Нелегко живется мизантропам

Помогите сумашедшим В мир безумия ушедшим В мире том и оставаться В наш жестокий не соваться (Юрий Кутюмов)

Сюда довольно редко заходят. Все физиологические нужды отпали, и можно делать, что хочешь - рисуй, пиши, музыку слушай, спи, когда захочешь. Не надо париться из-за школы, брекетов, семьи, не стоит даже грузиться предательствами друзей, которых теперь и знакомыми назвать язык не поворачивается. Но главное развлечение - это, пожалуй, огромное окно почти во всю стену; придвинул кресло, и сиди хоть целый день, смотри. Как будто разом решились все проблемы, но в то же время... Тук-тук. - Можно войти? - Я спрашиваю у себя, можно ли мне войти к себе?.. - Не придирайся к словам,- Диккер плюхнулась на кровать и огляделась по сторонам,- а Кошак где? Пахомова ногой выпнула из завала под столом меховой комок: - Да сдохла еще недели две назад. Наташа равнодушно посмотрела на свалявшуюся и запылившуюся шерсть, остекленевшие, похожие на кукольные, глаза, выпирающие клыки из приоткытой пасти, обтрепанную ленточку на хвосте. Чего-то не хватало. Ах да, грязно-белая лапа с ошметками мяса валялась недалеко под столом. Здесь существа не подвергаются разложению. Пока что. - Не хочешь... - Нет, не хочу. Только раздражала и скреблась в стенку, скулила, что наружу хочет. Диккер легонько постучала по стеклу, на что оно отозвалось мелодичным звоном. Пахомова подскочила и вцепилась Наташе в руку, утробно рыча: - Не смей. - Еще рано? Понятно. - Пффф... Понятно ей, все так ясно, что аж хочется плакать, понятно, понятно, все на поверхности, ха-ха... Аха-ха...- и Наташа разразилась диким смехом. Тихо скрипнула дверь. *** Хрррр.... *** -Телевизор, что ли, посмотреть...- Пахомова задумчиво развернулась к сияющему миру за стеклом и закинула ноги на стол,- Это еще что?.. Огромная аудитория, залитая искуственным светом, маленький лысый дядька в сером костюме сердито оглядывает длинные ряды столов. Вокруг - безликие куклы. Парней сегодня что, не завезли? Хотя нет, вон, недалеко от входа затесалась парочка. Несколько девушек шепотом переговариваются, изредка косясь на лысого. Перед собой, так сказать, Наташа обнаружила лист с тестом, причем рука лихорадочно строчила заумный развернутый ответ. - Экзамен, значит,- Пахомова лениво отвинтила крышку от бутылки, глотая из горлышка противную бурду. Другой все равно нет. Оторванная кошачья лапа мелко затряслась, привлекая внимание девушки. - Ах, про себя, любимую, забыла!- Наташа соскочила с кресла и летящей походкой добежала до куска плоти,- Прости-простии!- и вылила все содержимое на место среза, где красноватое мясо прикрывало отломанную кость. Все запузырилось, лапа начала еще отчаянней дергаться, а Пахомова невозмутимо вынула канцелярский нож и воткнула его в трясущиеся мышцы. Пригвозденная к полу плоть застыла, как ни в чем не бывало. - Ну воот, теперь карандаши нечем точить,- отрешенно пробубнила Наташа, украдкой оглядываясь на бОльшую часть кошачьего трупа,- Интересно, а ты почему не шевелишься? Труп молчал. Трупы по определению не умеют разговаривать. *** На самом деле, Наташа Диккер уже давно потеряла всякую надежду вытащить свое замкнувшееся „я” на свет божий и суд общественный. На самом деле, все острее она осознавала, почему это самое „я” не хочет обратно. На самом деле, ей самой хотелось сбежать, да от общества далеко не убежишь - догонит и упечет в желтый домик. На самом деле, суть наташинского способа „побега” не сильно отличалась от одиночной камеры, да ведь других вариантов развития событий она и не рассматривала, да? Диккер самой жутко опостылели окружающие рожи, повернутые на бухле и наркоте. Да таких в каждом институте пруд-пруди, куда не ткнись в поисках лучшей доли. Наташа с удовольствием бы отдохнула в той темной душной комнате, в которой никого нет, кроме нее, нее и нее... Но ведь кто-то же должен оставаться здесь, в прогнившем мирке? Кому еще, если не ей, терпеть все это? Кэтсвилл слишком кошка, чтобы жить здесь; Пахомова, если если вылезет, наверняка не выдержит и загремит в настоящую одиночную камеру; Неро... А Неро не Пахомова, не так скоро загремит, зато славу жестокого убийцы и отъявленного маньяка заработает быстро. Пусть лучше дальше бродит на задворках сознания. Может, она уже и вовсе растворилась и слилась с Пахомовой обратно; но такой исход был бы еще хуже. Диккер раздраженно взъерошила челку: все-таки, им всей вредно думать. *** Деревья причудливыми фигурами застыли в сердитом молчании, их кривые узловатые пальцы тянутся к небу. Воздух тяжелый и почти физически ощущается, заполняет легкие, не дает продохнуть, стопорит движения, мешает думать. Темное небо, напротив, с земли кажется бесконечно черным, чистым, наполненным светом редких, но таких ярких звезд. От этого серый туман, укрывающий лес без единого листочка и травинки, кажется еще тяжелее. Неро механически разрезает воздух неестественно длинными и черными фалангами пальцев, напоминающими когти Росомахи. Ватное серое пространство не дает легко пройти, и Наташа, пожалуй, впервые замечает, что ее руки в такой форме удивительно гармонируют с окружающей обстановкой. Луны нет, месяца нет, холодное мерцание звезд да хлюпанье под ногами. Неро не видно из-за особенно сильно сгущающегося внизу тумана земли, да ей и не особо интересно. Какая разница? Надо поскорей выйти, пока тело в том мире не состарилось. Иначе веселья не получится. *** Хруст. Капающая на грязный линолеум жидкость. И снова хруст. Наташа остервенело старалась отрезать заднюю лапу у Кэтсвилл небольшим канцелярским ножом, чудом не сломавшимся при таком обращении. - Хи-хи-хи... Не... Ломается... Никак не сломается... Хи... Как... Как инте... Интересно... Аххи-хи...- девушка даже не задумалась, что ее удивляет больше - не ломающаяся нога или не ломающийся нож? Плюнув, Наташа с нечеловеческой силой руками отломала нужную часть ноги и ножом принялась срезать лоскуты кожи со слипшейся шерстью. Жидкости в мертвом теле почти не было, мышцы такие маленькие, хрящи легко разламываются. Запекшаяся еще с прошлого раза кровь делала кусок лапы скользкой, но Наташе, похоже, было все равно. Разобрав ногу на составные, Пахомова потянулась за оставшейся тушкой, но хлопнувшая дверь отвлекла ее от мертвечины. - Ты что творишь?!- прошипела Диккер, хватая Наташу за волосы на затылке и буквально впечатала ее лицо в пол,- Совсем крышу снесло?! В ответ послышалось бульканье, подозрительно похожее на едва сдерживаемое хихиканье. Диккер опять же за волосы потянула девушку вверх, разглядывая себя: Наташа с утробным подхихикиванием пальцами вправляла себе сломанный нос, слизывая с верхней губы не перестающую течь кровищу. Диккер выругалась под нос и пинком тяжелого ботинка зарядила себе под дых - Наташа сложилась пополам, безвольной куклой свалившись на холодный пол. Диккер устало села рядом, прислонилась спиной к столу и прикрыла глаза, пытаясь успокоить остатки разума в этой сплошной бессмыслице. Ногу пронзила мгновенно распространившаяся жгучая боль - тонкое лезвие канцелярского ножа перерезало несколько сухожилий, горячая кровь начала выливаться из тела хозяйки, стремительно покидать проторенные дорожки вен и артерий. Пахомова с разбитым лицом добродушно смотрела на испорченную ногу и, следя за реакцией Диккер, подсела поближе. Наташа морщилась, судорожно дышала, но убегать явно не собиралась, и тогда девушка, поудобнее схватившись за нож, распорола Диккер икру. Кровь захлестала с новой силой, конечность окончательно занемела, но рана не обжигала, а просто заглушала все прочие чувства и ощущения, забивала серым колеблющимся фоном все вокруг. Наташа с возрастающим интересом наблюдала за Наташей. Эта-то поинтереснее дохлого Кошака будет! Диккер резким движением обняла Пахомову и прижала к себе, одной рукой приглаживая растрепавшиеся волосы. Наташа дернулась, не ожидая в ответ на свое поведение подобной реакции. Мизантроп ненавидит людей. Мизантроп со вконец расшатавшейся психикой вымещает свою ненависть опять же на людях. К сожалению, в своем маленьком выдуманном мирке нет этих вечно копошащихся тупых людишек, так что агрессию приходится вымещать на себе же самой. Наташа, все еще сжимая канцелярский нож, ответно себя обняла. Диккер слабо улыбнулась, стремительно бледнея - помереть не помрет, уж покрепче Кэтсвилл будет, но приятного мало. А ведь всего лишь пара глубоких надрезов на ноге! Как хрупко человеческое тело! Наташи захихикали и одновременно вонзили себе в спины ножи; Пахомова - канцелярский, другая - кухонный. Искромсанные остатки кошачьего трупа задрожали за компанию. - Аххаха... Ха-ха... Хах... Пол стал уже привычно красного цвета.