Радуга на запястье

Утро застало этих двоих еще в постели. В свете солнца было видно, как по комнате, танцуя в воздухе, летали мелкие пылинки. Ну не может быть так, чтобы такая волшебная вещь, как дневное светило, была всего лишь космическим телом. Вообще скучно о чем-то здраво размышлять, особенно, если в мире столько чудес. Разве могли поддаваться логике красота, любовь и сила искусства? Разве можно объяснить то, как соломенные волосы Роджера отливают медью в свете солнца? Или чувства, что ощутил Брайан, когда неосознано коснулся этого расплавленного золота пальцами? Это утро предвещало беззаботный, полный ленивого счастья, день. Можно было сходить к озеру поплавать или поваляться на поле среди спелой пшеницы. Но зачем все это Мэю, если у него и так под рукой всегда свое собственное "пшеничное поле"? Роджер по-прежнему лежал с закрытыми глазами, но Брайан знал, что он лишь притворяется спящим. Просто Тейлору хотелось, чтобы на него смотрели, гладили по волосам, обнимали во сне, ведь наяву он вряд ли сам этого попросит. Мэй знал, что стоит ему поцеловать Роджера в щеку и тот, стараясь сделать убедительную недовольную гримасу, наконец "проснется". - Родж, отныне нарекаю тебя пшеничной башкой, - смеясь, прошептал другу в ухо, Брайан. Сложно было притворяться спящим, когда черные кудри щекотали лицо, поэтому Тейлору с трудом удалось не рассмеяться. Тем временем, за окном заморосил мелкий дождик. Воздух наполнился приятным запахом озона. Но солнце продолжало также ярко сиять. - Вау, "слепой" дождь! - восхитился Мэй, на минуту отвлекшись от Роджера, который еле-еле скрывал глупую улыбку. А потом вдруг он открыл глаза, защекотал Брайана и, хохоча, проговорил: - Если я пшеничная башка, ты кавказский пудель! - А вот это уже не смешно. - Но звонкий смех гитариста говорил об обратном. - Перестань меня щекотать, я ж так помру! Он уже даже начал брыкаться. - Ну что ты как маленький? - Роджер не знал пощады. - Ревнивый что ли, пуделек, да? Брайану удалось проделать невероятный маневр - перехватить руку парня и повалить друга обратно на постель. Нависнув над ним, он грозно взглянул ему в глаза. - Я тебе отомщу, пшеничная башка, слышишь? - Я не против, кавказский пудель, слышишь? - вторил ему Тейлор, хитро ухмыляясь. Пусть он и строил из себя недотрогу, в его взгляде можно было прочитать неприкрытое желание и вожделение. - Ни слова больше. - Брайан крепко поцеловал его. Лучший способ заткнуть особо разговорчивых. Касаясь друг друга губами, оба не переставали улыбаться. Им казалось, что мир существовал лишь для них двоих. Все было хорошо. Пока они утопали друг в друге, дождь закончился, и солнце снова наполнило комнату теплом и светом. Мэй на секунду отстранился от Роджера, на что тот недовольно застонал, и выглянул в окно. - Какая красота! Смотри, радуга! - Ты как ребенок, ей-богу. - Роджер потянул темноволосого за рукав. - Иди сюда, мы не закончили. Брайан укоризненно посмотрел на барабанщика, а потом глаза его восторженно засияли. - Вау, Родж, гляди-ка, - Мэй схватил руку Тейлора и подставил ее под лучи солнца, - у тебя радуга на запястье! Роджер опять улыбнулся детскому энтузиазму друга и сказал: - А, знаешь, это просто прекрасно. Не взрослей, а то станешь скучным и ворчливым. Брайан продолжал созерцать радужный след на руке "пшеничной башки", а потом внезапно поцеловал его в запястье. Он о чем-то поразмышлял с минуту и произнес: - А в принципе я и так богатый человек. У меня и радуга, и поле пшеничное, и солнце свое есть. Разве это не чудно? - Солнце? - Ну да, одна такая ворчливая пшеничная башка, что сидит рядом со мной и задает глупые вопросы. Глаза друзей встретились, и музыканты снова рассмеялись. Они чувствовали себя абсолютно счастливыми. Эти двое еще долго будут помнить то самое обыкновенное (но точно не для них двоих) утро. Счастье заключалось в простоте вещей, в глазах любимого человека и, может быть, совсем немножко - в радуге на запястье.