Отель "След Единорога"

Без пяти минут шесть я метался по изысканному номеру отеля, не замечая ни великолепного убранства, ни роскошного вида за окном. Поттер, мать его, снова все тот же Поттер. Моя извечная головная боль и гвоздь в заднице. В нашу последнюю встречу мне пришлось прибегнуть к самому радикальному средству, потому что никакие другие на этого тугодума просто не действовали. Даже наше получасовое совместное заключение в авроратском лифте пару недель назад не дало мне никаких надежд. Наш непробиваемый аврор только вздыхал, поглядывал на часы да все глубже зарывался в свои бумаги, делая вид, что мы с ним едва знакомы. В тот раз он взбесил меня так, что я поклялся сделать все, лишь бы он не смел больше смотреть на меня с таким равнодушием. И, разумеется, сделал. Благодаря любовному зелью я добился всего, чего хотел, и даже больше, но как повернется наш сегодняшний разговор, не имел ни малейшего понятия. Именно поэтому я сейчас мерил нервными шагами роскошный ковер и пытался взять себя в руки. Всю неделю я из осторожности предпочитал не пересекаться с разгневанным Поттером. Кто его знает, что успел себе напридумывать за эти дни упертый аврор, заваливший меня прямо на пол своего кабинета, и чего теперь от него можно ждать? Возможно, он прямо сейчас ввалится в эту дверь и хлестнет по мне зеленым лучом за все мои былые прегрешения. Что ж, даже смерть нужно встречать достойно. Я постарался придать лицу надменное выражение, но напряжение в мускулах подсказывало, что на нем все еще сохранились следы беспокойства. Я решительно помотал головой и подошел к зеркалу, тщательно выстраивая знакомую презрительную гримасу. Помирать, так с музыкой. Волосатоухий эльф-домовик, страшный, как смертный грех, внезапно возник передо мной, с низким поклоном протягивая поднос с напитками. Я благодарно ухватил стопку с текилой, отмахиваясь от угодливо предложенных соли с лимоном — мне было совсем не до изысков, унять бы внутреннюю дрожь да нервозность. Вот сейчас Поттер появится в дверях, и мне придется ему что-то говорить. И что я, дракл побери, ему скажу? Что я от него без ума? Я чуть не поперхнулся текилой от нелепости этой мысли. Никогда в жизни он не услышит от меня ничего подобного, пусть это даже чистая правда. Проклятый очкарик, чтоб ему пусто было, оказался сложен, как древнеримский гладиатор. Если кто-то и мог не запасть на него — честь ему и хвала, мне это не удавалось с самой школы. В прошлый раз мне довелось разглядеть его целиком — поджарый живот, сильные плечи — он был накачанный, тяжелый и мощный, как хвосторога, о чьей силе слагают легенды. Рядом с ним я казался себе чуть ли не фарфоровым, со своей астеничной хрупкостью и белизной. Наверное, мне стало бы по-настоящему неловко, если бы он не хотел меня так явно, не осматривал с таким жадным восхищением и каким-то детским восторгом так, что даже я почувствовал себя польщенным. Мне в тот раз тоже было куда посмотреть и что оценить, — быстрыми взглядами я выхватывал всё: и рельефную широкую грудь, и кубики пресса, и тонкий белый шрам в районе сердца, при взгляде на который от страха перехватило горло — пара дюймов левее, и Поттера бы уже никогда не было в моей жизни. Сильные уверенные руки, темная дорожка к паху, налитой член и все та же ненавистная зелень глаз, которая мешала мне спать долгие годы. Воистину, Поттер был непростительно хорош, и я намеревался заполучить его любой ценой. Передо мной стояла непростая цель по узурпированию Героя магического мира, но для Малфоев не бывает непосильных задач. Во-первых, я добился его один раз, добьюсь и второй. А во-вторых, больше я не собирался им делиться ни с кем. Пока я, сжимая кулаки, заставлял себя стоять спокойно, мерзопакостный эльф заботливо протянул мне очередную стопку. И почему в отелях всегда такие уродливые эльфы? Специально они их культивируют, что ли? Домовик нелепо топтался рядом со мной и взволнованно пялился в пол. Я любезно кивнул ему, отпуская. Одновременно с хлопком аппарации раздался стук в дверь. Проглотив одним махом остатки жидкости, я стукнул стаканом о столик, досчитал до десяти и неспешно открыл дверь. Поттер стоял на пороге, засунув руки в карманы брюк, и настороженно глядел на меня. Всё правильно, а как ему еще на меня смотреть после всего, что было? Хоть не сразу Авадой, и на том спасибо. Я подавил очередной приступ паники и небрежно кивнул ему, приглашая войти. Он прошел, намеренно задев меня плечом, и остановился посреди комнаты, все так же не вынимая рук из карманов. Пока я изучающе его разглядывал, Поттер не сводил с меня настороженных глаз, как с хищного зверя в Запретном лесу, и не делал попыток заговорить. — Так и будем молчать? — не выдержал я. От волнения мой голос звучал особенно холодно и презрительно. Но вместо ответа он внезапно хмыкнул, уверенным движением неспешно снял мантию, бросил ее на кровать и уселся в одно из кресел, вытянув ноги. Усмешка искривила его губы: — А я думал, ты меня сюда не за разговорами позвал, Малфой. Гад. Я всегда терял перед ним лицо. Он умудрялся разозлить меня одним своим настырным упертым взглядом. Что уж говорить о его голосе и, тем более, о словах. Делая вид, что мне тоже на всё плевать, я устроился в кресле напротив, небрежно закидывая ногу на ногу. Я ожидал от него всякого — криков, ругани, — да чего угодно, включая непростительные, но только не этого холодного напускного спокойствия. Никому никогда не признаюсь, как я всю неделю наслаждался воспоминаниями с его хриплым “люблю тебя”. Я всю жизнь мечтал услышать эти слова, но действительность оказалась еще лучше. Его искаженный страстью, надломленный голос, непривычный, и от этого еще более желанный. Морщась и злясь на себя за собственную слабость, я слил эти слова в омут памяти и упивался ими по нескольку раз в день, как влюбленная третьекурсница. Но если об этом узнает хоть одна живая душа, зааважу не глядя, особенно, если это будет сам Поттер. Я высокомерно ухмыльнулся и приподнял бровь, снисходительно его разглядывая. Не сознаваться же, что мне до чертиков хочется попросить его произнести их снова, пусть даже для него они ничего не значат. Если бы и для меня это было так. То, каким я увидел его в прошлый раз... Я даже не представлял себе ничего подобного. Что он будет так хотеть. Что будет шептать мне такое. Что ради меня сможет так долго терпеть и сопротивляться зелью. Я был почти растроган и, кажется, тоже позволил себе лишнего. Поэтому сегодня, во что бы то ни стало, я просто обязан сохранить лицо. Пусть Поттер сам делает первый шаг, я подожду. Но он лишь снова искривил губы так ехидно и загадочно, что я уставился на него в немом изумлении. Кривые ухмылки всегда были моей прерогативой, и мы оба это знали. По негласному школьному договору Поттер не имел на них ни малейшего права. Но он лишь устроился поудобнее, разглядывая меня с наглым прищуром сквозь свои дурацкие стекла, и облизнулся. Я смотрел, как его язык неспешно проходится по розовым обветренным губам, которые я так хорошо помнил — вишня и мед, сеть мелких трещинок и коварный изгиб, — и со мной творилось что-то невообразимое. Меня тянуло к ним, как магнитом. Медленно, словно во сне, я поднялся, подошел к нему, опустился на пол и осторожно дотронулся до них рукой. Да что со мной такое? Поттер изучающе смотрел на меня, не делая ни одного движения навстречу, но и не отстраняясь. — В прошлый раз я сказал, что люблю тебя, Малфой, — он пытался говорить ровно и не обращать внимания на мои пальцы, которые, казалось, существовали независимо от меня и сейчас совсем вышли из повиновения, нежно поглаживая его лицо. — Так получилось. Вначале я сильно хотел, чтобы ты забыл эти слова и мой позор навсегда. Очень сильно. Даже собирался стереть тебе память Обливиэйтом, — он метнул на меня раздраженный взгляд, но я был слишком сосредоточен на том, чтобы как можно точней очертить его скулу и зачарованно проследить, как шевелятся желанные губы, поэтому улавливал его мысль с большим запозданием. Так и не дождавшись моего ответа, он продолжил: — Но потом придумал способ получше. Кричер! Уже знакомое мне страшилище снова возникло перед нами, угодливо протягивая напитки. — Я не такой затейник, как некоторые, — обратился Поттер ко мне, хватая с подноса стопку с текилой, — поэтому дозу ты получил минимальную. Но, полагаю, ее должно хватить, чтобы я, наконец, услышал от тебя то, что хочу. А это, чтобы тебе не было скучно. Я же не какой-нибудь там слизеринец. Чин-чин. И он залпом влил в себя всё содержимое. Я даже не смог оценить широту его жеста, потому что все равно соображал так медленно, словно мои мысли плавали в толще воды. Сколько зелья я уже выпил? По телу пробежала горячая дрожь, заставляя меня еще сильнее прижаться к нему. Нестерпимо хотелось лишь одного. Впрочем, того же, чего и всегда, но сегодня с какой-то особенной первобытной силой. Я хотел его. Его! Немедленно! До болезненного зуда и ломоты в костях. Проклятое зелье! Ну, кто бы мог ожидать от нашего святого такой подлости? Я вцепился в подлокотники, намереваясь сопротивляться до последнего, но Поттер, словно ни в чем не бывало, чуть ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу, сделал последний глоток и откинул голову назад, обнажая шею и открывая доступ к ключицам. Его кадык дернулся, по горлу прошла волна, и я не выдержал. Я не такой, как Поттер, и не собирался терпеть и отказывать себе в слабостях. Почти зарычав, я впился ему в шею отчаянным поцелуем, втягивая в себя теплую кожу, вначале чуть прикусывая, а потом сжимая зубы все сильней. Ни гордости, ни чести, чистая похоть. Сейчас я готов был ради него на все. Собственно, мне всегда так казалось, но теперь эти чувства словно обострились, отметая наносные условности. Подлый провокатор. И каким только ветром его занесло в Гриффиндор? Эти горькие мысли нисколько не мешали мне продолжать целовать его скулы, торопливо стаскивать с него очки, расстегивать мелкие пуговицы, скользить ладонью по гладкой груди, чуть царапая ненавистный тонкий шрам, и настойчиво бороться с ремнем. Видимо, зелья было не так много, потому что я, по крайней мере, еще мог соображать. Поттер, закрыв глаза, тяжело и шумно дышал, борясь с действием своей же отравы. И зачем, спрашивается, пил, кретин? Я раздраженно отшвырнул его ремень в сторону, пытаясь дрожащими пальцами справиться с ширинкой. Этого он уже не смог вынести. Коротко вздохнув, он уставился мне в лицо своими ненормально-зелеными глазищами, в которых тоже промелькнуло что-то звериное. — Малфой. Я и сам не понял, как полуголый Поттер буквально одним движением плавно перекатился на меня, навис сверху, и я снова оказался распластанным и плотно прижатым к ковру, без возможности шевельнуться. Еще бы, такая махина. — Драко. Драко, — он возбужденно шарил руками по всему моему телу, пытался стянуть с меня хоть что-нибудь, путаясь и теряясь в завязках, застревая пальцами в карманах и петлях, морщился от досады, но, с ослиным упорством, продолжал одновременно гладить меня и раздевать, толком не делая ни того ни другого. — Поттер! Достал, бестолочь, — прорычал я. Его хотелось до одури, до золотых кругов перед глазами. Еще секунда, и я убью этого неумеху. Он хоть что-нибудь может сделать нормально? Хотя, не буду гневить Нимуэ, в прошлый раз он доказал, что кое-что умеет делать слишком хорошо. Тогда тем более, какого черта он сейчас возится? Я не выдержал, застонал, мысленно проклиная себя за недостойные звуки, и принялся помогать этому идиоту стаскивать с меня одежду. Поттер, ленивая сволочь, как только я потянулся расцеплять пуговицы, тут же бросил это дело, предоставив мне возможность справляться самостоятельно, а сам скользнул ладонью под ворот рубахи, обнажил мою шею и легко прикоснулся к ней губами, отчего я вздрогнул и замер от удовольствия, а он чуть помедлил, словно привыкая, и присосался к ней таким глубоким поцелуем, больше напоминающим вампирский укус, что я забыл обо всем на свете и разрешил моему телу самостоятельно выгибаться и подставляться навстречу ненасытным жарким губам так, как оно того давно желало. Рукой он уже забрался под мою рубашку и жадно оглаживал спину, пересчитывал ребра, шарил по груди и прихватывал пальцами соски. Я хотел высказать этому болвану все, что думаю насчет его медлительности, но впервые в жизни голос меня совсем не слушался — вместо высокомерных слов из горла вырывались неприличные громкие стоны и какой-то позорный сип, а все тело подавалось ему навстречу, влипало в него, прижималось и умоляюще терлось незатронутыми участками в надежде, что и до них доберутся жадные горячие руки. Ему-то что? Чертов Поттер наверняка выпил дозу в десять раз меньшую, чем моя, и теперь может возиться и целовать размеренно и неспешно, а я больше не могу. Не могу! Вскрикнув от очередного восхитительного засоса где-то в районе ключицы, я дернул его за волосы, заставляя поднять голову и посмотреть на меня мутным расфокусированным, обожающим взглядом, не выдержал и впился в его губы жадным, голодным поцелуем. Как долго я этого ждал! С прошлого раза я мечтал об этом, не переставая. Разумеется, никогда в жизни я не скажу ему, как шалею от его губ, полных и нежных, как дурею от их пошлого влажного тепла, как зверею от мысли, что он смеет целовать ими кого-то другого, не меня. Я неистово вылизывал его рот, утверждаясь в правах на него, скользил по гладким зубам, добирался до нёба, играл с языком, — проворный и гибкий, он словно специально был создан, чтобы доводить меня до исступления, — и мне уже было глубоко плевать, что сам он при этом чувствует. Но этот идиот в ответ целовался и стонал так, что можно было кончить от одних его стонов, вжимался в меня, вцеплялся пальцами в бедра, притягивал к себе отчаянно и жадно, всё настойчивей заваливая меня на спину. Ну, нет! Не знаю, сколько зелья перепало ему, но у меня сегодня на Поттера были вполне определенные планы. Ловкая слизеринская подсечка, и он уже стонет где-то подо мной, а я коленом раздвигаю его ноги в стороны. Хочу его. Как же я его неимоверно хочу! С самой школы. Всегда. Желанный. Глупое, наивное слово, но лишь оно способно отразить суть вещей в полной мере. Мне все же пришлось от него оторваться, чтобы рывком стащить с него брюки и сорвать с себя остатки одежды. Он же только тяжело и хрипло дышал и тянулся ко мне, пытаясь дотронуться или погладить, где придется. Не давая ему времени опомниться, я снова навалился сверху, целуя податливые губы и скользя руками по голой гладкой коже. Как же он хорош, красив до смешного. А Уизлетта просто дура, что отпускает от себя такое сокровище дальше, чем на пять ярдов. При мысли о ненавистной сопернице в сердце снова зацарапало чем-то острым. Я просто обязан сделать так, чтобы после сегодняшнего он и близко не подошел ни к кому другому. Или к другой. Малфои не признают полумер и ненавидят делиться. Я спускался поцелуями по прекрасному, дрожащему от возбуждения телу, и несвязно придумывал, как это сделать. Хотя для размышлений сейчас было не самое подходящее время, — от страсти глухо бухало сердце, и всего три мысли путались и плавали по кругу под мерный шум в ушах: “Он должен быть моим”, “не отдам”, и “как он хорош, сволочь”, — словно заевшая похотливая шарманка. Чем ниже я спускался по его животу, тем судорожней он дышал, и, наконец, когда я скользнул губами по выступающей тазовой косточке вниз, напряженно дернулся и, затаив дыхание, замер. Поэтому, когда я решительно вобрал в рот его член, то особо не удивился тому, как он ахнул, выгнулся, как от Круцио, и вцепился мне в волосы. Хотелось прерваться и спросить: “Поттер, придурок, тебе вообще минет-то делали хоть раз в жизни?”, но я был слишком оглушен собственным желанием, которое заставляло меня творить с ним нечто невероятное, пока мой любовник скулил, метался под моими губами и рычал от удовольствия. Не сказать, чтобы у меня был богатый опыт по этой части, — точнее, его не было вовсе, — но Малфои хороши во всем, за что ни берутся. Да и что тут сложного — жадно пососать, втянуть в себя крепкую, терпкую плоть, как сто раз мечталось в школьных фантазиях, выпустить, нежно лизнуть самый краешек, подуть, снова резко заглотить до самого горла и так повторять до умопомрачения, до его сладких слез и жалобных стонов. Лишь бы успеть вовремя пережать основание, чтобы мой дрожащий, заласканный аврор не умудрился кончить раньше времени. Чувствуя, что он совсем на пределе, я провел языком прощальный долгий след от самого низа до нежной солоноватой головки и отстранился. Не сейчас, Гарри, только не сейчас, мой хороший, когда я хочу тебя так, что яйца почти лопаются от желания. Поттер же совершенно несолидно всхлипывал, тянул меня куда-то к себе наверх, жадно искал мои губы и между благодарными поцелуями снова бормотал свое нелепое: — Люблю тебя, Малфой. Как же я люблю тебя… Драко. Дра-ако… Я терся о него всем телом, теряясь в наслаждении, купаясь в этих словах, и, разумеется, молчал о том, что готов проделывать это с ним по десять раз на дню, лишь бы слушать его признания снова и снова. — Я все для тебя сделаю. Что ты хочешь? Что? — он торопливо шептал это в мои губы и жадно всматривался мне в лицо своими беспомощными без стекол глазами. Я притянул его еще ближе, если такое было возможно: — Тебя. Я никогда особо не верил ни в какую любовь. Но сейчас, когда мои чувства были обнажены зельем до предела и полностью беззащитны, я внезапно понял, что это значит. Когда не хочется смеяться и упиваться слабостью бывшего врага, когда так важно защитить, уберечь его от самого себя, отдать ему всё, что только возможно, и самому наслаждаться, глядя, как искажается его лицо на самом пике. Когда необходимо каждое утро видеть лохматую голову на соседней подушке, а по вечерам снова и снова зацеловывать смеющиеся пунцовые губы, пить его горько-соленую вязкую горечь, как самое изысканное вино, обладать им полностью и не делиться никогда и ни с кем. Я закрыл глаза и изо всех сил прижал его к себе. Я любил его. Вот, значит, как это бывает. Как я попал. За своими спутанными мыслями я не сразу заметил, что снова лежу на спине, а Поттер нависает надо мной с самыми недвусмысленными намерениями, любовно и жарко целуя. Ну уж нет! То есть, я, конечно, не особенно против такого расклада, но сегодня я намеревался получить его полностью. Покорить, укротить, приручить, как дикое животное, чтобы был моим, только моим! Не отдавать никому и никого не подпускать слишком близко! Еще одна ловкая подсечка, — спасибо тебе, родной факультет, за науку, — и наивный аврор снова оказался подо мной, ахнув от неожиданности, распахивая изумленные донельзя глаза с огромными зрачками, перекрывающими почти всю зелень, когда я, наскоро призвав заклинание смазки, пальцем скользнул в тепло мягкой складки и легко закружил вокруг упругого входа, расслабляя, раздвигая и уговаривая. — Малфой, — вид у Поттера был такой недоуменный и неверящий, что я бы непременно расхохотался, если бы только не хотел его так сильно. — Заткнись, — голос меня едва слушался, поэтому получилось как-то хрипло и невнятно. Он был нужен мне, очень нужен, и я не мог позволить ему ничего испортить. Продолжая ласково гладить тугое колечко мышц, я чуть усилил нажим и приказал: — Прекрати дергаться и расслабься, Поттер. Будет немного больно. Лучше бы я этого не говорил. Он тут же сжался, как пружина, и мгновенно вылетел из-под меня, откатываясь на безопасное расстояние. Жалкий, трусливый аврор! — Ты только что клялся, что на все готов, — в отчаянии я шипел на него так, что позавидовала бы любая гадюка. — Но я не думал, что ты… — он растерянно отполз еще чуть дальше. Тупая гора мышц и самолюбия. Эта его потребность доминировать всегда была чертовски утомительна, но сейчас она была особенно некстати. Я готов был рычать и выть от обиды и животной неудовлетворенной похоти. Придурок! Подумаешь, никогда не был снизу. Можно подумать, я до него был! Я злобно его разглядывал, борясь с одуряющим желанием, но внезапно он кивнул, словно соглашаясь с неслышным мне диалогом в своей лохматой башке, шепнул “прости” и снова оказался рядом со мной, извиняющеся целуя, прижимаясь всем телом и намеками предлагая продолжить. Я осторожно скользнул рукой по его бедру, завел руку назад, но не успел даже проникнуть к заветному входу, как он снова зажался и попытался отпрянуть, умоляюще моргая своими глазищами. Ну и что мне с ним прикажете делать, когда внутри все ноет от невыносимого желания, я хочу его так, что темнеет в глазах, а этот остолоп шарахается от меня, как от дементора? — Перевернись, — приказывать строптивому Поттеру было непривычно, но еще непривычнее было то, что тот покорно послушался и перевернулся на живот. Сдерживаясь из последних сил, я снова принялся покрывать поцелуями прекрасное сильное тело, расслаблял, успокаивал и ласками спускался по идеально очерченной спине все ниже и ниже. Поттер подавался навстречу прикосновениям, постанывал, и я чувствовал, как под моими губами перекатываются и подрагивают от удовольствия литые тяжелые мускулы. По мере того, как я спускался вниз по его телу, он все больше замирал и, казалось, даже дышать стал через раз. Когда я мягко раздвинул руками упругие ягодицы и лизнул мягкие теплые складки, он вздрогнул, захлебнулся воздухом, настороженно напряженно затих и, когда я почти уверился, что сейчас он снова сбежит, неожиданно застонал и подался мне навстречу. Я даже не представлял, что смогу так возбудиться от этого процесса. Если бы кто-то в школе сказал мне, что я буду трахать Поттера языком, а тот стонать в голос так, что это будет больше похоже на хриплые вопли, я бы не поверил. Очень хотел, но так и не смог бы вообразить, что неприступный, далекий Гарри Поттер однажды будет жадно подставляться под мои ласки и молить: — Малфой, давай уже, возьми, я готов. Прошу, Драко. Я люблю тебя! Да, так хорошо, да! Да... Еще, еще! Трахни ты меня, наконец, чертов засранец! Меня не нужно было долго просить. Я был так измучен желанием получить эту великолепную, целомудренную сволочь, что сам не заметил, как мой щедро смазанный палец проник внутрь его тела, вызвав волну болезненной дрожи, и, уже не колеблясь, под его громкий жалобный всхлип решительно пропихнул туда же и второй. Тесно, узко, горячо. Плохо соображая от изматывающего желания, я непроизвольно раздвигал пальцы, сгибал их, задевая внутри что-то такое, отчего Поттер стонал, всхлипывал, хныкал, умолял, приказывал, требовал, снова молил и подавался ко мне, старательно насаживаясь на мою руку. При этом он нес такую несусветную похабщину, приправленную любовным бредом, что мне оставалось только смутно дивиться подкованности нашего образца добродетели и считать в уме до ста, чтобы всё это не завершилось слишком быстро. Ни один из нас до сих пор так и не кончил, и это было почти невероятно, потому что от странной смеси страсти, похоти и нежности темнело в глазах и сдавливало горло. Я едва сдерживался, чтобы не твердить непрестанно, как я хочу его. Его одного, всегда, всю жизнь. Как мечтаю, чтобы стал моим, только моим, целиком, полностью, с этого дня и на всю жизнь. Как хочу взять его, подчинить, пометить, привязать, чтобы не смел даже думать о ком-то другом кроме меня. Осторожно вытащив пальцы, отчего он протестующе заныл, я торопливо приставил член к его входу и двинулся вперед, медленно наполняя его собой. Поттер замер от новых непривычных ощущений, нетерпеливо поерзал и внезапно резко дернулся мне навстречу, полностью насаживаясь до упора. Импульсивный кретин! Тупоголовый герой! Даже мне за него стало больно. Я застыл на месте, ласково поглаживая по спине и утешая, потом осторожно повернул к себе его лицо с блестящими от выступивших слез глазами и успокаивающе долго целовал искусанные в кровь губы до тех пор, пока боль не утихла, и он снова не начал осторожно двигаться, постепенно входя во вкус. Мой Поттер. Гарри. Иногда самые смелые мечты сбываются. Нужно только немного им помочь. Пусть даже при помощи запрещенного зелья. Сейчас моя мечта бесстыдно насаживалась на мой член, жалобно стонала, подгоняла и хрипло обвиняла во всех смертных грехах: — Что ты там возишься, Малфой? Ты издеваешься надо мной? Специально тянешь? Всегда был гадом, гадом и остался. Ну давай же, давай, Драко. Сам напросился. Я и так уже устал сдерживаться, и моим единственным желанием было отпустить на волю свои чувства, остро приправленные любовным зельем. Я резко толкнулся в него с такой силой, что он не сдержал стона, но тут же снова подался ко мне. Гарри. Мой Гарри. Смешные вихры, перекаты мускулов, изогнутая поясница, бесстыдно отставленный зад… Всего этого было для меня много, слишком много. Уже на самом пределе я вбивался в тугую тесноту всё резче, всё быстрей. Мне казалось, я обезумел. Моя страсть толкала меня вперед, заставляла брать без спроса, требовать, настаивать, получать. Я шел по самому краю своих чувств и не видел ничего вокруг, кроме красной пелены похоти и этого невыносимо прекрасного бесстыдного тела, которое я наконец-то заполучил целиком и полностью. Я трахаю Гарри Поттера. Что-то острое, жгучее, стократ усиливаемое его стонами, сжалось и оплело меня внизу так, что не осталось места для других мыслей и чувств. Я трахаю Гарри Поттера. Мой бывший враг подо мной внезапно замер, хрипло выкрикнул “Дра-ко!” и начал дергаться, пачкая руку густым семенем. Я тра… Мир завертелся, взорвался, и я начал выплескиваться внутрь моего любовника тугими плотными струями. Потерявшись во времени и пространстве, я шептал: “Гарри. Мой Гарри. Только мой”, — и кончал в его обнимающее тепло так мучительно долго и сильно, как не кончал до этого ни разу в жизни. Когда я пришел в себя, Поттер подо мной тяжело дышал и не шевелился. Я лежал на нем сверху, горячем и расслабленном, и совершенно не собирался слезать. Мне было хорошо, я наконец-то мог контролировать его целиком, каждый шаг, каждое движение — восхитительное ощущение дракона, охраняющего свои сокровища. И пусть только попробуют забрать. Быстро останутся без руки или еще чего похуже. — М-м-малфой, — я почти не узнал его голос, придушенный и ленивый. — Ты так хочешь, чтобы я принадлежал только тебе? Я прекратил целовать его взъерошенную макушку и напрягся. Кажется, я снова потерял над собой контроль. Неужели это так заметно, и я подарил ему повод для очередных издевок? Мой голос прозвучал еще холоднее, чем обычно, когда я скатился с него и сел рядом: — Ты имеешь что-то против, Поттер? Внезапно моя нагота стала меня раздражать, и я сердито потянулся за рубашкой. Он приподнялся на локте и уставился на меня с непонятным выражением лица: — Мы вчера говорили с Джинни. Я раздраженно мотнул головой, пытаясь наскоро определить, где у проклятой рубахи рукав. Самое время выслушивать истории про его ненаглядную женушку! Но Поттер, как всегда, отличавшийся тонкой душевной организацией горного тролля, продолжал твердить о своем: — Она очень хорошая, и для меня не просто жена, мы с ней дружим. Да чтоб черти побрали этого придурка с его откровениями! Чтоб ему персональный котел в аду уготовили на пару с его рыжей бестией! Я рванул рукав так, что послышался жалобный треск ткани, но Поттер, разумеется, не унялся и продолжал изливать мне душу: — Так получилось, что мы с ней мало общались последнее время. Разговариваем, конечно, но не больше. Но я никак не ожидал… Оказывается, у нее давно есть любовник, — от этих слов я буквально остолбенел и даже не заметил, как Поттер резким уверенным движением вырвал рубаху из моих рук. — Мы поговорили и решили, что оба ничего не имеем против развода. Я смотрел на него, как зачарованная змея на факира, и непослушное сердце сжималось в отчаянной надежде. — Я знаю, что вы давно не живете с Асторией. Я думал, вдруг ты захочешь… Думал, что мы… Сердце сделало сальто-мортале и рухнуло вниз. Я молча уставился на него, забыв как дышать, а он вопросительно смотрел на меня и явно чего-то ждал. Но даже если бы мой голос сейчас меня послушался, я бы все равно не смог выдавить из себя ни единого путного слова. Не дождавшись ответа, он опустил глаза и понуро усмехнулся: — Только ты мне так ничего и не сказал, Малфой. Даже под действием зелья. Видимо, для тебя это ничего… Неважно, забудь... — он комкал и мял в руках мою рубаху, растерянный, нелепый, прекрасный. И всё вдруг стало легко и просто, а мое серое будущее внезапно заиграло наивными радужными цветами. Еле сдерживая недостойный восторг, я презрительно фыркнул, отобрал у него измятый батистовый ком, который некогда обошелся мне в двести галлеонов, наложил очищающее и спокойно оделся. Потом проверил перед зеркалом прическу на безупречность и лишь после этого обернулся и бросил на него снисходительный взгляд сверху вниз. Поттер сидел на ковре, обхватив колени руками, все такой же растрепанный, голый и беззащитный, только нацепил свои несуразные стекла, чтобы удобнее было следить за моими движениями. Мне пришлось собраться с силами, чтобы выразительно закатить глаза, потому что хотелось, не отводя взгляда, любоваться этим лохматым недоразумением с несчастным лицом и решительно поджатыми губами. Всё-таки иногда он бывает так утомителен в своей тупости. Я очень постарался, чтобы мой голос прозвучал устало, высокомерно, и в него не прокрались счастливые нотки: — Поттер, прекрати возмущать воздух своей идиотской болтовней. Тебе давным-давно пора одеться. Если до тебя еще не дошло, то мы сейчас аппарируем собирать твои ужасающе безвкусные шмотки, — он поднял на меня недоуменные растерянные глаза, — и переносим их все в мэнор. Что ты на меня уставился? Да, мы будем жить у меня, подальше от прессы. Потому что мне совершенно не улыбается, чтобы Скитер подсматривала за нами в окна и строчила эссе: “Десять поз любви, которые предпочитает герой магического мира”. А ты потерпишь. Я и так ради тебя слишком многим жертвую. Думаешь, любить национального героя легко и просто? Пока я удовлетворенно наслаждался зрелищем, как угрюмая физиономия расцветает доверчивой радостной улыбкой, мне внезапно пригрезился коварный женский смех, мелодичный выкрик: “Браво” и сдержанный плеск воды, слишком похожий на аплодисменты. Я швырнул в обомлевшего Поттера его дурацкой мантией, чтобы он побыстрей пошевеливался, и решительно отмахнулся от слуховых галлюцинаций. В конце концов, от внезапного острого счастья может померещиться еще и не то.