Somewhere only we know

Всё начинается с бумажки-объявления, приклеенного к двери подъезда. Чонун игнорирует её несколько дней подряд, потому что после работы голова пухнет так, что разобрать буквы он ещё может, но составить их в слова - ни за что на свете. Объявление несколько раз мокнет под дождём, чернила размывает холодными каплями, и в конце концов разобрать от целого предложения можно только одно слово «если» с сиротливо притулившимся вопросительным знаком в отдалении от него. «Если... что?» - без особенного желания услышать ответ на свой вопрос, Чонун брезгливо скребёт ключом уголок раскисшей бумажки, отдирая его, и открывает дверь. На следующий день побитое жизнью объявление исчезает, а ещё через сутки на его месте появляется новое: «Как вы отреагируете, если вас обнимет незнакомый человек?». Чонун на несколько секунд зависает - вчера не увидев никаких инородных явлений на двери своего подъезда, он тут же выкинул из головы мысли о странной бумажке. И вот, она снова здесь. Почему-то даже раздражает. - Клеят всякую фигню, портят собственность, - ворчит себе под нос Ким, как будто кто-то из соседей или прохожих может его услышать. А про себя всё равно думает: если бы его обнял незнакомый человек, то он бы просто растерялся сначала, а потом подумал, что его с кем-то перепутали. - Что за чушь, господи, - Чонун мотает головой и резко, даже немного злобно дёргает ручку двери на себя. Несколькими часами позже Ким стоит на кухне, дымя сигаретой в открытую форточку и периодически ёжась от сильного сквозняка. На лице - уже ставшее привычным выражение смертельной усталости; в мешках под глазами можно носить картошку; поясница ноет из-за неудобного кресла на работе. Чонун думает, что не об этом он мечтал в детстве, когда в сочинении «кем я хочу стать» писал что-то про дофига крутую офисную работу со строгим дресс-кодом, и усмехается: вот он, офис, вот работа, вот дресс-код: три пиджака, отличающихся только пуговицами, две пары брюк в тон, три белые рубашки, две пары чёрных ботинок. - Хорошо было в детстве, - Чонун выдыхает дым в потолок, отстранённо наблюдая за тем, как белёсые клубы причудливо изгибаются и истаивают в свете лампочки. Чонун прикрывает глаза, пальцами свободной руки касаясь век, и стоит так до тех пор, пока кто-то не обнимает его со спины. Реальность происходящего доходит не сразу, потому что Чонун слишком устал, а объятия, сцепленные вокруг него крепким кольцом, слишком тёплые и уютные. Когда же Ким с воплем «что за хрень?!» рывком разворачивается на сто восемьдесят градусов, сзади него никто не стоит. Более того, никто там и не может стоять - хотя бы потому, что Чонун всё это время облокачивался спиной о стену. Человеческое сознание устроено так, что оно автоматически систематизирует и структурирует любую информацию: то, что не может быть втиснуто в привычные рамки, изменяется до удобоваримых стандартов либо выкидывается прочь. Чонун, как и любой более-менее здравомыслящий человек, не связывающий себя с хиромантией, потусторонним миром и другой чертовщиной, предпочёл подумать, что он просто задремал, а потом и вовсе постарался забыть этот случай. У него в реальной жизни проблем достаточно, не хватало ещё всякой мистической чушью голову забивать. Проходит чуть больше недели, странные объявления продолжают появляться на двери подъезда, временами доводя Чонуна до нервного тика. «Сегодня хорошая погода, не так ли?» - читает Чонун в среду. На улице - отвратительная мелкая морось, а небо всё сплошь затянуто унылыми серыми тучами. «Да уж, прекрасная. В такую погоду хорошо вешаться или резать вены», - скептично думает Ким. «Можно ли заполучить целый мир с помощью шариковой ручки?» - читает Чонун в пятницу. Дёрнув глазом, парень срывает объявление и выкидывает его в урну рядом с подъездом. «Что такое парадокс всемогущества?» - написано на бумажке в субботу. «Это что, проверка на общую эрудицию?» - у Чонуна нет сил даже чтобы беситься. В последний рабочий день недели он устал, как тягловая лошадь, и ему вовсе не хочется напрягать мозг всякими бредовыми вопросами. Ким молча открывает дверь подъезда, поднимается на десятый этаж... и едва не взвывает в голос, увидев знакомую бумажку, приклеенную теперь уже на дверь его квартиры. «А на твоём месте я бы погуглил, интересно вообще-то». - Ну почему именно я? - Чонун возводит глаза к потолку, ответа там, естественно, не находит, и в сотый раз за день страдальчески вздыхает. - Чёрт с ним, надоело. Я просто хочу пожрать и завалиться спать. «Ленивая задница», - видит Чонун на следующий день утром. Он вышел только чтобы выкинуть мусор и заодно покурить вне поля зрения вечно бдящих старушек-соседок. Выразив в самых красочных нецензурных словах всё, что он думает об этих записках, о тех, кто их клеит и обо всём мире в совокупности, Чонун срывает бумажку и, скомкав, пихает в пакет с мусором. Он просто устал. И уставать устал. Он даже в свой единственный выходной устал - заранее, в преддверии мелькающей впереди рабочей недели, - поэтому все желания сходятся к тому, чтобы выспаться по максимуму и по тому же максимуму не делать ничего сложнее переключения каналов телевидения. Вернувшись к двери своей квартиры после перекура, Чонун не видит никаких записок и с облегчением выдыхает: ещё немного, и он пошёл бы в аптеку за седативными, потому что эти странные бумажки, как будто специально появляющиеся под самое отвратительное настроение, выводят его из себя. В этот самый момент кто-то аккуратно похлопывает его по плечу, деликатно кашлянув, мол, обернись, будь добр, - Чонун послушно оборачивается, как-то упустив из внимания, что не слышал ни шагов позади себя, ни звука приехавшего лифта. Перед Чонуном стоит незнакомый парень: младше года на три-четыре, худой и длинный, как швабра, растрёпанный, пронзительно светлоглазый. Чонун даже теряется, встретившись с ним взглядами, потому что никогда раньше не видел такого искристого, наполненного солнцем медово-орехового цвета. - Добрый день, - говорит юноша, улыбаясь во все тридцать два. - Сеульский университет проводит соцопрос на тему жизненных целей, будьте добры, ответьте на пару вопросов, это не займёт много времени, - достаёт из портфеля ручку и немного помятый бланк со знакомой эмблемой в верхнем правом углу: вопросы, поля для ответов, ничего сверхъестественного. Что ж, социальный опрос - не самое большое зло в этом мире, от него ещё никто не умирал, к тому же, всё равно делать нечего, - думает Ким, принимая опросник. Быстро, не слишком задумываясь, отвечает на все вопросы по порядку, возвращает заполненный листок и хватается уже за ручку двери, чтобы поскорее нырнуть в спасительную тишину своей квартиры, но не тут-то было. - Что-то ещё? - немного раздражённо спрашивает Чонун, кинув косой взгляд на чужие пальцы, сжимающие рукав его куртки. - Да, - кивает. - Это тоже часть соцопроса, но за ним я приду только через неделю. Меня зовут Чо Кюхён, - снова смотрит прямо в глаза, - запомните, пожалуйста. «Нашёл на свою голову. Хотя…» - Чонун нервно кивает несколько раз, чтобы побыстрее отделаться уже от этого странного парня, дожидается, пока тот перестанет цепляться за куртку, и наконец-то заходит в свою квартиру. Последняя просьба больше походит на попытку познакомиться, неуклюже прикрытую первым попавшимся под руку поводом, но, надо признать, этот парень довольно смелый для своего возраста. Сколько ему? Наверное, где-нибудь двадцать два, не больше. Ким мотает головой, выбрасывая Кюхёна из мыслей, и возвращается к просмотру какого-то дебильного американского сериала. На жизненном пути встречается слишком много людей, чтобы обращать пристальное внимание на каждого. Чонун никогда не страдал плохой памятью на лица и имена, поэтому, когда через неделю он сталкивается с тем растрёпанным (снова) пареньком у двери своей квартиры, то сразу говорит ему: - Тебя зовут Чо Кюхён. На этом соцопрос закончен? - Да, - тот как-то даже растерянно кивает в ответ. И тут же улыбается, почти что ослепляя медово-ореховыми искрами в глазах. - Вы запомнили. - Это не так трудно, - Чонун пожимает плечами. - Если это всё, то до свидания. - Да, извините за беспокойство. До свидания, - говорит Кюхён. Чонун почему-то ожидает, что он останется, но парень только поправляет лямки потрёпанного рюкзака и топает вниз по лестнице, напрочь проигнорировав лифт. На следующее утро на двери Чонуна снова появляется записка: В древние времена каждого гостя встречали хлебом-солью или хотя бы чашкой воды. Я понимаю, что мы не в средние века живём, но можно было предложить выпить кофе уставшему бедному студенту. От такой наглости у Чонуна аж дар речи теряется. Он смотрит на бумажку, как баран на новые ворота, и даже не знает, что с ней делать. В полной прострации, он снимает её с двери, складывает дважды и засовывает в карман, ни малейшего понятия не имея, зачем. Не нужно быть Холмсом, или Пуаро, или ещё кем-нибудь из почётной клики гениальных сыщиков, чтобы догадаться, что всё это время записки оставлял тот же человек, который несколько дней назад приходил с соцопросом от Сеульского университета. Почерк один и тот же, даже ручка, кажется, та самая, которой Чонун заполнял пустые поля на чёртовом листке. Остаётся только вопрос, как он узнал, что Ким не стал гуглить про парадокс всемогущества (или как его там), но с этим можно повременить. Может, этот парень - из тех ненормальных сталкеров-фанатов, про которых в последнее время так часто пишут в интернете. Чонун передёргивает плечами, пытаясь не накручивать себя и не представлять, что даже сейчас за ним следят. «О господи, да наплевать, - спустя несколько минут напряжённых размышлений думает Чонун. - Если он заявится ещё раз, отлуплю как следует и позвоню в полицию. А сейчас мне надо идти на работу, иначе я опоздаю и получу от шефа с ноги по яйцам». Вопреки расчётам Чонуна, который ждал, что Кюхён придёт через только несколько дней, наглый студент-сасэн обнаруживается возле дверей квартиры в тот же вечер. Ким, вернувшись с работы по обыкновению в конец ухайдоканным, зависает, как допотопный компьютер, и молча смотрит на Кю. Тот точно так же молча пялится в ответ, своими невозможными светлыми глазами чуть ли не просверливая насквозь всю душу. Наконец сообразив, что причина повышенного расхода нервных клеток стоит в нескольких шагах и, судя по всему, не собирается убегать, Чонун с очень членовредительским выражением лица хрустит костяшками пальцев. - Слушай, давай ты не будешь спешить с выводами и с откручиванием моей головы, - Кюхён, предупредительно вытянув перед собой руки, медленно пятится. К сожалению, размеры лестничной клетки не способствуют проведению манёвров, и вскоре Кю упирается спиной в стену. - Нет, сначала я пропишу тебе замечание в личное тело, а потом уже мы поговорим. *** В процессе варки кофе всегда есть что-то такое медитативное, пусть даже в наше время этот процесс максимально облегчён умной машиной, которая делает по факту практически всю работу. Пользователю надо только грамотно сделать «таблетку» из молотого кофе, нажать две кнопки и вуаля, чашка ароматного бодрящего напитка готова. Сегодня Чонун на протяжении всего вечера не выходит из состояния катастрофического ахера и периодами серьёзно задумывается о визите к специалисту. Даже привычный процесс заваривания кофе не возвращает к реальности и не успокаивает - Чонуну больше хочется плеснуть горячим кофе в наглую студенческую морду, чем подавать его в чашке. Хотя даже если бы он попытался запустить в Кюхёна стулом, у него ничего не вышло бы - об этом напоминают противно ноющие ободранные об стену костяшки. - Что-то я не очень понимаю логику: я не могу дать тебе по лицу, но ты спокойно берёшь в руки материальную чашку и пьёшь не менее материальный кофе, который куда-то девается, - Чонун так пристально наблюдает за тем, как Кю глотает напиток, что тот чуть не давится. - И стул вроде сухой… - Ты пересмотрел «Каспера» в детстве, - сердито заявляет Кюхён. - Ничего из меня не выльется никуда. Я могу взаимодействовать с физическими предметами по желанию. Кюхён вдруг делает резкое движение рукой в сторону стоящей на столе чашки, заставляя Чонуна рефлекторно отшатнуться, но ничего не происходит - рука парня просто проходит через кружку, не сдвигая её ни на миллиметр. - Так и рехнуться недолго, - бормочет Ким, осторожно отпивая кофе. Краем сознания он всё ещё надеется, что просто переутомился на работе, и сейчас ему снится вот такой до крайности реалистичный сон, но во сне вроде бы не должна чувствоваться боль, а костяшки пальцев всё ещё довольно сильно саднит. Спустя минуту Кю снисходительно наблюдает за матерящимся Чонуном, который, по неосторожности сделав слишком большой глоток кофе, обжигает язык. Теперь-то он уж наверняка примет суровую реальность и перестанет думать, что спит. Хотелось бы надеяться, по крайней мере, потому что иначе Кюхён исчерпал все имеющиеся возможности и… Кю передёргивает плечами, стараясь не думать о худшем варианте развития событий. - Так ты, получается, призрак, - Чонун скрещивает руки на груди, задумчиво постукивая пальцами по плечам. - За последний час я раз десять тебе сказал, что я сам не знаю, как называюсь. Я видел призраков, это тупые сгустки эктоплазмы, которые неприкаянно слоняются по свету и портят всем жизнь мелкими пакостями, - словив скептический взгляд, Кю вспыхивает до кончиков ушей. - Я не портил тебе жизнь своими записками, а пытался развлечь! Никто не виноват, что ты всё время слишком занят своей раздражённостью на весь мир. И я не тупой. До смерти, по крайней мере, не был тупой, - последнее предложение Чо добавляет совсем тихо, и Чонуну становится искренне жаль его. Не от хорошей жизни (какая дебильная игра слов) Кюхён снова появился в этом мире, по эту сторону границы. - Хорошо, хорошо, не ори, я понял тебя. Но должна же быть причина, по которой ты, э-э-э, вернулся, так? Ну, по идее и по закону жанра. - Не знаю, про какой жанр ты говоришь, но причина есть, - Кюхён горько ухмыляется. - Вот только я и не уходил никуда, по факту. Меня на высокой скорости сбила машина, и я даже не понял толком, что умер, потому что всё произошло слишком быстро. Просто - оп - и я вижу своё тело, а люди проходят меня насквозь, даже не замечая, - Кю трогает бесплотным пальцем чашку, наблюдая, как он беспрепятственно проходит через тонкие стенки. Чонун уже даже не ёжится при виде этого, успел привыкнуть. - Мне просто нужно, чтобы кто-то помолился за меня. Ну, знаешь, вся эту бурда про неупокоенные души и всё такое. Предупреждая возможные вопросы, скажу: у меня нет родственников, я сирота. А друзья не смогли позволить себе слетать в Китай и разыскать там мою одинокую могилку. Или, может, просто не захотели, откуда мне знать. - А почему Китай? Ты же вроде кореец, - Чонун трёт кулаками уставшие глаза и давит зевок. - Я родился и вырос в Даляне, городе на побережье Жёлтого моря, сюда приехал только учиться. И умер тоже в Китае, когда вернулся туда на время каникул, - Кюхён отставляет в сторону чашку с остатками кофе и поднимается из-за стола. - Спасибо, что выслушал. Я буду очень благодарен тебе, если поможешь, но кроме «спасибо», я больше ничего не смогу тебе дать, сам понимаешь. Если ты не захочешь помогать какому-то незнакомому парню, то я тебя пойму и не буду упрашивать или шантажировать или… - Слушай, сейчас я хочу только спать. Давай я завтра подумаю над твоим бесценным предложением, хорошо? - Чонун уже даже не пытается скрываться и зевает во весь рот. - Мне вот только одно интересно: почему я? - Я могу обратиться только к тем людям, которые знали меня по имени. Ты, наверное, не помнишь, но мы виделись в детстве, когда мои родители ещё были живы, и я приезжал с ними в Сеул. Взрослые ушли по магазинам, а нас оставили в «детской комнате», там-то мы и познакомились. - В который раз убеждаюсь, что у мира форма чемодана - никогда не знаешь, какого старого знакомого встретишь за углом, - встав со стула, Ким с удовольствием потягивается. - В общем, я спать пошёл. Ты, если хочешь, оставайся. Мало приятного шататься по улицам в ночи, кем бы ты там ни был. Сразу предупреждаю: красть у меня нечего. - Нет, я сопру у тебя ноут и продам его на барахолке, - фыркает Кю. - Сам подумай: зачем мне теперь всяческие земные блага? Я даже ем просто так, только чтобы вкус почувствовать. Чонун машет руками, мол, понял, и быстро уходит в спальню, подальше от всяких гостей с того света. Реальность трещит по швам. Перспектива получить белый билет ещё никогда так ясно не вырисовывалась в ближайшем будущем, как сегодня. «Плевать», - с почти что обречённой решительностью думает Чонун и делает то, что в его положении сделал бы любой более-менее здравомыслящий человек, - засыпает. Утром Чонун спросонок даже почти не пугается, увидев Кюхёна, который сидит за компьютером и с азартом рубится в какую-то игрушку. - О, ты уже проснулся, - парень на мгновение разворачивается, чтобы окинуть Чонуна оценивающим взглядом с ног до головы, легко улыбается и возвращается к игре. - Мне на работу надо, - невнятно бубнит Ким, всё ещё пытаясь смириться с тем, что в его квартире поселился призрак, и это чёртова реальность. С утра воспринимать весь этот потусторонний бред немного сложнее, как, впрочем, и любую новую информацию вообще. - Сделай кофе, будь добр. - Сейчас, - Кюхён с готовностью вскакивает со стула и бежит на кухню, скользя носками по гладкому полу. Пока Ким приводит себя в чувство утренними процедурами, его дёргает буквально ежеминутно, потому что из кухни доносится непонятный грохот, а за время одинокой холостяцкой жизни он привык, что в квартире должно быть тихо. Когда он выходит из ванной, на обеденном столе его уже ждёт обещанная чашка кофе и вдобавок горячие тосты, правда, чуть подгоревшие с одного бока. - Ого. Спасибо. - Да не за что, - Кюхён неловко отмахивается, мол, жуй и пей ради всего святого. - Это не так трудно. Вечером после работы Чонун задаёт Кюхёну оставшиеся неясными вопросы: у него должны были быть друзья в Китае, почему Кю не обратился к ним? Неужели достаточно просто приехать туда, помолиться - и всё? А если Чонун не согласится, что будет с Кюхёном? Кюхён рассказывает всё как на духу. Он пытался попросить своих друзей в Китае, но те только пугались его до истошных воплей, и прогоняли прочь. Да, достаточно будет просто помолиться и оставить цветы («Ну, чтобы красиво было типа», - скептично и горько ухмыляется Кю). Если Чонун не согласится, конкретно ему ничего не будет, а Кюхён обречён шататься по этому миру до скончания веков. - Шататься по миру - не самая весёлая затея, - бормочет себе под нос Чонун. - К тому же, я думаю, рядом с живыми людьми тебе… - Дерьмово, - кивает Кюхён. - Представь себе, что ты очень голоден. Очень-очень, просто до сводящего желудка и зрительных галлюцинаций. Ты заперт в клетке, а в паре метров от тебя - огромный стол, ломящийся от еды, за которым день и ночь кто-нибудь да сидит. Вот примерно такие же ощущения я испытываю, особенно когда хожу по улице. Я порядком устал от этого. Я столько раз и так давно осознал, что умер, что мне уже даже надоело расстраиваться по этому поводу. - Я понял тебя, - Чонун глотком допивает свой кофе, ставит чашку в раковину. - Мне нужно подумать немного, хорошо? Посиди здесь. Пока Чонун думает, Кю от нечего делать копается в содержимом своего рюкзака. Он может положить в него что-нибудь из реального мира, но некоторые вещи, равно как и сама сумка, никогда никуда не деваются, как бы Кюхён ни пытался от них избавиться. Паспорт, наполовину исписанный блокнот, ручка, фантик от шоколадной конфеты, наушники, пустой конверт без каких-либо надписей. Столько времени прошло, что Кю уже даже не помнит, что было связано с этими предметами, когда он ещё был жив. Может быть, так даже лучше. Он застрял на границе между тем миром и этим, но у него нет возможности вернуться, так что нужно идти дальше и надеяться на лучшее. На перерождение, например, или зашибенскую загробную жизнь - что-нибудь такое. В его нынешнем положении, если перестать цепляться за надежду, можно сойти с ума. - Тот ещё вопрос: может ли призрак рехнуться, - хмыкает себе под нос Кю, глядя в окно. По небу проплывают облака, несильные порывы ветра лениво раскачивают верхушки деревьев, где-то между домами затерялось закатное солнце. Кюхён никогда не тешил себя пустыми надеждами, что от его смерти что-нибудь изменится, он ведь просто один из миллиардов людей, ежедневно топчущих планету Земля. Тем не менее, после смерти обнаружить, что действительно вообще ничего не изменилось было немного… обидно, что ли. Как если бы он не пришёл на чей-то день рождения, а потом узнал, что праздник и без него отлично прошёл. Услышав шаги в коридоре, Кю отворачивается от окна и выкидывает - не без труда - из головы посторонние мысли. - Кюхён, ты здесь? - Куда ж я денусь, - пожимает плечами Чо, стараясь не слишком пристально смотреть на Чонуна, который продолжает истуканом стоять в дверях. - В общем, я подумал… Я помогу тебе. Правда, придётся подождать месяца два, потому что прямо сейчас я не могу позволить себе лишние траты, но потом я смогу взять отпуск. Чонун хочет добавить ещё что-то, но его перебивает Кюхён, с радостными воплями повисающий у него на шее. *** Каждый вечер Чонун видит, как Кюхён, от стараний высунув язык, зачёркивает крестом прошедший день. Впереди ещё много чисел, но Кю, кажется, и не думает унывать. В самом деле, что такое два месяца для довольно давно умершего человека, который уже почти потерял надежду наконец-то добраться до «того» света. Внешне в жизни Чонуна не происходит никаких изменений: он всё так же продолжает ходить на работу шесть дней в неделю, ненавидеть понедельники, закупаться продуктами в ближайшем магазине и забывать взять с собой зонт. Теперь, правда, домой приходить стало как-то приятнее, потому что на пороге неизменно встречает Кюхён: спрашивает, как дела на работе, напоминает про ужин, ругает за расстёгнутую куртку или мокрые ботинки. По понятным причинам Кю не любит выходить на улицу, но пару раз под вечер всё-таки выбирается из квартиры, приходит к университету, который так и не успел закончить, и смотрит на пёструю толпу студентов. Однажды после работы Чонун, проходя мимо альма матер, случайно замечает Кюхёна в общем потоке людей - и тут же жалеет об этом. Чо как-то раз говорил, что у любого человека есть эмоциональный порог, точка кипения, за которой чувства просто перестают ощущаться; он говорил, что уже десять раз перешагнул через этот порог, что ему надоело грустить по поводу собственной смерти и тосковать по своей прежней жизни. Теперь Чонун мог с полной уверенностью сказать, что Кюхён врал. Спустя месяц Ким думает, что он мог бы написать книгу «Всё о жизни с привидением», получить за неё кучу денег и столько же отзывов, полных восторгов по поводу реалистичности романа. О да, реалистичности. Реальнее некуда, когда Кюхён просовывает голову через стену между спальней и кухней и предлагает попить чаю. Или когда он пытается протащить тарелку через Чонуна, а потом удивляется, что тот весь в салате. Опять же, вариант выбеситься и уйти в другую комнату, хлопнув дверью, с привидением не прокатывает ну совсем. Кюхёну не надо спать, не надо есть, не надо умываться по утрам. Тем не менее, он старательно водит зубной щёткой за щекой, толкаясь с Чонуном локтями возле раковины, воюет с ним за любимую кружку с котиком, в отместку таская колбасу из бутербродов, и вечно рассыпает половину сахара из ложки, когда добавляет его в кофе. Тем не менее, Ким иногда в полусне чувствует, как Кюхён осторожно укладывается за спиной и прижимается прохладным лбом к шее. Чонун думает, что Кюхёну просто неуютно, а он просто проявляет жалость, когда поворачивается лицом и обнимает, но такая отговорка работает ровно до тех пор, пока чужие губы не касаются его ключиц - нежно, почти невесомо. - Знаешь, кто-то из древних философов говорил: «Я мыслю, значит, существую», - в глазах Кюхёна тихо тлеют медовые искры, он обнимает Чонуна за шею, притягивая вплотную, ещё ближе к себе. - Я чувствую, - Кю медленно проводит ладонями по его бокам, наслаждаясь ощущениями гладкой тёплой кожи, легко целует в подбородок, кончиками пальцев касается приоткрытых губ, - и думаю. Получается, я тоже живу, да? Так ведь?Хотя бы прямо сейчас. Это, наверное, какой-то особый, новый вид морального мазохизма - влюбиться в человека, который уже почти два года как мёртв, а меньше чем через две недели окончательно исчезнет из этого мира. Чонун подумает об этом когда-нибудь потом. Не сейчас. *** Месяц спустя *** Дни мелькают перед глазами однообразной чередой: дом-работа-дом-работа. Чонун крутится, как белка в колесе, суматохой беспрерывных действий стараясь максимально сократить возможность подумать о чём-нибудь лишнем. Во внутреннем кармане куртки всё ещё лежит обрывок посадочного талона на рейс Далянь-Сеул, дома на календаре крестиками зачёркнуты ровно шестьдесят дней, на сушилке стоит чашка с нарисованным котом на боку. Чонун хотел выкинуть то немногое, что напоминало ему о Кюхёне, но не смог, каждый раз оправдывая себя тем, что у него нет времени и сил. И если насчёт времени он ещё немного лукавил, то сил не было совершенно точно. Моральных. - Слушай, про парадокс всемогущества гугл мне рассказал, а что с шариковой ручкой? - А что с ней? - Кюхён вопросительно выгибает бровь, обнимая пальцами свою любимую чашку. - Ты писал: «Можно ли заполучить целый мир с помощью шариковой ручки?». Я так и не нашёл ответ. - А-а-а, - Кю довольно улыбается. - Тут два варианта: первый - это подписать документ, утверждающий твоё право на безраздельное пользование всем миром. Ну, если бы такой документ мог существовать. А второй - сочинить какую-нибудь историю. У каждого писателя есть как минимум один мир, которым может владеть только он - иначе это будет уже другой мир и другая история. У Толкиена, например, есть мир, населённый драконами, эльфами, гномами и прочими существами, у Свифта - мир с лилипутами, великанами и обыкновенными людьми, в мире Ремарка не прекращается война, а в мире Роулинг, чтобы починить разбитую тарелку, достаточно взмахнуть волшебной палочкой и сказать «репаро». Но заметь: ни у кого нет мира, где никто не умирает, если даже смерть не упоминается, то она подразумевается по умолчанию, - Кюхён чертит пальцем кружок в воздухе. - Как без тени нет света, так и без смерти - жизни. Всё заключено в один беспрерывный цикл, и мне остаётся только надеяться, что я не стану исключением из правил Вселенной, - Кю мягко улыбается, заметив выражение лица Чонуна. - Что-то я заболтался, прости. Чонун хотел бы быть эгоистом и попросить Кюхёна остаться с ним ещё, но не сказал ни слова об этом, пока Кю не исчез у него на глазах. Чонун даже толком не помнил, как добрался обратно до гостиницы, а потом через несколько часов сел на самолёт до Сеула. Очнулся только когда переступил порог своей квартиры и тут же чуть не сошёл с ума от давящей, почти неестественной тишины. Завалился спать, надеясь, что следующим утром получится проснуться как ни в чём не бывало и убедить себя, что видел очень длинный и подробный сон. Не получилось. - Чонун, слушай, - HR-менеджер, Ким Хичоль, хлопает Чонуна по плечу, заставляя выйти из прострации и вспомнить, что он всё ещё на работе. - Там на собеседование пришёл новенький, поболтай с ним, пожалуйста, чтобы он не скучал. Мне нужно отойти на пять минут - босс вызывает. - А? А. Да. Сейчас, - Чонун трясёт головой, пытаясь если не выкинуть, то хотя бы отодвинуть лишние сейчас мысли, и быстро идёт к кабинету Хичоля. Когда он открывает дверь, сидящий на стуле рядом со столом молодой человек вздрагивает, вскакивает на ноги и поворачивается к Чонуну. Тот едва не падает на том же месте, где стоит. - Здравствуйте, - парень кланяется в пояс. - Меня зовут Чо Кюхён. Вы Ким Хичоль? До Чонуна не сразу доходит, что у него что-то спрашивают, потому что его реальность снова трещит по швам. Перед ним - абсолютно точно такое же лицо, даже точка-родинка под глазом та же. Только сами глаза не светлые, а самые обычные тёмно-карие, да и стрижка короче, из-за чего видно смешно торчащие уши. По озадаченному взгляду Чонун понимает, что он слишком долго молчит, и тут же исправляется, параллельно пытаясь успокоить бешено грохочущее о рёбра сердце: - Нет, я не Хичоль. Меня зовут Ким Чонун. Запомните? - неуверенный кивок в ответ. - Пока Хичоль не вернётся, я буду вас слушать и задавать вам вопросы, моё мнение также имеет вес: принимать вас на работу или нет. Это понятно? - снова кивок. - Итак, Кюхён-шши, скажите мне, можно ли заполучить целый мир с помощью обычной шариковой ручки?