Красное море под серым закатом

Говорят, если исповедаться проститутке, то она отпустит все грехи. Распространяется ли это правило на трансвестита, я не знал.

      Он встретился мне в душном вагоне метро, в поезде, что мерно отстукивал свой путь в область. Время на часах было около одиннадцати, а если быть совсем точным, то даже пять минут двенадцатого. Я сидел на грязном, кожаном сидении, которое выглядело потасканнее моих старых школьных туфель с воскресного рынка, и совершенно глупо гулял взглядом по пространству вокруг. Пассажиров было не так уж и много. Девчонка-студентка с россыпью веснушек на щеках и черным тубусом в руке, что тихо дремала в углу, иногда опуская голову от навалившегося сна. Старый дедок на противоположной стороне, невольно поглядывающий на тебя из-под густых седых бровей, и бегло отворачивающийся с отсчетом новой секунды. Скорее всего, вспоминал, как неприлично пялиться. Я, стандартный офисный работник: нас в людях не слишком поэтично называют рабами высоток. И ты - чересчур яркий для затхлого вагона метро.       Я всегда считал себя человеком достаточно консервативным. Многие нынешние молодежные группы, субкультуры вызывали у меня явное отвращение с примесью чего-то горького на языке, но от тебя же я каждый раз с трудом отрывал собственный взгляд. Черные, кожаные лосины пятном выделялись на фоне однообразных, цвета осенней земли, сидений, а широкая белая кофта, явно девчачья, позволяла показать острое плечо с заметно выступающей ключицей. На туфли мне оставалось лишь дивиться. Моя жена всегда ругала подобную обувь, говоря о том, что она неудобная, непрактичная, что на таком каблуке далеко не уйдешь. Но тебе было глубоко наплевать на слова моей жены, ты лишь покачивал ногой в такт мелодичному стучанию колес, привлекая к себе еще больше внимания. Темные, средней длины волосы были забраны детскими заколками. Детскими? А ведь правда, я похожие еще своей дочурке покупал на пятилетие. Еще помню, там, в центре есть розовый цветок с перламутровым лепестком. Но больше всего внимания привлекли накрашенные ярко-алым губы. Ты старательно писал что-то в своем сенсорном телефоне, слегка закусывая их зубами, иногда заметно хмурился, поджимая их. Бывало проводил по ним языком, едва касаясь, и уже после скромно растягивал их в своей еще юношеской улыбке. Остановка. Сколько я их уже пропустил, сосредоточив все внимание на тебе? Благо, что хоть свою не проехал.       Дедок покинул вагон, и нас осталось трое.       Ты наконец отрываешь взгляд от экрана, сверившись по карте метрополитена на противоположной стене, и изящно поднимаешься со своего места; не сложно догадаться, что следующая остановка твоя. Проходит несколько мнимо бесконечных секунд, тяжелые створки распахиваются, и ты делаешь шаг на безлюдную платформу, с какой-то невообразимой легкостью выходя из этого маленького чистилища. Ума не приложу зачем, но я все же вываливаюсь за тобой в состоянии приближенном к безмолвному аффекту. А ты и не обращаешь на меня внимания. - Эй, подожди, - я веду себя не лучше обычного подростка, элементарно окликая тебя. Ты же поворачиваешься, одаривая удивленным взглядом светло-серых глаз. - Чего? – акцент, да еще и слишком заметный. Не русский? Видимо, этот вопрос я все же произношу вслух, потому что ты легко усмехаешься, кивая. - Да, литовец. Ты не ждешь продолжения или ответа от меня, спокойно разворачиваешься, уходя дальше по пустому перрону в сторону лестниц. Мне становится смешно с себя и собственного поведения, но вся эта комичная ситуация внутренне придает лишь больше лживой уверенности моей уже безвольной тушке. И я, недолго думая, широко шагаю вслед, совсем скоро тебя нагоняя. Ты выше меня на голову, вытянутый и худой. Слышал где-то, что это особенность твоего народа. Неужели, вы правда все такие? Я в наглую продолжаю рассматривать тебя, а ты и не удивляешься этому. Много таких же дураков ты уже повидал? - Вы решили преследовать меня до моего дома? – заметно улыбаешься, поворачивая голову ко мне. И мне остается лишь пожать плечами, а после выдать то, чего я даже от себя ни капли не ожидал: - Возможно. За сколько ты сосешь? Твое лицо сразу становится серьезным, и ты погружаешься в собственные мысли, вот только, как оказалось, ненадолго. - За решительность плюс, за сравнение с проституткой минус. Этим я не занимаюсь. Мой жаркий порыв наглости ты сдуваешь одним лишь своим отказом, и я возвращаюсь с алчных небес на не менее грешную Землю. Вся моя уверенность растрачена на весьма банальное предложение об оральных ласках. Хах, в этом есть странная, первобытная сладость. Но ты меня больше не слушаешь и даже не собираешься. Уходишь все дальше, пока я, растерянный, стою у самого начала ступенек. - Может, хоть выпьем? – мне казалось, что эта фраза прозвучала только в моей дурной голове. Однако же ты останавливаешься, будто прочитав шальные мысли, и поворачиваешься ко мне лицом. - Вы намереваетесь споить меня? – ты заметно шипишь, сводя аккуратные, темные брови к переносице. - Нет, правда. Просто в компании это уже не будет считаться алкоголизмом, - я тихо смеюсь над собственной, абсолютно глупой шуткой, которую русские обычно вспоминают на больших застольях. А ты все так же непонимающе смотришь в мою сторону. Теперь я не просто дурак в твоих глазах, я уже странный дурак. Боже, если слышишь меня, то попробуй хотя бы мне объяснить, зачем же я это делаю? Почему меня так небывало сильно тянет этот необычный юноша и его ярко-алые губы. - Хорошо, но платить будете Вы, - достаточно снисходительно для моей просьбы, вот только я все равно радуюсь. Чему? И сам не знаю.       Воодушевление, это единственное, что успевает достать меня своими цепкими лапами, обхватывая скользкими пальцами уставшую душу. Я не помню, как оказываюсь рядом. Я даже не помню толком дорогу до ближайшего бара, который оказывается практически пустым, не считая задремавшего бармена у стойки и парочки курящих у входа официантов. Ты усаживаешься за один из столиков, закидывая одну ногу на другую и пальцами подтягивая к себе выцветшее, довольно потрепанное меню алкогольных напитков. Долго смотришь на пожелтевшие от времени листы, прикидывая что-то в уме, а я снова безотрывно смотрю в твое лицо. Что буду пить, я уже знаю, а вот что выберешь ты. - Пятьсот виски и красное полусухое, - ты закрываешь этот старенький каталог лекарств от надежд, боли и любви, нисколько не брезгливо отодвигая его обратно на край стола; я успел ошибиться, принимая тебя за изнеженного мальчика. К нам подходит официантка, неряшливо поправляя сбившийся фартук и доставая из небольшого кармана в нем блокнот. Ее ногти выкрашены в ярко-бордовый оттенок, что заставляет меня невольно поморщиться. Как вульгарно и некрасиво. Но сразу же после этой мимолетной мысли, я снова пробегаюсь взглядом по лицу моего собеседника, тихо хмыкая под нос. Почему же его губы не выглядят так? Я заказываю себе вполне обычный и не слишком дорогой набор под названием «Не в хлам, но в зюзю». Слишком сильно надеюсь на то, что это развяжет мне язык. Ведь я же пригласил тебя, а молчать в такой приятной компании будет просто некультурно. Правда, мне кажется, так думаю только я. - И давно ты к нам из Литвы? – мой голос звучит крайне неуверенно. Почему так? Внутренне вопрошаю и тут же получаю вполне логичный ответ: «Он другой, и это страшно». - Я учусь здесь на журфаке, заканчиваю. Скоро вернусь обратно на родину, - ты коротко пожимаешь плечами, словно не замечая моего прокола. Я, понятливо кивая, стараюсь улыбнуться более мягко и свободно. Все же замечаешь мои потуги, спуская с губ смешок, а после спокойно протягиваешь руку. - Я не представился – Иртас. Мне весьма неловко пожимать твою ладонь в ответ: она жилистая, с весьма заметными венами, но крайне мягкая, лишь подушечки пальцев кажутся в сотню раз грубее из-за контраста. Играешь на гитаре? Тебе подходит. - Вадим, - я откашливаюсь, невольно переводя взгляд на принесенные официанткой стакан с рюмкой. Водка да коньяк, святая простота. Перед тобой же ставят бокал на высокой ножке с округлыми боками: откуда он в такой дыре? Но этот вопрос быстро рассеивается в дымке крепкого золота. Один стакан и рюмка оказываются пустыми слишком быстро. Я же никогда так не пью, так что же сейчас. Ты с интересом наблюдаешь за мной, ритмично помешивая в бокале кровь. На секунду мне даже кажется, что эта кровь моя. Как поэтично, черт возьми! Может, мне тоже когда-то нужно было идти на журфак. Скажи, я бы был не хуже тебя? Мы пьем долго, ты и сам не ограничиваешься лишь одним заказом, повышая градус. Но пьяным от этого все равно не становишься. Я же потерял связь с реальностью уже где-то на середине. Где-то между стихами о смерти поэта и цитировании юридического кодекса. Все мои слова тонут в резком запахе вина и водки, твоих глазах и моих надеждах.       В один момент, в один чертов момент мне становится так горько, что я не выдерживаю, как маленький ребенок, утопая в собственной обиде. Сквозь мутную пелену я слышу отрывки своего голоса. Жалкого? Возможно. Пьяного? На все сто. Я начинаю издалека, вот только история моя банальна и избита многочисленными зарубежными фильмами, иногда и даже нашими – отечественными. Вся моя жизнь, оказалось, стоит на трех китах с поломанными ногами: «мое» «ли» и «это». Престижный ВУЗ, который встретил меня ложными мечтами и сладким сахаром вранья: мое ли это? Жена с яркими глазами и нежным голосом, такая красивая, в белом вечернем платье на бретельках: мое ли это? Работа, что изначально казалась такой прекрасной, ступенью в новую жизнь, а раскрылась не лучше помойного бака: мое ли это? Жизнь – а моя ли? Я рассказал Иртасу все. Все, о чем потом буду жалеть, невообразимо краснея наедине с собой. Как после рождения дочки я стал отдаляться от семьи из-за собственной же работы. О скандалах, о срывах, о том, как жена со временем привыкла, встречая меня после тяжелого дня с дежурной улыбкой и теплым ужином. Они выстроили стену, закрываясь от меня. А я оказался слишком слабым, чтобы попытаться отковырять своими же пальцами хоть один маленький камень. Про супружеский долг можно было и не начинать. Моя красавица уже давно отворачивается от меня ночью, у нее появились первые заметные морщины, и одеваться она стала совсем просто. Белое платье заброшено в дальний угол шкафа-купе, а свитера всегда выглажены. Ты внимательно меня слушаешь, не прерывая, а вскоре и вовсе достаешь сигарету. Клубы дыма, кажется, отрезвляют меня ненадолго, но вот и еще одна рюмка опустела. Я продолжаю плакаться. - Подрочить тебе, что ли? Этот вопрос заставляет меня поперхнуться, сглатывая неприятный ком невысказанных слов. Ты делаешь характерное движение рукой, после легко затягиваясь сигаретным ядом. - Не подумай, что я тебя жалею или что-то вроде того. Застойка вредна просто, ты к себе вообще не прикасаешься? Я отрицательно качаю головой, обескуражено почесывая пальцами затылок. С твоей стороны слышится лишь тихая усмешка, а мне вдруг становится до ужаса стыдно. Буквально несколько часов назад я предлагал тебе подобное, а сейчас неловко жмусь, как мальчишка перед первой девушкой. - Сначала кофе, иначе хрен чего от тебя добьешься, - ты смеешься, одним залпом допивая вино и сминая окурок в пепельнице. Мне жутко неловко, и я честно не понимаю, что же в этом смешного. Но желание избавиться от слабости в теле и тумана в голове пересиливает. Я заказываю кофе.       Варят его долго, кажется, меня отпускает и без него. За это время я успеваю выйти подышать свежим воздухом, за пределами бара и в стороне от его глаз стараясь внутренне переварить полученную ныне информацию. Это был такой своеобразный литовский юмор? Я о таком не слышал, если честно, мне знаком только английский. Возвращаюсь я словно через полвека. Ты растягиваешь алые губы в улыбке, указывая тонким пальцем на дымящийся эспрессо. Мне хватает двух глотков и слегка обожженного языка, чтобы прийти в себя окончательно. Я почти не пьян, чему знатно удивляюсь, рассматривая в своих ладонях маленькую чашечку. А ты все так же смеешься на своем месте, с какой-то неожиданной радостью оглядывая дурака – меня. Ты поднимаешься со стула, громко цокнув каблуком по гладкой поверхности пола, и удаляешься за дверь с криво нарисованным на ней мальчиком. Это был намек? Я должен пойти за ним? Или он просто пошел отлить, как и все нормальные мужчины? Сердце в груди начинает болезненно сжиматься от страха и неуверенности, которые липкими комками стягивают внутри меня все внутренности. Я, вполне себе взрослый мужчина, сейчас медленно сдаю назад, как последний трус. Расплачиваюсь наскоро вынутыми из бумажника купюрами за эту странную кампанию, состоящую из моего нытья и терпкого взгляда серых глаз. Еще раз бегло оглядев оставленную нами посуду, все же решаюсь, мысленно подписывая договор с летальным исходом. Даже если я ошибся и только зря накрутил себя, документ будет аннулирован, а я смогу просто попрощаться с иностранным целителем. - Что-то ты долго. Это первое, что я слышу, перешагнув грязный порог мужской обители. В помещении резко пахнет хлоркой и освежителем для воздуха, кажется, такие еще называют красивыми названиями, вроде японской розы. Вот только толку-то от этого, истинный запах данного места он скрывает с трудом. Ты стоишь у неглубокой раковины, смывая холодной водой со своих рук сигаретный дым и запах крови из высокого бокала. А я стою, словно в землю вросший; нет сил сделать и шага. - И чего стоишь? Штаны снимай, пациент. Если бы я сейчас видел себя со стороны, я бы, наверное, точно так же улыбался. Весьма странная картина, показывающая мужчину-девственника, у которого при этом есть жена и дети. Комедия, да и только. Я так и не дожидаюсь повторного приглашения, ты все делаешь самостоятельно. Если мне раньше казалось, что от алкоголя я опьянел, то сейчас я собственноручно рву в голове этот несчастный клочок бумаги с подобным мнением. Я не успеваю даже вдохнуть, как ты вполне себе уверенно обхватываешь небывало сильной ладонью мой член. Честно сказать, даже больно. Но я молчу, ошарашено оглядывая твое лицо напротив. Ты улыбаешься, коротко бросая мне: «Расслабься». А я просто не могу исполнить эту вроде бы простую просьбу. Кажется, я каменею под этой властной рукой, а в голове наступает кристальная тишина ни с чем не сравнимая. Есть только я и мое неудовлетворение, которое уже буквально через несколько моих же фрикций берет на себя весь контроль над жалким человеческим телом. Вроде я слышу шепот, только чей он так и неясно. Слышу собственное хриплое дыхание, короткие стоны в передышках и его голос. Иртас, что ты говоришь? Я ведь не понимаю ничего. За делом я даже не замечаю исчезнувшую из поля зрения тень, а просыпаюсь от сладкого сна лишь тогда, когда вырываю из общей смазанной картинки ярко-алые губы. И мой член между ними. Именно тогда я проваливаюсь надолго и бесповоротно. Эта медовая пытка, такая же тягучая и сахарная, длится целую вечность. Мне немного больно. И эта боль лишь увеличивается со временем, принося весьма странное мазохистское удовольствие. Мое тело – мой враг. Никаким кофе не перебьешь пряный алкоголь в крови и не пробудишь воспоминания о давнишнем сексе с женой. Моя экзекуция продолжается, и я действительно невольно всхлипываю от неприятных ощущений. Ты это замечаешь: внимательный. Быстро отстраняешься, выпуская из плена своего рта мой изнывающий член с каким-то донельзя пошлым, хлюпающим звуком, медленно проводишь языком по головке, а после лишь сплевываешь на свою руку. Я слежу за тем, как ты растираешь ладонь, снова обхватывая меня пальцами. - Потерпи, не нужно было доводить себя, - слова даются тебе так просто и легко, что мне остается только утвердительно кивнуть на эту простую истину, охотно поверив решимости в твоем голосе. И ты оказываешься прав. Оргазм не накрывает меня большим потоком, скорее какими-то короткими прибрежными волнами, принося за собой немного сомнительное, но все же тихое удовлетворение. Испачканный кусок туалетной бумаги отправляется в почти заполненную мусорку в углу, а ты легко поднимаешься с колен, отряхивая черную кожу лосин от налипшей к ней грязи и пыли. Я вижу твою улыбку и буквально по губам читаю короткое поздравление с очищением собственного тела и души. Твоим словам только и остается что верить. Чудесный из тебя, Иртас, получится журналист. Ты исчезаешь из этого порочного места ровно тогда, когда я наконец выныриваю из темной бездны, делая спасительный вдох. Нет никаких прощаний, слов о новом свидании. Ты растворяешься вместе с наступающим рассветом и со всей той грязью, что я вылил на тебя сегодняшней безлунной ночью.       Я и не верил, что могу летать. Но, видимо, очень даже зря. Я не чувствую земли под собственными ногами, когда вхожу по воздуху в свою квартиру с большим букетом полевых цветов. И где я их только взял, сам уже толком и не помню. Смотрю на слегка помятую, явно не выспавшуюся жену, одаривая ее самым крепким поцелуем и последующей радостной улыбкой. Она в недоумении оглядывает изнутри светящегося меня, а потом и сам подарок. Я знаю, она понимает. Она все понимает, потому что женская интуиция работает не хуже советских часов. Нет, милая, я не завел себе любовницу. Нет, дорогая, она не лучше тебя. Да, любимая, я вернулся. Кажется, она слышит мои мысли, поэтому тихо принимает мой полуночный букет из круглосуточного магазинчика, так и не проронив ни слова. Я верю в то, что простит, потому что в руку с глухим звуком падает один из камней возведенной ранее стены. Я кожей пальцев чувствую грубую поверхность и холод осязаемого непонимания, которое формировалось этими годами вакуумной жизни. Оно теперь у меня в ладони, а значит раздробить его в пыль вполне реально. Все так же стоя на пороге и слыша из кухни любимый голос, спрашивающий о завтраке, я мысленно благодарю тебя - молодого юношу из приморской страны, с пронзительными словами и ярко-алыми губами.       Благодарю за исповедь.