Ни за что

В другой день Ойкава успевает поставить ему подножку и трижды влепить в его спину мячом, но Кагеяма опять подходит и просит: — Ойкава-сан, научите меня подавать. — Тобио-чан, — растягивает губы в масленой улыбке Ойкава, — твоей глупости даже Ива-чан позавидует. — Ойкава-сан? — настойчиво переспрашивает Кагеяма. — Ни! За! Что! Ойкава показывает упрямому засранцу язык (хотелось бы показать средний палец, но если тренер заметит, то снова примется его отчитывать) и демонстративно отворачивается. От раздражения у него начинает подёргиваться глаз. До отборочных матчей остаются считанные недели. У Ойкавы нет времени — он увлечённо выматывает себя подачами, иногда лупит по мячу с преувеличенной силой и порой с наслаждением воображает себе побеждённого Ушиваку. У того в изгибе плеч — усталое разочарование, в глазах — отчаяние. А иногда он даже падает на колени, и Ойкава смотрит на него свысока и совершенно не пытается усмирить торжествующую ухмылку. Ойкава никогда бы не простил себя, допусти он хоть мимолётную мысль поинтересоваться у Ушиваки, как ему удаётся так круто играть в волейбол, или — тем более, чёрт возьми! — попросить его помочь с тренировками. Ойкава ненавидит Ушиваку чуть менее искренне, чем свои неисправленные ошибки, и думает, что его самого должен бы точно так же ненавидеть Кагеяма. А у того в глазах — щенячий восторг. Ойкава не скупится на ядовитые слова и при любом удобном случае грубо пихает Кагеяму локтем, крадёт из его шкафчика кроссовки однажды, в другой раз приклеивает к его форме жвачку — но Кагеяма продолжает с ослиным упрямством, повторяя одну и ту же просьбу, протягивать ему волейбольный мяч. Ойкаву чуть ли не тошнит от неправильности происходящего. * * * Во время одной из тренировок Кагеяма почти не попадается на его глаза, и Ойкаве удаётся не думать о нём или даже об Ушиваке — в этот день его передачи как никогда точны, и под конец занятий тренер одобрительно хлопает его по плечу, а переполненные энтузиазмом сокомандники обсуждают предстоящую игру в кои-то веки без единой мрачной ноты в голосах. Ойкава ощущает приятную усталость в конечностях, но решает остаться в спортзале до тех пор, пока буквально не начнёт валиться с ног: он знает, что способен обязать команду сыграть ещё — намного! — лучше, и мысль об этом заставляет его сердце счастливо трепетать. Упиваясь чувством полной уверенности в себе, Ойкава не слышит ничего, кроме стука отбиваемого им о пол мяча, и резко раздавшийся позади голос заставляет его вздрогнуть от неожиданности. — Ойкава-сан. Мяч выскальзывает из его ладони, и Ойкава, провожая взглядом недолгие подскоки, чувствует, как неприятно скручивает его живот. — Научите меня подавать. Ойкава оборачивается, чтобы заглянуть в большие пытливые глаза Кагеямы и попытаться погасить восторжённые искры в них тяжестью своего взгляда. Сейчас он мог бы показать ему средний палец и не быть отчитанным тренером, мог бы высказать, как страстно хотел, чтобы Кагеяма никогда не появлялся в этой команде, в этой школе, мог бы… Ойкава чувствует укол странной, страшной мысли и с нервной надеждой оглядывается на двери спортзала: может, Иваизуми раздражённо окликнет его? Но завтра тест по английскому, а глупый Ива-чан боится его завалить и быть отстранённым от тренировок; его здесь нет — а у Ойкавы нет повода ускользнуть как можно быстрее, как можно дальше от неприятных идей и навязчивого мальчишки, яро жаждущего стать потрясающим связующим. — Сегодня Вы играли особенно круто, — добавляет неожиданно Кагеяма, и терпение Ойкавы лопается, взрывается салютом мелких колючих осколков. Он нервно запускает руку в волосы на затылке, громко выдыхает и, выдержав паузу, улыбается сладко, как только может. — Тебе повезло, Тобио-чан, сегодня у меня очень хорошее настроение. Думаю, я мог бы тебе помочь. Ойкаве чудится, что огоньки в глазах напротив разгораются ещё ярче, превращаясь если не в звёзды, то в жадные инквизиционные костры. — Спасибо! — слишком, слишком радостно восклицает Кагеяма, нелепо мотнув в поклоне головой. — Я мог бы тебе помочь, — с нажимом повторяет Ойкава, неосознанно потирая ладонью шею, — если бы ты тоже согласился кое-что для меня сделать. — Конечно, — Кагеяма отвечает без раздумий. Горло Ойкавы сдавливает от отвращения — на этот раз не понятно, к кому из них двоих. * * * Когда Ойкава захлопывает за собой тяжёлую дверь раздевалки и прислоняется к ней спиной, в глазах Кагеямы не проносится ни тени сомнения или беспокойства — он смотрит с нетерпением, ему всё равно, что произойдёт сейчас, важно, что будет после. Ойкава кладёт ладонь на его макушку и просто говорит: — Отсоси мне. Выражение лица Кагеямы резко меняется, и Ойкава кое-как сдерживается, чтобы не прыснуть. Кагеяма неуверенно кривит губы и переспрашивает недоверчиво: — Что мне сделать?.. — Ну же, Тобио-чан, не строй из себя невинного ягнёнка, — произносит с наигранной лаской Ойкава, зарываясь пальцами в волосы Кагеямы и с удовлетворённым прищуром наблюдая за тем, как тот вздрагивает и опускает взгляд. — Тобио-чан, — повторяет Ойкава, не успев замаскировать нотки злорадства в голосе, и резко вжимает Кагеяму лицом себе в живот, а второй ладонью медленно проводит по его напряжённой спине и грубым толчком в лопатки вынуждает его наклониться ещё ниже. — Может, так тебе станет понятнее? Кагеяма неровно дышит Ойкаве в пах и неуклюже обхватывает его ногу в неудачной попытке удержать равновесие и не упасть на колени. Ойкава сильнее надавливает ладонью на его затылок, с внимательным интересом наблюдая за безуспешными попытками Кагеямы отвернуть в сторону раскрасневшееся лицо. — А у тебя на удивление мягкие волосы, Тобио-чан, — сообщает полушёпотом Ойкава, впиваясь ногтями во взмокшую кожу. — Как мило. Ойкава с жадным предвкушением ожидает того момента, когда Кагеяма тоже выпустит когти, когда больно сожмёт его запястье и грубо оттолкнёт, а затем, вполне возможно, ударит Ойкаву по лицу — или ниже — и назовёт его моральным — или просто — уродом. Ждёт, когда глаза Кагеямы будут полыхать презрением, отвращением, или сразу — ненавистью. Но когда Кагеяме удаётся повернуть шею так, чтобы заглянуть Ойкаве в лицо, у того пересыхает в горле. — Вы обещаете помочь мне с подачей, если я сделаю это? — брови Кагеямы сведены к переносице в смехотворной серьёзности, в его голосе немного пробивается волнение, но больше — решимость, а в тёмной синеве внимательных глаз Ойкава не находит ничего из того, что так жаждал. Пытаясь унять неожиданную дрожь в пальцах, Ойкава резко оттягивает чёрные волосы назад, чем заставляет Кагеяму поморщиться. — Да, — сипло отвечает он и не узнаёт своего голоса. * * * Когда спортивные шорты с бельём падают к его кроссовкам, а Кагеяма неловкими движениями надрачивает его член, Ойкава буравит взглядом бледный потолок и, оглушённый пульсирующей в висках кровью, не слышит, насколько громкие выдохи вырываются из его потяжелевших лёгких. Ему кажется, что у Кагеямы неприятные шершавые ладони, но, когда тот осторожно касается губами сочащейся смазкой головки, Ойкава с глупым удивлением осознаёт, что его член уже крепко встал. Кагеяма глубоко выдыхает, с неумелой сосредоточенностью проводит по головке языком и оттягивает губами крайнюю плоть, влажно отмечает проступающие на стволе вены, с изнуряющей неторопливостью спускаясь ниже. По коже Ойкавы пробегает сонм щекочуще-колких мурашек, и он пытается сильнее вжаться спиной в отрезвляюще холодную дверь, безуспешно пытаясь сбежать от неправильной ситуации, от неправильного упрямства кохая, но его рука всё ещё слегка массирует голову Кагеямы — волосы у него действительно до упоения мягкие. Когда Кагеяма наконец вбирает член в рот, холод за спиной Ойкавы растворяется в нахлынувшей волне горяче-липкого удовольствия. Сознание распадается на тысячи бильярдных шариков, хаотично сталкивающихся друг с другом, и сквозь призму их звонкого перестука до ушей Ойкавы доносится лишь глухое причмокивание, с которым Кагеяма посасывает его член. «Его что, не тошнит нисколько?..» — выделяется из тумана бессвязных мыслей вопрос, и Ойкаве становится ещё горячее. Он подаётся бёдрами вперёд, грубо нажимает ладонью на затылок Кагеямы и толкается — резко, глубоко. Кагеяма мычит, больной хваткой вцепляется в его бёдра, пытаясь отстраниться; в уголках его глаз появляются слёзы. У Ойкавы подкашиваются колени — все остатки его самообладания уходят на то, чтобы удержаться на ногах. — Какой же ты, — с очередным толчком шипит сквозь зубы Ойкава, — тупица… — он снова толкается вперёд и запрокидывает голову. — Ты такой тупица, То… — у Ойкавы перехватывает дыхание, и вместо имени Кагеямы с его дрожащих губ срывается долгий стон. Цветной хаос в голове взрывается, оставляя после себя свежую пустоту. Мир кусочками мозаики собирается в одно целое, в ушах перестаёт звенеть. Приятное тепло разливается по всему телу, но Ойкава не позволяет Кагеяме отстраниться до тех пор, пока тот не проглатывает последнюю каплю спермы. Волосы Кагеямы теперь мокрые и спутанные, и, ещё раз машинально взъерошив их, Ойкава поспешно одёргивает руку и отводит взгляд в сторону, боясь заглядывать в чужое лицо. Кагеяма тяжело, надсадно прокашливается и, молча вытерев губы тыльной стороной ладони, неуклюже поднимается на ноги. Ойкава отстраняется от двери, ждёт — и Кагеяма послушно покидает раздевалку. Когда он уходит, Ойкава сползает по стене на пол и бездумно вглядывается в свои ладони — до тех пор, пока не начинает ёжиться от холода. Затем, неохотно поднявшись и подобрав с пола одежду, направляется к своему шкафчику. Он спокойно открывает металлическую дверцу, спокойно нащупывает чистую одежду и натягивает на себя форменные брюки — но, запихав шорты в сумку, вдруг снова чувствует нарастающую в кончиках пальцев дрожь. Ойкава нервно закусывает губу и резко дёргает собачку молнии на себя — замок сумки разочарованно жужжит, расходясь, а собачка с противным звяканьем отлетает куда-то на пол. В приступе злости Ойкава пинает скамейку, громко хлопает дверцей шкафчика и, схватив сумку, порывается покинуть раздевалку — но резко останавливается перед холодной дверью, к которой лишь пару минут назад прижимался взмокшей спиной. Ойкава вслушивается в стук волейбольного мяча за ней. Плавкое раздражение в груди медленно скукоживается, принимая форму чего-то удручающе-холодного. Ойкава открывает дверь, сглатывает сухой ком в горле и быстро проходит мимо Кагеямы, не отрывая взгляда от своих кроссовок. — Ойкава-сан, — голос Кагеямы полон чистейшего недоумения, — Вы хотели… Вы обещали помочь мне с подачей мяча. Ойкава замирает в паре шагов от дверей спортзала и болезненно распрямляет плечи. — Глупый, недогадливый, наивный Тобио-чан! — нараспев произносит он, удивляясь тому, что его голос почти не дрожит. — Я тебя обманул. Он забывает захлопнуть дверь на выходе и, сделав несколько нервно-широких шагов вперёд, срывается на бег. Ойкаве как никогда страшно оглянуться и не заметить в глазах Кагеямы ни намёка на ненависть.