели сюда не какого-то заграничного буржуа, а леди Найтрей собственной персоной. Крепко сжав кулачки и наполняя сердце решимостью, девушка пригласила Винсенту составить ей компанию для прогулки по вечернему саду. Та согласилась на удивление быстро, и вот две девушки не спеша шагают по дорожке, мощенной каменными плитами, прислушиваясь к царящим здесь звукам.
Ада ловила каждое мгновение, украдкой поглядывая на спутницу и стараясь запечатлеть ее чудесный образ.Ей захотелось начать какой-нибудь непринужденный разговор, но, не будучи мастерицей складной речи, она боялась нарушить чарующую атмосферу, накрывшую их с первого шага по змеящейся между розовых кустов и декоративных деревьев тропинке. Винсента казалась задумчивой, но у шагавшей чуть сзади Ады не было возможности заглянуть ей в глаза или прочесть хоть частичку эмоций на ее лице. И как хорошо, что она не могла читать мысли леди Найтрей, которая уже успела укорить себя за спонтанное решение посвятить лучшую часть вечера прогулке с исчадием ада, принявшим облик ангела. Она еще не могла забыть свое первого близкое знакомство с девушкой, казавшейся изначально заурядной пустышкой.
Вдоль главной тропинки на некотором удалении друг от друга были размещены фонарики, призванные сделать путь менее мрачным, рассеивая тьму своим мягким желтоватым светом. Издалека они казались крупными светлячками. Вот только тьма этой ночью была особенно густой, поглотившей даже звезды, и маленькие огоньки не справлялись со своей ответственной задачей.
Ветер усилился, теперь весь сад шумел и колыхался, как огромное темное море, создавая впечатление дремучего леса. Но Ада заметила это не сразу, в отличие от Винсенты, чье сердце уже сжималось в комок, а ужас холодил кожу похлеще ледяных потоков воздуха. Ее тревожили жуткие образы, что милостиво предоставляло подсознание. Ведь Винсента боится темноты и тварей, что наверняка таятся в ней. Боится, потому что в любой момент может исчезнуть грань между разумом и безумием, которую так легко стереть. Ада не могла знать о чувствах Винсенты, она понимала только то, что начинает замерзать. Сейчас бы оказаться в душном танцевальном зале и согреться бокалом игристого вина... Но она слишком ценила время, проведенное с леди Найтрей, чтобы позволить по собственной воле нарушить их уединение.
Однако напряжение спутницы передалось и ей. Ощущая себя абсолютно беспомощной, она принялась смотреть по сторонам, отчаянно подбирая какую-нибудь незамысловатую тему для беседы. Но вокруг не было видно ничего, кроме очертаний растительности. Расстояние до следующего фонарика сокращалось: еще пара шагов, и они вступят в яркое пятно света…
Но что это! Там, возле дрожащего огонька, стремительно промелькнула чья-то тень. Одолеваемая инстинктивным порывом «защитить Винсенту», Ада обогнала ее и бросилась к серому столбику, удерживающему единственный источник света. Однако возле фонарика ничего не оказалось. Ада даже заглянула за соседний куст. Чувствуя себе несколько глупо, но, тем не менее, гораздо спокойней, она обернулась к леди Найтрей и застыла…
Сад Рейнсвортов и ее очаровательная спутница исчезли. Да и находилась Ада Безариус вовсе не в поместье, а на какой-то богом забытой улочке неизвестного городишки, возле фонаря, дававшего скудный и тусклый свет, которого хватало лишь на то, чтобы осветить первые полметра проулка, уходящего во тьму между высокими и массивными каменными громадами домов. В воздухе витали отвратительные запахи гниения, сопутствующие лишь кварталам бедняков. Было холодно. Но все это воспринималось девушкой с отчетливым осознанием нереальности. С ужасом, обрушившимся на нее подобно свирепым волнам цунами, Ада обнаружила, что у нее нет ни голоса, ни материального тела, а происходящее больше всего похоже на чей-то сон, события в котором текут независимо от ее воли.
Незамедлительно, повинуясь неведомой силе, сознание Ады, словно призрак, плавно переместилось по воздуху, направляемое вглубь того самого мрачного проулка. Узкий и утопающий в мусоре, он тянется далеко, и где-то в его середине, среди кучи старого тряпья, спят, свернувшись калачиком, двое детей: брат и сестра. Один постарше, с темными, немного вьющимися волосами. Другая со светлыми, помладше и выглядит более хрупкой. Тряпки, которыми они обмотались, чтобы хоть как-то согреться зябкой осенней ночью, изрядно порваны и усеяны разного размера дырами. Никакого тепла, конечно, они дать не могут. Вот младшенькая пошевелилась, приоткрыла сонные глаза, и Ада узнала в измученном ребенке леди Найтрей.
Два разноцветных глаза сверкали в полумраке проулка. В них отчетливо читались отчаяние, боль, страх. Девочка слегка разворошила кучу тряпья, выбрала более менее крупный лоскут и вплотную придвинулась к старшему брату, накрывая их обоих. Ада также ощутила безграничную, настолько мощную, что становится не по себе, любовь маленькой Винсенты к брату.
Картина изменилась.
Огромная безликая фигура избивает темноволосого мальчишку с янтарными глазами, который, закусив губу, чтобы ни единого звука не вырвалось под гнетом изнывающего тела, терпит боль из последних сил. Капли крови скатываются из свежих ран, смешиваясь с грязью одежды и земли. Сердце сестры разрывается от жалости, страха и безумной, затуманивающей разум любви. Но толстые прутья клетки и веревки, опутывающие тело, не позволяют ей даже двинуться, а кляп во рту не дает прорваться наружу рыданиям и яростной истерике. Как хочется растерзать того, кто посмел причинить брату столько страданий. Однажды она отомстит тем, кто смеет издеваться над ним!
Картина снова изменилась.
Теперь это дорога. Вернее смутные ее очертания и пугающее осознание ее бесконечности. Жажда, голод, усталость. Стертые до крови ноги, рваные лохмотья, в которых свободно гуляет ветер, повязанные наподобие плащей. Ужасно хочется сойти на обочину, присесть на землю, вдохнуть ароматы трав и заснуть, чтобы никогда больше не просыпаться в этом жестоком, лишенным справедливости и светлых чувств мире. Но нужно идти, нельзя останавливаться. Там, куда ведет эта дорога, непременно найдется спасение. Пока бьется измученное сердце, пока работают мышцы, пока вдыхают воздух легкие, пока есть рядом тот, ради кого готов на все. Только бы не упасть на середине пути, только бы выдержать это испытание до конца...
На огромной скорости проносятся перед глазами Ады смутные образы, пролетают отравленными стрелами сквозь ее сердце тысячи эмоций и обрывков мыслей. Страх, страх, страх. Боль, отчаяние, истеричные рыдания, одиночество, золотые искры, голоса, крики, дорога, тупик, лохмотья, янтарные глаза, пугающая улыбка, трепещущее сердце, заботливые руки, гнев, ярость, ненависть, убийство, боль, красные тона, предательство, забвение, интриги, сон, кот, ножницы, плюшевые игрушки, бездна, тьма...
Водоворот чужих воспоминаний затягивает сознание девушки глубже и глубже. Под тяжестью их, как под водой, невозможно дышать, двигаться. Путаются и исчезают собственные мысли. Все что сейчас возможно – безвольно наблюдать.
Винсента ни разу не обернулась к своей спутнице. Она шла, полуприкрыв глаза, стараясь сохранить привычную плавность движений, внешнее спокойствие и непринужденность, подавляя в себе желание развернуться и броситься к огромному и безопасному дому с высокими окнами, из которых льется свет множества свечей и доносится смех гостей. Но факт исчезновения Ады, которая словно растворилась в воздухе и за которой она, на свою беду, не сумела проследить, вывел из себя, временно оттесняя еще недавно главенствующих страх на задний план. Раздосадованная и раздраженная тем, что теперь придется искать эту непутевую девчонку по всему саду, леди Найтрей развернулась обратно. Надежда, конечно, слабая, но вдруг та, окончательно закоченев от холода, всего лишь побежала искать спасение в теплых комнатах особняка Рейнсвортов. Однако за пару мгновений, которые ей потребовались, чтобы прийти к этому решению, по вине чьей-то могущественной воли все изменилось. Исчезло ощущение собственной материальности, как и реальности существования мира вокруг, но по-прежнему остался разум, наполненный ее, Винсенты, мыслями.
У входа в старинный, а ныне уже давно заброшенный особняк Безариусов стоит маленькая девочка лет восьми с пышными светлыми волосами и большими изумрудными глазами, в которых легко читаются все эмоции. Ленточки на платье колышутся от бесшумных прикосновений ветерка. Перед ней – мальчишка с такими же глазами и светлыми растрепанными волосами, облаченный в нарядный, с иголочки, праздничный костюм. Брат. Он улыбается, гладит ее по голове, говоря что-то бодрое и утешительное. Девочка смотрит на него грустно-грустно и только под конец старательно улыбается. Видно, как тяжело ей дается эта улыбка. Она еще не знает, что не увидит брата целых десять лет. Ведь ничего не предвещало беды в тот далекий, мирный и тихий денек.
Картина изменилась.
Торжественная церемония, что началась совсем скоро. Огромное количество народу, шелестящий шепот в гробовой тишине. Аде нельзя принимать участие, но она подглядывает в щелку, не в силах надолго расстаться с братом. Она ужасно гордится им и пытается поддержать, но в силу возраста совсем ничего не понимает в происходящем. Пошел дождь, практически сразу же перерастая в мощный ливень. Но Ада не может себе позволить уйти. Уйти сейчас, когда Озу так нужна ее поддержка. Зачем он стоит у часов? Они же не работают?.. Но это важно, значит так надо. Стрелка сдвинулась! Почему так засуетился народ? Произошло что-то странное? В щелку мало что видно, но иногда обзор открывается, и тогда становится видно фигуры в алых балахонах. Все пронизано смятением, отчаянием, страхом. Трагедия? Крики, незнакомые голоса, сотни звуков со всего мира сливаются в единую какофонию, окончательно сводящую с ума маленькую Аду Безариус, ломающую изнутри ее сознание… Что же дальше? Ужас, поселившийся в сердце. Скованный его льдом разум.
Картина изменилась.
Расплывчатые образы последующих нескольких лет. Вопросы без ответов. Братик, где ты? Вернешься домой? Мы еще поиграем в саду, прячась от строгих гувернанток? Что такое Бездна? Как туда попасть?..
Опустошенность, обреченность, всепоглощающее уныние, отрешенность от мира.
Светские будни, этикет, нарядные платья, основы вежливости, выход в свет, праздничные обеды, приемы, улыбки, фальшь.
Академия, знакомства, Элиот, Лео, фортепиано, книги, учеба, коты, Гилберт, воспоминания, беседы, боль, скорбь, безнадежность.
Свет, надежда, поиски, запреты, предупреждения, попытка, попытка, попытка, провал.
Книги по темной магии, жестокие пытки, расчлененные тела, темные ритуалы, жертвоприношения, алтарь, кровь, смерть.
Все, что вызывало страх, становится манией.
Одержимость оккультизмом.
Сознание, спасаясь от саморазрушения, переходит на ложную тропу, обрекает невинную душу на вечное падение в бездну тьмы.
Возвращение брата, потрясение, слезы счастья, обещания. Знакомства, светская жизнь, улыбки, смущение, приемы, балы, Винсента, стремление, доверие, провал, надежда, упорство.
Двойственность, двойственность, двойственность.
Гармония, безмятежность, мечты. Возможность реальна?
Вопросы без ответов.
Вопросы без ответов.
В неестественно вязкой, как наваристый соус, тьме по-прежнему не видно ни одной звездочки. Две девушки сидят на мокрой от росы траве, прислонившись к тому самому фонарному столбику. Тени скачут вслед за его огоньком, дикие, необузданные в своей потусторонней пляске. Девушки судорожно вдыхают ночной воздух, но не чувствуют ни запаха травы, ни ночной свежести, ни благоухания розового куста, цветущего совсем неподалеку. Перед глазами стоят видения прошлого. Тяжело принять и осознать. Вдруг оказаться на месте совершенного чужого человека и ощутить то, что однажды испытал он. В голове не укладывается. Они столько не знали друг о друге и о том, через что прошла каждая. Смятение, сомнения, сочувствие. Случайно поймав взгляд Винсенты, Ада поняла, что они думают об одном и том же. Никто не хотел подглядывать в чужое прошлое. Никто не хотел созерцать исповедь чужой души. Но теперь то, что случилось, неизменно. Не получится сделать вид, будто ничего не произошло. Очевидно, что нужно во что бы то ни стало молчать. Ни одна не посмеет напомнить другой о том, что увидела и почувствовала; не посмеет спросить ни об одном из образов. Отныне они будут знать друг о друге чуть больше, чем нужно. Кто знает, к чему это приведет? И ясно лишь одно: странная связь, которой никто не желал, не позволит мыслить и вести себя как прежде.
А будущее кроется в тумане, таком же густом, как эта почти осязаемая ночная тьма.
***
Эхо молча и равнодушно проследила взглядом своих светло-голубых глаз за скрывшейся в дверях леди Найтрей. Этим вечером Винсента отправилась на торжественный бал в доме Рейнсвортов и, вопреки своему обыкновению, не приказала Эхо следовать за ней. Нельзя сказать, что это сказочно ее опечалило. Эхо никогда не любила шумные праздники, но еще больше Эхо не любила свою госпожу, так что избавлению от обязанностей служанки хотя бы на этот вечер она была даже рада. Ведь здесь, в тишине и покое комнаты с плотно задернутыми шторами, она может провести время так, как захочется. Впрочем, никаких особых желаний у Эхо не было, поэтому она просто улеглась на любимом диване госпожи, надеясь сладко проспать до самого ее возвращения. Обычно Эхо редко видит сны. Но то – обычно…
Странное место погружено во тьму. Не в ту привычную тьму, которой все боятся, которую можно найти ночью или в каморке без окон, а в самую настоящую, «истинную» тьму, способную лишить зрения. В этой тьме погаснет любой луч света, в этой тьме невозможно бояться, в ней не существует ничего, возможно, даже тебя. Эхо ощущает холод, но ей становится невыносимо жарко. Возвращается чувство ориентирования, и она понимает, что стоит на твердом и вполне осязаемом полу. Или том, что должно называться полом. Значит, тьму заставили разомкнуть свои объятья. Значит, вернутся вместе с чувствами и мысли. Значит, придет страх. Однако прежде, чем это произойдет, нужно скорее проснуться. Эхо попыталась ущипнуть себя, почувствовала жгучую боль, но «странное место» никуда не исчезло, а значит, это не сон. Или сон, но очень необычный.
Все по-прежнему скрыто во тьме, взгляду не за что зацепиться. Сделаешь шаг – потеряешь равновесие и можешь упасть. Падать нельзя, а потому Эхо замерла. Нет даже навязчивого ощущения, что внезапно кто-то набросится и разорвет в клочья. Лишь пустота и отрешенность царствуют во мраке.
Постепенно темнота начинает рассеиваться, словно растворяясь сама в себе. Чем бы оно ни было, это не просто «странное место», это «центр бесконечности». Здесь остановилось время, здесь не существует «границ». Так странно Эхо себя еще никогда не ощущала – потерянной в себе.
Сверху мягкими и тягучими потоками начали стекать невыносимо яркие, слепящие своим пределом концентрации краски. Они постепенно замерли, образуя абстрактные фигуры, зловеще пульсируя. Эхо закрывает глаза, но неистовство и буйство цветов без труда прорывается сквозь веки. Это сбивает с толку, опустошает сознание. Темнота кажется спокойнее и безопаснее. Искажение или его видимость, созданная неестественными очертаниями, выворачивает наизнанку сущность бытия. Эхо никогда не видела таких четких снов. И теперь ее пугает то, что она не может проснуться. Где-то на задворках своего разума Эхо понимает, что все здесь не настоящее, даже само место. Но это не может спасти ее от наползающего ужаса.
Чья-то сильная воля резко меняет пейзаж. Так легко исчезают, растворяясь теперь уже в тумане, безумные краски. Парализующая из-за дикого сочетания цветов пустота тоже исчезает. Теперь можно открыть глаза, сделать шаг. И еще один. Пошевелить рукой. Глубоко вздохнуть, впуская в легкие влажный из-за тумана воздух. Даже обернуться, чтобы увидеть совсем недалеко от себя силуэт. Отчего-то знакомый, но такой же странный, как это место. Зеркальное отражение, вышедшее из-под контроля. Очевидность доводит до сумасшествия.
– Кто ты? – а ведь Эхо уже знает ответ, знает, кто предстал перед ней туманным силуэтом, но отчаянно не хочет признаваться в этом.
– Я – это ты, – тихим, наполненным ненавистью голосом отвечает тот. – Я – Шум. А ты – Эхо.
Все верно. Связь между ними более чем материальна, ведь связь – это тело. Две личности, запертые в одной плоти. Почти противоположны, а выглядят как близнецы. Может так и есть. Но как определить, кому принадлежит право на жизнь? Существовать по очереди не так уж просто.
Шум может управлять «центром бесконечности». Он смотрит на Эхо сверху вниз, хоть роста они одинакового. А она не знает, как быть и что ответить: слишком долго выполняла чужие приказы и почти разучилась принимать решения самостоятельно. Даже сердце, душа и эмоции не могут ничего подсказать. Испепеляющий взгляд Шума заставляет Эхо в смятении отступить. Но он настигает ее мгновенно.
– Ты должна умереть! Тогда право на жизнь навсегда будет моим!
Его голос все так же тих, но он громовыми раскатами звучит в сознании Эхо. Лишиться тела – значит, перестать существовать. Стать невесомой материей, единой с мирозданием. Раствориться эхом в звуках вселенной. Соблазн велик, но есть причины, по которым нельзя поддаваться ему. Плохо это или хорошо?..
– Эхо… Не может, – спокойно и уверенно звучит ее голос в неожиданно гулком тумане.
Шум отступил назад, вновь изменяя «центр бесконечности». Туман сменился неплотной тьмой, которую подсвечивают бесчисленные множества огоньков, парящих в невесомости. Они разноцветные, яркие, но не слепят. Две фигурки отбрасывают десятки теней на «то, что должно называться полом». В левой руке Шума блеснул клинок, материализовавшийся из ниоткуда. В тот же момент Эхо ощутила холодок стали в своей правой ладони. Клинки идентичны, но равны ли шансы «близнецов» в предстоящем сражении? На стороне Шума весь «центр бесконечности», на стороне Эхо – ее правило, которое нельзя нарушать.
Огоньки замигали. В глазах зарябили крохотные вспышки. В следующий момент Шум вихрем метнулся в сторону Эхо. Она отбила удар без затруднений. Это совсем несложно, ведь он движется точь-в-точь как она. И все же ей не хочется сражаться с частью себя. Но Шум нападает, а смертельный танец не может длиться вечно. Однажды кто-то допустит ошибку. В их распоряжении бесконечность, предстоит состязание на выносливость. Право достанется лишь одному.
Сколько уже они кружат среди дрожащих огоньков? У Эхо давно устали руки, подкашиваются ноги. А Шум по-прежнему энергичен и далек от истощения. Каждый нанесенный им удар теперь кажется сильней предыдущего. Лицо «брата» перекошено от гнева и напряжения, светлые волосы растрепались и спутались. Эхо сосредоточенно следит за ним, не делая лишних движений, стараясь сохранить силы, стараясь предугадать следующий шаг. Но «близнеца» питает ненависть. Оказывается, эта искаженная форма любви способна наделять огромной силой. В то время как ослабшая Эхо едва удерживает клинок.
Опустив его на несколько мгновений, чтобы дать руке отдохнуть, она совершает ту самую ошибку. Мгновенно оказавшийся рядом Шум замахнулся над ее головой. Эхо едва успела уклониться, острое лезвие прошло по правой руке, одним скользящим движением разрубая тонкую кость. Она мгновенно подхватила выпавший клинок левой. Некогда было смотреть, как хлынул из обрубка поток крови, заливая одежду и «то, что должно называться полом», как его цвет искажается по вине мерцающих огоньков. Нужно снова и снова отбивать удары Шума, которые становились менее точными, но более сильными. Эхо поняла, что теперь ее уже вряд ли что-то спасет.
Свежая рана сводит Шума с ума. Он втягивает в себя возбуждающий аромат крови, чувствует на губах ее соленый привкус. Безумие поглотило разум, уже непонятно, что движет им на самом деле, что заставляет направлять окровавленный клинок на часть своей сущности.
Движение, шаг. Поворот. Шаг, еще один. А на «том, что должно называться полом», отчетливо видно дорожку крови, еще не успевшей потемнеть. Левой рукой Эхо владеет не так умело, рукоять скользит в мокрой от пота ладони, сосредоточиться мешает боль. Настоящая боль, какой просто не может быть во сне.
Что вообще происходит? Некому задать этот вопрос. Изнеможение вводит Эхо в транс, лишая способности свободно мыслить. Теперь «близнецами» движет некое подобие инстинкта, набор рефлексов, направленных на атаку и защиту. Мир принимает странные очертания, все что осталось – клинки. И шаги, шаги, шаги по бескрайней поверхности.
Эхо почти теряет сознание. Ее слабость – сигнал, и Шум делает последний рывок. Одно резкое и на удивление точное движение. Клинок с необычайной легкостью входит в тело, скользит вниз, вспарывая кожу и плоть, мягкую, податливую. Слабое сопротивление острому лезвию вызывает прилив незамутненного, абсолютно безумного восторга, жажду и желание испытывать это раз за разом. Эхо медленно падает, оставляя на мгновение в воздухе шлейф кровавых брызг. Мигание огоньков застыло, окрасив «центр бесконечности» в раздражающие красные тона.
– Это..конец? – неуверенно, срывающимся, дрожащим от напряжения голосом шепчет Шум, обходя неподвижное, вывернутое в неестественной позе тело.
Способность мыслить вновь вернулась к нему, наполняя разум наслаждением от вида поверженной Эхо. А это жалкое существо, валяющееся в окровавленной луже, со вспоротым животом, мотком кишок, вываливающихся наружу, кровавым месивом вместо правой руки не может быть частью него, не может претендовать на жизнь!
Непривычно смотрится красное на нежно-голубом и белом. Пустой остекленевший взгляд не дает покоя Шуму. Он касается лица «сестры» босой ступней, но то, что осталось от Эхо, по-прежнему неподвижно. Ликование вновь охватывает его. Он захлебывается в своем восторге, исторгающемся прерывистым припадочным смехом. Теперь все кончено, теперь он имеет право на существование больше, чем кто-либо еще!
Он наклоняется над телом низко-низко, смеется в заляпанное кровью лицо. Но что-то не дает насладиться эффектной картиной победы. Вновь воцаряется тишина, гнетущая, лишенная звуков.
«Сейчас что-то произойдет», – с ужасом думает Шум. И оказывается прав.
Взгляд Эхо становится осмысленным, в зрачках начинают отражаться огоньки. Она долго и пристально смотрит на застывшего «брата», прежде чем слегка подается вперед и обхватывает его за талию, прижимаясь к светлой одежде своей прохладной и очень бледной щекой.
Животный страх, мелькнувший в глазах Шума, сменяется отвращением к слабой, каким-то неведомым образом цепляющейся за жизнь «сестре». Его бросило в дрожь, по спине побежали мурашки, тошнота подкатила к горлу. Эхо нашла в себе силы принять сидячее положение и крепче обнять «брата». Теперь он даже чувствовал, как работают ее легкие, едва уловимо поднимается и опускается грудная клетка, сопровождая каждый вдох и выдох мерзким, режущим уши хлюпаньем. Шум безуспешно боролся с тошнотой. Отвращение к изуродованному телу смешалось с отвращением к самому себе. Отчаявшись понять причины и логику своих поступков, мотивы и состояние, он, делая невероятное усилие и ненавидя себя за это, крепко обнимает Эхо. Ничем не оправданный порыв, переворачивающий мир с ног на голову.
Омерзение исчезает, оставляя необъяснимое, глубокое и совершенно незнакомое чувство, накрывающее с головой.
– Это не конец, – тихо произносит Эхо, ловя на себе рассеянный взгляд оглушенного новым ощущением «брата».
«Близнецы», судорожно цепляясь друг в друга как можно крепче, содрогаясь в безмолвной истерике, постепенно осознают собственное единство. Затем тихие рыдания разносятся по гулкому пространству «центра вселенной». А разноцветные огоньки задумчиво кружат по гигантской спирали в своем привычном ритме.
Когда Эхо очнулась, обнаружив себя всего лишь на мягком диване, ее сердце билось неистово, пытаясь угнаться за сбивчивым дыханием. На одежде ни следа крови, на теле - ни следа порезов. Значит все же сон? Сон, в котором можно испытывать настоящую боль?.. Вместе с осознанием вернулись отчетливые воспоминания о каждой секунде, проведенной в «центре бесконечности». Стоило ей подумать о Шуме, как тепло разлилось в груди. Необъяснимая нежность к «брату», наполняющая тихой радостью исстрадавшуюся душу.
Что это? Улыбка? Разве Эхо умеет улыбаться? Сегодня ночью - да. Но госпожа Винсента об этом никогда не узнает.
***
Разбросаны игрушки, остыл чай, зачерствело печенье. Чешир не мурлычет, не машет хвостом, не водят хоровод старые куклы. Застыла Бездна, утомленная своим бесконечным сном. Тот, кто всегда одинок, сегодня особенно тих.
Он всему вина – потерянный ребенок, поневоле ставший сутью Бездны, больше всего на свете желающий выбраться наверх, побывать на празднике людей. На том самом, символизирующем двойственность, отвергающем одиночество. Но никто не позовет его. И некого позвать ему. Слезы обиды, грусти и тоски катятся по щекам. Не знает несчастный ребенок, что Бездна воплощает его страдания, вызывая череду пугающих искажений в верхнем мире.
Тот, кто всегда одинок, сегодня безутешен. Он смотрит на воображаемую луну за воображаемым окном и мечтает о том дне, когда расстанется с одиночеством. Время течет лениво и медлительно.
Неуловимое дуновение не заставляет его обернуться. Он думает, что спит и видит во сне настоящий мир, существующий за пределами Бездны. В этом мире у него есть сестренка, много книг, игрушек и друзья, которые зовут гулять. А когда темнеет, и часы показывают одиннадцать, мама приходит в комнату и укладывает их спать. Она долго сидит в кресле и читает сказку, а иногда садится на краешек кровати и гладит детей по вихрастым макушкам. Это удивительно мягкое и нежное прикосновение теплой ладони может принадлежать лишь ей. И шелестящий шепот, похожий на мелодичную песнь ветра, тоже.
Тот, кто всегда одинок. Дитя Бездны. Этой ночью он будет спать под призрачную колыбельную матери.
