Koi no yokan kara

Под высоким фиолетовым от блеска, лежащего на отвесных выступах снега небом, в одной из пещер, потаенных в лесах безмолвной горы Томурауси, лежал Лис. Он был настолько худ, что кровь из его передней лапы почти не сочилась. Из-за сильных судорог брюхом почти не чувствовался холод камней. Из-за голода зверь потерял бдительность и оступился. Над лисьей головой закружилась летучая мышь. Глаза ее блестели лишь тогда, когда на них падал лунный свет. Чуткий слух уловил быстрые взмахи крыльев, от которых хохолок на затылке китсуне растрепался. Мышь не хотела вылетать из пещеры. Даже когда лапа с облезлой шерстью на тонких косточках медленно рассекала воздух, чтобы поймать ее. Лишь только опускалась ниже, кружась перед усталыми глазами, которые то и дело выпускали ее из виду. Мотнув головой, Лис сдвинул на бок маску с красными узорами, повторяющими изображение в потрепанной книге, поклонился три раза луне из последних сил… и тут же зашевелился на земле юноша, внешность которого никто не мог описать, потому что никогда его не видели, а летучая мышка разговаривать не умела. Знали только люди, что живет на горе один из духов, которых приказал истребить император, после того, как женщина, околдовавшая его своей красотой и острым умом, чуть не лишила его не только места на престоле, но и жизнь его едва не оборвала. Поговаривали, что китсунэ из этих мест заманивает охотников из бедных деревень в горы. Когда те, выдохшиеся и почти без оружия, начинали бежать за пушистым хвостом, мелькающим между зеленью, пытались схватить его голыми руками, Лис набрасывался на их лицо и вонзал свои зубы в разгоряченные от охоты щеки людей, и пока они не пришли в себя от боли, быстро скрывался. Этих охотников никогда больше не видели. Из-за крови, застилавшей им глаза, они не замечали обрывов и падали с высоты. А хищные птицы только этого и ждали!.. Никто даже не искал бедняг. Их имена терялись среди многотысячной толпы и множества домыслов. Вот Лис и не боялся показывать себя. Но тогда, когда воинов осталось всего несколько десятков, попадаться на глаза становилось слишком опасно. Голые колени, когда ведьмак пытался подняться, царапались о неровные камни, в его черное кимоно из грубой ткани еще больше въелась пыль. Подвязано оно было широкой лентой, из концов которой лезли нитки, вьющиеся, словно змеи. Ключицы вырисовывались так четко, что мышь зацепилась за них своими маленькими лапками и внимательно всматривалась блестящими карими бусинками в полузакрытые глаза своего рыжеволосого хозяина. Во время тайфуна, что сломал чужие дома, когда солома кружилась по ветру, попало в деревню животное или птица – дети, у которых летучая мышь висела на палке под ярким солнцем, не знали, как ее назвать. Мальчишки бегали вокруг деревни, пугая друг друга, когда обездвиженные крылья соскользнули с палки, и тельце упало на тропинку. Дети не обратили на это никакого внимания и побежали дальше. Лишь только Лис, постоянно оглядывающийся, чтобы не споткнуться и не дать охотникам схватить себя за холку, зажал животное между зубами и продолжил свой путь на вершину. Он успокоился лишь тогда, когда в одном из ущелий учуял собственный запах. Солнце становилось оранжевым и скрывалось за навесами из камней над входом с каждым тяжелым шагом. Чувствуя во рту неприятный скрежет чешуек, Лис выпустил мышь. Она ожила, находясь в кромешной темноте пещеры среди разнообразной древней утвари, чернеющего пепелища и сухих веток, сложенных на выступах, предназначение которых она не понимала. Жалобно попискивая, черное пятнышко перебиралось с плеч на волосы, ожидая, когда же юноша оправится. Лапки запутались в кудрях и, попытавшись взлететь, летучая мышь дергала пряди, заставляя ведьмака извиваться от боли. – Шота! Перестань! – шипел он сквозь зубы. – Перестань, тебе говорят! Наконец справившись с пленом, зверушка замолкла, и ведьмак начал отползать к стене, но возобновившийся громкий писк наверху заставил его поднять голову. И тут потемневшие от времени вязки из бамбуковых нитей, оказались в лапках, а сама маска китсунэ тянула кружащуюся мышь к земле. Сцарапывались на глине ритуальные рисунки. Подлетев к краю, Шота взмахнул крыльями легче и разжал коготки. Когда юноша наклонился и протянул руку, магический атрибут уже терялся маленькой белой точкой на фоне серых угловатых обрывов, в трещинах которых из-за скопившейся талой воды проросли низенькие кривые деревца. – Глупец! – дух в человеческом обличье медленно поднимался на ноги. Мышку почти не было видно во мраке. Слышалось только постукивание друг о друга пустых котелков. – Ты совсем не понимаешь, на что меня обрек! – пальцы сжимали кожаное крыло, другое сильно-сильно трепыхалось. Рука ханъё ныла от боли, когда он доставал мышку из кувшина с узким горлышком. Голова мыши повернута в сторону выхода. – Почувствуй, каково это, быть тем, для кого тяжесть, которая мешает лететь, не только предмет, который можно сбросить и забыть, а еще и то, что в душе! Стань же навеки человеком! Тотчас же озарилась пещера ярким светом, и кожа начала светлеть, тело становиться крупнее…через несколько секунд ведьмак сжимал не жилистое крыло мыши, а крепкую человеческую ладонь, которую тут же отпустил и замахнулся кулаком, но небрежный беспорядок коротких черных волос заставил его вспомнить, что это единственное живое существо, скрашивающее его одиночество. На расстоянии смотрел он на юношу своих лет голодными глазами. Но только не из любопытства он делал это, а из-за того, что про охотников вспомнил. Но маски на ведьмаке не было, не превратился он в китсунэ. Лишь наблюдал за осторожными шагами навстречу. Утратив способность видеть в темноте, обращенный шел на рыжий огонек волос своего хозяина. Хотел позвать того, чтобы подошел поближе, но не получалось, не поглотила до конца магия его настоящую сущность. Полы кимоно ведьмака более не шелестели от свободного ветра, а губы Шоты пахли терпкостью сушеных трав и горечью сока диких цветков, которыми пропиталась обожженная глина. Понял ханъё, что пробовать плоть человека можно не только на зуб. Брюнет, положил ладони на плечи и ведьмак дернул одним из них – он так всегда делал, когда хотел согнать летучую мышку, которая щекотала его своими крыльями, чтобы та не свалилась в клокочущее варево. Но теплая тяжесть человеческих ладоней испугала его. Хрип из чужого горла заставил напрячься острый слух. В горах, где всегда безмолвно, каждый шорох нужно слушать внимательно, чтобы убежать за секунду до наступления опасности, так говорили лисы. В карих зрачках стало хватать места не только для круглой тусклой луны, но и для отражения лица напротив. Всучил тогда ему в руки дух старую гитару с потрескавшимся корпусом и лопнувшей струной, зная, как Шота любил держать все в своих лапках, и ушел с горы, не оглядываясь. Никогда больше он не поднимался в свое прежнее жилище. До сих пор музыку молчаливого сердца считают самой красивой, потому что с тех пор повелось у людей считать любовь чудом,и для того,чтобы услышать его, нужно преодолеть высокие горы.