Амёба

-Будешь курить? Да к чёрту всё. -Давай. Честер протянул мне сигарету, и я зачем-то стал её разглядывать. Совершенный цилиндр из бумажки, наполненный мелко покрошенной травой. Какая-то вата с одного конца. Фильтр. Чтобы лишнего из цилиндра не попало куда не надо. Некоторым людям очень нужен такой кусок ваты, и тоже с одного конца. Чтобы дерьмо лилось только из одной дырки, заботливо придуманной для этого самой природой. Хотя, это, наверное, можно сравнить с расстройством желудка. Когда в нём творится адский пиздец, желудок не дурак и возвращает всё обратно в неправильную дырку. Видно, некоторым просто не суждено научиться сдерживать своё дерьмо, так его много. Возможно, стоит их за это даже пожалеть. Щелчок зажигалки вернул меня в реальность, и я сфокусировался на лице Честера, подносящего пламя к моей сигарете. -Ты хотя бы на нашей планете сейчас? – добрая ухмылка украсила его. Я не знаю, где я. Мне, в общем-то, плевать. Я ничего не ответил и затянулся. Как следует, на весь объём лёгких. И тут же закашлялся. -Не надо было тебе курить, наверное, - Честер похлопал меня по спине. -Отвали, рецидивист. -Справедливо, - задумчиво сказал Беннингтон, и мы оба затянулись снова. А ведь раньше я умел пускать дым кольцами. Разных размеров, разной плотности. Я складывал губы так, что дым эффектно выходил со стороны уголков губ; я выдыхал одновременно носом и ртом, когда дыма было очень много. Особенно хорошо всё это работало, когда мы курили кальян. А теперь всё, что я могу – тупо выпустить дым одним нестройным потоком. Просто потрясающе, как может измениться человек в течение жизни. -Может, хватит себя грызть? – и снова Честер помог мне вернуться за Землю. – Ничего не изменишь. Всё кончено. Нужно жить дальше. -Мы поговорим об этом, когда умрёт тот, в чьих руках находится твоя душа. -Я умру раньше тебя, - резко сказал Беннингтон и затянулся. Чез. Я знаю. Я всё знаю. Этот наш «треугольник» стар, как мир. -Отдай её кому-нибудь другому, - предложил я. -Размечтался. -Но я не смогу с ней обращаться по достоинству. -А в чём же её достоинства? Ты, конечно, на ней часто танцуешь в ботинках для скалолазания, ну, такие, с шипами, - Честер уточнил на случай, если я совсем потерял разум, - но может, так оно и надо тогда? Я затянулся в очередной раз и почувствовал, что дым стал уже слишком резким, а фильтр обжигает мне пальцы. -Его не вернуть, - сказал Честер, выкидывая свою сигарету в урну. -Меня тоже будет не вернуть, - возразил я и следом швырнул свою. -Но я же сказал, что… -Да, да. Я понял. Мы замолчали. Обе сигареты тихонько тлели на дне урны. Как-то это всё должно быть на эмоциях, наверное. Со злостью, обвинениями, криками. Да надоело. Всё уже выкрикнуто, все драки позади, слёзы обиды тоже. Пятнадцать лет орали. И ничего не изменилось. Только воздух сотрясли и нервы расшатали друг другу. А сейчас всё круто. Спокойно так, без выяснения отношений. Знаешь, ты самый близкий мне человек и я сделаю всё, что ты хочешь. Знаешь, я тебя ценю, ну ты знаешь, как я тебя ценю, правда, но моего самого близкого больше нет, и ты просто отъебись, пожалуйста. Мне больно, но как скажешь. Классно, извини. ОК. И опять какая-то херня о том, что надо успокоиться. -Вот скажи мне, - задумчиво спросил я, пялясь в асфальт под ногами, - неужели тебе никогда не хотелось просто взять и пересмотреть свои приоритеты? Расставить их правильно наконец? -У меня всё на местах, Майк, - я чувствовал, что он смотрит на меня, - у меня в списке приоритетов на первом месте чувство бескорыстной любви к человеку, стремление делать его жизнь лучше, а не эгоистическое желание получать что-то в ответ. Я не знал, что ответить. -Наверное, мне стоило поставить чувство благодарности на первое место, - после нескольких минут раздумий наконец ответил я. -Не стоило, - сурово перебил Честер,- ты однажды это сделал, и теперь воспитываешь детей в условиях искусственно выращенной любви. Она выращена, и довольно успешно, но выращена в инкубаторе, как недоношенный младенец, родившийся слабым, хилым, больным. Я вздохнул. -Я не понимаю, за что вы все меня цените. Вы вдвоём особенно, вы с Анной. За что он ценил, тоже не знаю. -Он ценил за всё. И мы за всё ценим. Мы все ценим. Миллионы ценят тебя за всё. -Миллионам невдомёк, какой я на самом деле ублюдок. Честер не стал спорить. -Посмотри на меня? – он наклонился ко мне и просяще заглянул в глаза. Я повернул голову. Он был в нескольких сантиметрах от меня. Я любил его глаза, я видел в них всё живое, чего не было во мне. -Перестань винить себя. Ты не виноват. Это был несчастный случай, - он обнял меня и положил ладонь мне на плечо, продолжая гипнотизировать меня, - несчастный случай, Майк. Это всё равно бы случилось, рано или поздно. Вас всё равно бы разлучило время. Нас всех оно разлучит. Со всеми, кого мы любим, кто любит нас. -Но ведь есть разница, сейчас или через лет этак сорок, - выдавил я. – Я обещаю тебе, я буду себя беречь. Я не дам тебе почувствовать то, что чувствую сам сейчас. Это мне за всю боль, что я причинил тебе. Это мне вообще за всё. За всю боль мира. Честер обнял меня крепче и прижал к себе. Я уткнулся носом в его плечо и закрыл глаза. -Видишь, ублюдок, за что мы все тебя ценим, - сказал он мне в левое ухо. – По крайней мере, те из нас, кто знает, что ты за ублюдок такой. -Даже если я не виноват в этом, - продолжал я, - я виноват в другом. Ты прости меня. -Я давно простил, - сказал Чез и погладил меня ладонями по спине. – Очень давно. Видишь ли, на тебя трудно обижаться. Бред какой. Такое не прощают. Я знаю. -Теперь, когда его нет, всё, что у тебя есть - это я, - невозмутимо сказал Честер. И он был прав. -И поэтому я с удвоенной силой хочу заверить тебя, что всегда буду рядом. Ты только вернись к жизни. Прошло 4 года, Майк. Уже давно пора. Ему бы не понравилось, что ты превратился в такую амёбу. Только дышишь, ешь и спишь изредка. Куришь ещё, когда предлагают. -Но я… -Амёбы долго не живут, Майки, особенно курящие, а ты обещал мне беречь себя. И правда. -Память девичья, - пробормотал я, не отнимая лица от его плеча. Вид амёбы с сигаретой вдруг поразил моё воображение, и я глупо и нервно хихикнул, не удержавшись. -Курящая амёба? – спросил Честер. -Да, - кивнул я и засмеялся. -Я люблю тебя. В ответ я тоже обнял его. Теперь было одновременно и смертельно плохо, и невероятно хорошо.