День дурака

Ненавидь меня сегодня, Ненавидь меня завтра. Blue October – Hate me

— Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу! — выкрикиваю я этому гаду в лицо и голос мой срывается. Он усмехается, кривя губы — едва сдерживается чтобы не заржать. Он прекрасно знает, что я лгу. У меня не получается его ненавидеть, как бы я не старалась. Хотя сегодня он почти добился своего. Тихо, Мира, главное не разреветься прямо при этой скотине. Он же только этого и ждёт — твоей слабости. Потому что ты и вправду слабая. — Надо же, как тебя неподходяще назвали, Мирослава. Ты должна нести мир, а ты ненавидишь, — сквозь зубы произносит Олег, буквально нависая надо мной. Вот он уж точно меня ненавидит... Вечно он действует мне на нервы. Издевается, измывается, пререкается. И всегда подчёркнуто называет меня Мирослава. Терпеть не могу, когда меня называют полным именем. А из его уст оно и вовсе звучит как ругательство. Слов не хватает, чтобы описать как ужасно я себя сегодня чувствую. Да пошел этот Олег с его идиотскими первоапрельскими шутками! Так и думала, что не стоит идти сегодня в школу. А в кафе с идиотами-одноклассниками, решившими отпраздновать День Дурака, и подавно. Пора уже научиться доверять своим чувствам. Но нет, потащили же меня с собой, мол, весело будет, никаких дурацких приколов. Хотя, они-то и не знали. Олег с самого утра выглядел подозрительно. Вроде, всё как обычно: та же ухмылочка, хитро прищуренные карие глаза, ёжик коротких чёрных волос. Но что-то явно было не так. Он не обращал на меня ровно никакого внимания. Не было обычных язвительных комментариев, пошлых шуток или его вечной раздражающей «Мирославы». Бдительность усыплял, гад. Расселись мы в кафе большой и дружной толпой, сдвинув несколько столиков. Олег и ещё пару парней, выслушав, чего из еды и напитков мы хотим, отправились делать заказ. Скоро Олег принёс моё пирожное, состоящее из двух кусочков бисквита, наложенных друг на друга и прослойкой крема между ними. Через минуту ребята принесли и колу в высоких бумажных стаканах с крышечками и трубочками, из этих самых крышечек торчавшими. Мы разговаривали, шутили, смеялись, обсуждая всякую ерунду. Ничто не предвещало беды. Я, будучи очень голодной, откусила от пирожного кусочек побольше. Вообще, пирожное было вкусным. Оно должно было быть вкусным. Но вместо приятного и сладкого крема я ощутила во рту вкус противной, до тошноты неприятной горько-острой ментоловой зубной пасты. Под непонимающие и испуганные крики одноклассников я выплюнула кусок чёртового пирожного обратно на тарелку, но было поздно — зубная паста, будто горчица, стала жечь язык. — Мира, что с тобой? — вскрикнула одна из одноклассниц. Я же, не обращая ни на кого внимания, схватилась за свой стаканчик с колой, впиваясь в трубочку и губами и зубами. Бесполезно. Ни одной капли. Я откинула крышку, краем глаза замечая, что трубочка-то под крышкой была завязана узлом. Я буквально опрокинула в себя едва ли не половину стакана, прежде чем понять — моя кола солёная, будто в неё вбухали добрую пачку соли. Сплёвывая колу обратно, я подорвалась с места, опрокидывая стул, и понеслась в сторону туалета. За спиной слышны голоса ничего непонимающих одноклассников и смех Олега. Так вот кто за всем этим стоит! Ну конечно же! Но с ним потом. Язык жгло так, что просто слёзы вышибало, а из-за соли ужасно першило в горле. Я даже не представляю, как меня не стошнило. Сколько я провела в туалете, полоща под раковиной рот и горло водой, я не знаю. Хотелось плакать. Чёрт, он же опозорил меня не только перед одноклассниками, но и перед всем кафе! И когда я вышла из уборной в коридор, размышляя, есть ли здесь чёрный выход, он уже стоял недалеко от меня. Если честно, никогда не понимала, почему мы враждуем. Просто с первого класса он начал дёргать меня за косички, потом стал ломать мои карандаши, рвал платья куклам. И вот так, несмотря на то, что наш дружный класс всячески пытался нас помирить, мы враждуем уже десять лет — с первого класса и по десятый. И почему он не мог с девятого свалить? Олег подходит ко мне, а я пячусь и оказываюсь прижатой к стенке. Что ему надо? Он молчит и поэтому я не нахожу ничего лучше чем крикнуть: — Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу! И когда он, злорадствуя, говорит, что меня назвали не тем именем, произнося «Мирослава» с таким отвращением, будто его заставляют смотреть на разлагающийся труп, злость вспыхивает во мне с новой силой и я, хорошенько размахнувшись, припечатываю ему звонкую пощёчину. Рука тут же начинает болеть, а на щеке Олега, кажется, проявляется след от моей ладони. Воспользовавшись его замешательством, я пытаюсь позорно бежать, но Олег тут же хватает меня за длинный тёмно-русый хвост (чёрт, нужно было сделать каре, когда мама предлагала, тогда бы не поймал!) и опять же за волосы отбрасывает меня к стене. Не больно, но ощутимо. — Ты офонарела? — выплёвывает он и его кулак впечатывается в стену в нескольких сантиметрах от меня. Что же я наделала? — Жаль, что я девчонок не бью, иначе так бы вмазал, что неделю бы из дому не вышла! — Ты сам виноват! Сам! Оставь меня в покое! Отстань! — кричу я, чувствуя что ещё немного, и сдерживать предательские слёзы не выйдет. Терять мне нечего. Убежать точно не выйдет — Олег устроил свои ладони по обеим сторонам от моего лица. Я вжимаюсь в стенку, а он нависает надо мной. Наши лица совсем недалеко друг от друга, но романтикой и не пахнет. Я выбираю момент и пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он ловко перехватывает мои ладони и сводит у меня над головой. Вырваться у меня не получается и я начинаю брыкать ногами, но Олег каким-то необъяснимым образом придавливает меня к стене. И, видимо для надёжности, упирает одну свою руку куда-то мне в рёбра, поэтому сейчас мои сведённые над головой ладони держит одной рукой, сильно сдавив запястья. Я попала в ловушку. — Отпусти меня, гад, — я проговариваю это с таким достоинством, с каким только может говорить прижатая к стене шестнадцатилетка с текущими по щекам слезами. Да о каком достоинстве вообще может идти речь? Олег, кажется, на секунду даже задумывается: — А ты не будешь вырываться? — Буду, конечно... — Тогда не отпущу, — фыркает он. — Чего ты хочешь, Олег? Поржать? — устало спрашиваю я. — Просто оставь меня в покое. Пожалуйста. Последнее слово я почти прошептала. И на Олега это произвело определённое впечатление: — Эй, Мирослава, ты чего? — почти испуганно спрашивает он и даже в моём имени не звучит привычной издёвки. Олег отпускает меня, а я устало опираюсь о стену. На какой-то момент я даже жалею, что он больше не держит мои ладони — руки у него горячие, а мне холодно. — Ничего, — отвечаю я. Слёз уже почти нет, только редкие капли, стекающие по щекам. Слабачка, даже успокоится не могу... Он ведь только этого и ждал. Сейчас насмехаться начнёт. Я всхлипнула. — Эй-эй, ты это брось. Не реви, ладно? Прости, Мир, глупая шутка была, очень глупая... Не реви, успокойся, — растерянно бормочет Олег. Он назвал меня Мирой? Оттого, что он меня успокаивает я расплакалась ещё больше. Как будто назло. — Хватит тебе плакать уже, все глаза выплачешь и не будешь уже такой красивой, Мир... Ну, чёрт, всё, иди сюда, ладно? — и Олег... обнимает меня. Просто обнимает, крепко прижимая к себе и проводя руками по волосам. Я не нахожу ничего лучше чем обнять его в ответ и уткнутся носом куда-то в шею. И что же я делаю, а? А он что делает? — Ну вот и почему ты меня так достаёшь? Зачем тебе это надо? — шепотом спрашиваю я. От Олега так приятно пахнет... — А ты что, настолько глупая что и догадаться не можешь? — вопросом на вопрос отвечает он и вздыхает. В голосе его ни ехидства ни глумления. Разве что... грусть? — Если бы знала не спрашивала бы, — привычно огрызаюсь я. Олег немного отодвигает меня от себя и внимательно смотрит в глаза: — Давай я лучше не скажу, а покажу? Вообще-то, это звучит как угроза, но я только киваю. И Олег целует меня. Конечно, сначала я просто стою как истукан но его губы такие мягкие, что я, поддаваясь странному импульсу, отвечаю на поцелуй. И тогда он смелеет, одной рукой крепче прижимая меня к себе, а другой распускает тугой высокий хвост и зарывается рукой в мои волосы. Почему мне так приятно? И отрываясь от меня он просто спрашивает: — Ну, что скажешь? Я хитро усмехаюсь, ероша его жесткие короткие волосы и отвечаю, повторяя его слова: — Давай я лучше покажу? И целуя своего врага я в который раз за сегодня вопрошаю, даже не надеясь на ответ: «Что же я делаю?»