Рваные раны

Эту незамысловатую историю следует начать с конца истории иной. Ведь то, что происходит до ее завершения, не интересно никому - о том уже рассказано. Интересно лишь, было ли что-то еще. И нужно ли об этом знать? Порою поведанное много скучнее сокрытого. Почему умолчали о нем? Из интересной и возвышенной повести следует исключать все то, что делает ее приземленной, все то, что несет в себе хоть чуть больше истины, чем требуется раскрыть. Завершение любого предания есть иллюзия. Это паззл, который вовсе не хочется собирать. Он выглядит готовым и, на первый взгляд, не нуждается в дополнении, а потому искать потерянные его элементы безумно увлекательно. Эту незамысловатую историю следует начать с удовлетворенного шипения кипящей яростью стали. Плоть была подлинным деликатесом, душу из нее вынуть должно давным-давно. Месть. Или даже не так - отмщение. Бесчисленные века заключения в разящем клинке, а ныне свобода. Тысячи душ возликовали в этот момент, их торжествующий вой заглушил для Кенши все остальные звуки. Слышать их ему уже не обязательно: упоение содеянным вибрирует в груди и рвется наружу леденящим душу хохотом. Кенши постарался сосредоточиться на эмоциях, осознавая, что более не нуждается ни в чем. Вопль его и вопль ведомых ненавистью душ в мече слились воедино. Он помнил немногое.

***

Умолкнув, Кенши тогда спросил себя, что делать дальше. Мечник затерялся в себе, повторяя вопрос каждый день. Позже вопрос превратился в страстную молитву, произносимую при свете дня и во мраке ночи. Цели больше не было, остались лишь цепи. Он посвятил себя и участок истории, названный его жизнью, мщению. Он думал лишь об отмщении, видения гибели колдуна постоянно мелькали перед глазами. Кенши питался их обещаниями, даже, скорее, клятвами. И он отомстил. А теперь мастер клинка не нужен был никому, и меньше всех в себе нуждался он сам. Став одним из немногих людей, достигших и познавших собственное предназначение, Кенши потерял все. А позже осознал, что никогда ничего не имел. Обратившись к душам предков, мечник услышал в ответ холодные злобные смешки. Души насмехались над ним, использовали воина, принадлежа ему. Убить себя они ему не позволили, пусть до полного контроля над телом Кенши множеству было еще далеко. Сущность воителя была пронизана мириадами незримых нитей, разорвать которые он не в силах. Кенши скитался, брел, с трудом переставляя ноги. Теперь он больше походил на мертвеца. Слабая, истерзанная оболочка, рваные раны в душе. И один-единственный образ в мыслях - бездыханное тело слепца, а рядом совершенное орудие убийства, сумевшее унести жизнь собственного хозяина. Кенши ведь и сам был орудием. Инструментом судьбы, от которого легко избавиться за ненужностью. Кенши никогда не думал об этом, а потому также был совершенен. У них с Сенто довольно много общего. Одно время он думал отправиться к учителю, однако поймал себя на том, что и учитель был скоплением душ в единой оболочке. Учитель не имеет власти помочь. Кенши не помнил, как ощущается присутствие учителя. Воспоминания расплескались грязными каплями красок, обратились разноцветными огоньками, пляшущими где-то в глубине сознания. Слишком далеко, чтобы дотянуться. Когда огоньки гасли, Кенши падал во тьму, когда зажигались вновь - корчился от боли, сгорал. Его памяти хватало на несколько секунд, чувства подводили. Кенши понятия не имел, где находится, что делает. Кенши едва ощущал себя. Кенши кому-то что-то внушал. А затем все голоса в его голове разом умолкли. Зато биение сердца и странный звенящий звук проявились особенно отчетливо. Кенши открыл глаза. Он, должно быть, сошел с ума. Образы, вставшие перед взором, были ему непонятны. Птиц он почти не слышал. Блаженная тишина: ни голосов, ни журчания небольшого ручейка поблизости не было. Не было в новой реальности. Там, где Кенши сумел разглядеть свои руки.