ПРОЛОГ
Они плыли уже три дня, и Росинант начал подумывать, не сбились ли они с пути. Он был уверен, что правильно рассчитал курс, однако ветер мог отнести их в сторону. И еды оставалось всего ничего — хотя Ло почти и не ел, а у Росинанта от переживаний за Ло тоже пропал аппетит. Мальчишка уже едва огрызался в ответ на хлопоты Росинанта, и на того холодный тошнотный ужас накатывал при мысли, что Ло может в любую минут потерять сознание или даже умереть, а Росинант ничем, совсем ничем не сможет ему помочь. Два года Росинант глядел на Ло и видел лютого звереныша, и не замечал, что росточком тот Росинанту чуть выше колена. Маленький, совсем маленький и слабый. Ведь это Росинант раньше всегда был слабым — рядом с Доффи, Сенгоку, другими дозорными. Он сам знал, что сила его не в бою; знал и то, что в открытой схватке не сплохует, пусть даже ему далеко до чудовищной силы Гарпа или Кузана. Но Росинанту никогда прежде не приходилось заботиться о ком-то меньше и слабее себя. Жизнь Ло, как мелкая пичуга, так и норовила выпорхнуть из тщедушного тела. Удивительно, каким тяжким грузом вес ответственности за эту жизнь лег на плечи Росинанта. Порой ему казалось, что в мире нет ничего важнее спокойного дыхания спящего Ло, и тогда цель, ради которой Росинант сбежал и вернулся, ради которой изворачивался и лгал, притворялся и убивал, — остановить Доффи любой ценой, — казалась ему такой странной, такой мелкой и ненужной. Четырнадцать лет Росинант дышал Доффи и мыслями о нем, а теперь тот будто отдалился, поблек, словно выцветшая фотография. Звание, миссия, все, ради чего Росинант так долго и тяжко трудился, — Росинант уже знал, что все это придется оставить позади. Он не жалел; только вспоминались порой руки Доффи у него на плечах, и тогда Росинант говорил себе, что это к лучшему. То душное и мучительное, что держало его мысли на привязи у ног Доффи, отравляло тело и тупой болью ныло в сердце, — Росинант уже понял, что не вытравит его и не прогонит, и смирился. Но пока он был жив, он мог сражаться с ним, и Росинант сражался. Волны швыряли утлую лодчонку из стороны в сторону, косые струи дождя били прямо в лицо, и Росинант согнулся над дрожащим Ло, чтобы хоть немного прикрыть его от бури. Даже сквозь мокрое одеяло он чувствовал, какой у Ло жар. Во все стороны до самого горизонта, затянутого серой грозовой мглой, вокруг колыхалась одна сплошная вода. Росинант представил себе, что будет, если он сейчас свалится за борт, и прижал Ло покрепче. Ло должен был выжить, и плевать на остальное.І. ХЛЕБНЫЕ КРОШКИ
Коммандер Росинант Донкихот писал донесение. Свечка чадила и шипела, воск капал на стол и застывал бесформенными кляксами. Рядом высилась горка грязной посуды: чашка, плошка, поднос с обглоданными куриными косточками. Росинант то и дело задевал посуду локтем — приходилось вылезать из-за стола, опускаться на колени и подбирать. Ложка уже улетела куда-то под топчан; Росинант возился-возился, пытаясь ее оттуда выудить, выбрался из-под топчана весь в пыли и паутине и махнул рукой. В конце концов, донесение было куда важнее, чем ложка. На этом острове была застава Дозора, и оставить письменный отчет в условленном месте оказалось проще, чем искать укромное местечко для поспешного доклада по Ден-Ден-Муши, ежеминутно рискуя быть раскрытым. Они с Сенгоку так и уговорились: есть возможность — доклад, нет возможности — письма. Росинант лишь надеялся, что они доходят до адресата. Он дошел до раздела "Состав группировки" и остановился, по привычке мусоля кончик карандаша. Среди взрослых ничего не поменялось, а дети… тут было сложнее. Ло оказался упрям и уходить из семьи не пожелал, хотя, видит бог, Росинант старался изо всех сил — самому становилось муторно от колотушек, которыми награждал упертого мальца. Метод Росинанта в очередной, четвертый раз не сработал — но Деллинджер был совсем мелкий и еще говорить толком не умел, а Детке и Буффало было совсем, совсем некуда больше идти. Росинант их понимал — и оттого еще усерднее пытался от них избавиться. Ему когда-то повезло — ему встретился Сенгоку. Должно же было повезти и этим двоим. Не таков был мелкий Ло из сожженного Флеванса. У мальчишки в глазах была смерть, смерть вскипала желчью у него в голосе и проступала у него из-под кожи белыми пятнами. Немногие так желают жить, как мальчишка Ло желал другим смерти. Это было очень эгоистично с его стороны, думал порой Росинант, — мечтать разрушить весь мир, только потому что его собственный маленький мир оказался разрушен дотла. С каждым днем Росинант все отчетливее узнавал в мальце Доффи, каким тот был четырнадцать лет назад. Да, когда-то брат был таким же маленьким, отчаянным и неистовым. С тех пор он вырос и заматерел, стал рассудительнее, хитрее и опаснее. Этот — не вырастет. И от этого почему-то становилось грустно. И Доффи Ло вряд ли поможет: к тому времени, как подойдет назначенный Ло срок, Доффи уже будет в Импель Дауне… если все пойдет по плану и Росинанту ничто не помешает. Иногда, готовя донесения, Росинант вспоминал, как они с Доффи рылись в отбросах по городским свалкам, ища хоть какой-нибудь еды, и Доффи всегда делился с ним, если Роси ничего не находил. Росинант до сих пор отчетливо помнил удушливую вонь, от которой выворачивало нутро, и белых жирных червей в гнилье, которое им, бывало, приходилось есть. Росинант помнил тухлую воду и собственные дырявые ботинки, из которых торчало больше пальцев, чем закрывали остатки мысков. Росинант помнил ночевки под мусорными кучами, помнил пронизывающий ночной холод, от которого их с Доффи спасало только тепло тел друг друга. Помнил тошнотное, обреченное ожидание, накатывавшее на него каждое утро, едва он открывал глаза: не этот ли день станет последним? Порой жить бывало слишком мучительно, и тогда Роси просил Доффи бросить его… или убить. Брат каждый раз пинками поднимал его с земли, порой давал хлесткую пощечину за слова, недостойные Небесного Дракона Донкихота. Тогда брат еще верил, что они когда-нибудь вернутся домой, на Мариджою. Росинант вспоминал брата, окрыленного и счастливого, по-детски отчаянно верящего в то, что дом уже близко, рукой подать. Что их отделяет от стен Мариджои всего-то ничего: обшарпанный деревянный сундучок с треснутой крышкой, в котором, засыпанная солью, чтобы не гнила, лежала голова Дракона-отступника. Брат так широко улыбался, когда обещал вернуться за ним еще до конца месяца. Когда Доффи вернулся из Мариджои, Роси показалось, что брат больше никогда в жизни не улыбнется. Росинант вспоминал отрезанную голову отца — нож был туповат, Доффи пилил долго и трудно, брызгая кровью и ошметками мяса. Наконец поднял ее за волосы, и Роси отвел взгляд, увидев на бескровном, белом лице все ту же спокойную улыбку, с которой отец умер. Доффи пнул безголовое тело напоследок, будто падаль, и подался прочь. Роси не пошел за ним. Он остался возле отца и вырыл тупым ножом яму неподалеку, где земля была помягче, — сил хватило выкопать только такую, что тело отца едва в нее поместилось бы. Отогнал ворон, дотащил отца до могилы и рухнул наземь вместе с ним, обливаясь потом и вытирая рукавом сопли и слезы, всё текущие из глаз. От рыданий он начал громко икать. Здоровенный, жирный ворон с мокро блестящим клювом опустился наземь прямо у колена Роси и разглядывал его поблескивающими черными бусинками глаз, то так, то эдак наклоняя голову. Больно клюнул и отскочил от крика Роси, но недалеко. Вороны умные твари; этот, видимо, смекнул, что даже после того, как Роси закончит, от большого куска мяса его будет отделять лишь тонкий слой земли. Роси кое-как перекатил тело в яму — оно все было в пыли, в грязи, в месиве из земли и крови. Он шмыгнул носом и принялся решительно сгребать землю ладонями, забрасывая могилу. Ворон наблюдал, иногда насмешливо каркая. Когда вместо ямы перед Роси оказалась более-менее ровная поверхность, он принялся таскать камни. Ворон гонялся за ним, встрепывая крыльями, и норовил клюнуть в лодыжку. Чаще всего у него получалось, но Роси умел быть не менее упрямым, чем старший брат. Он остановился только тогда, когда над могилой выросла внушительная горка из камней — зверь покрупнее раскидает в два счета, но вороны не доберутся. Горячий едкий пот тек по лбу Роси, попадая в глаза, так что те беспрестанно щипало. Роси щурился, тер глаза грязными кулаками и смаргивал слезы. Он посидел над могилой и поднялся, и поплелся в их лачугу. Теперь — только их с Доффи. Брат уже собирался в дорогу. Роси притаился в углу и там всхлипывал и икал, стараясь не слишком шуметь: не стоило сейчас сердить брата. Доффи взвалил на плечо узелок со скудными пожитками и маленьким деревянным сундучком, хлопнул Роси по плечу и улыбнулся так широко, что Роси отвел взгляд, уставившись на грязный пол. Они давно не чистили зубов, но улыбка Доффи оставалась все такой же белой. — Скоро вернусь, — сказал он. Роси не ответил, да Доффи и не ждал услышать, что он скажет. Он вышел в тусклые вязкие сумерки, хлопнув дверью. Роси забился в уголок и натянул на себя ветошь, которой они укрывались для тепла. Его била дрожь, с рук осыпались бурые хлопья засохшей крови. Тогда он впервые задумался о том, чтобы сбежать отсюда — куда угодно, лишь бы подальше от Доффи. Он боялся представить, как будет без брата, — но ему мерещилось, что теперь Доффи вовек не отмоет отцовской крови со своего лица. Роси захотелось свернуться в комок и завыть от того, что раздирало живот изнутри, давило на грудь, не давая дышать. Он так и сделал, но легче не стало. Он тогда решил, что когда-нибудь убьет Доффи. В те дни он действительно верил, что сможет. Росинант вспоминал, и перо не задерживалось над бумагой, мерно выводя букву к букве. Теперь Росинант, кажется, понимал Ло. Это была их первая больница — и Росинант уже хотел стереть ее с лица земли, расшвырять по кирпичику и поджечь руины, чтобы даже пепла не осталось. Он думал, Ло будет щериться, браниться, грозиться. Он думал, Ло придется оттаскивать от этих… врачей, вцепившегося в горло первому, кто попадется. Но Ло только рыдал, громко, горько и отчаянно, — как самый обычный ребенок. Лишь сейчас Росинант понял, что до этого дня видел в Ло копию Доффи, и только. Но Ло не был чудовищем, что бы там ни говорили сволочи и бездари, почему-то носившие белые халаты. И он не был заразным… не то что Доффи. Сколько Росинант ни думал об этом, он не мог понять, в кого Доффи такой уродился. Порой ему казалось — брат и не человек вовсе. Там, где у всех людей была душа, у Доффи было что-то черное и гнилое, и эта гниль перекидывалась на всех, кто оказывался к нему слишком близко. Тот же Верго ведь когда-то был не так уж плох — Росинант помнил. Шестнадцать лет назад, когда они с Доффи были еще вместе, Верго вечно смотрел сквозь Роси, будто не замечал даже, — но он ни разу не захохотал, как Тревор, когда Роси падал. Верго всегда смотрел только на Доффи. Хотел бы Росинант знать, какое такое секретное задание ему поручили. Изо всех подручных Доффи Верго был, пожалуй, самым умным, самым преданным и самым опасным. Но о нем и его миссии Доффи не рассказывал даже брату, и оттого Росинант тревожился вдвойне. А Ло… Ло был всего лишь ребенок, совсем не такой, каким давным-давно был брат Росинанта, и порча Доффи в него еще не въелась. Ло так отчаянно хотел во всем походить на Доффи… но он был человек, и в этом была его беда. Росинант молча поклялся себе, что не допустит, чтобы мальчишка умер. Озлобленный или отчаявшийся, скалящийся или плачущий, Д. или не Д. — он был ребенок, а дети не должны умирать. Порой Росинант думал: а что, если бы кто-нибудь из тех, кому тогда житья не давали дети Небесных Драконов, добился-таки своего? Не было бы ни четырнадцати долгих лет в Дозоре, ни Семьи Донкихот, ни одураченных людей, ни загубленных жизней… Иногда Росинант почти жалел, что в итоге вышло иначе. Но затем ему вспоминался Доффи из детства — залитая кровью спина, налитые кровью глаза, волосы, темные от крови, щеки, блестящие от слез, — и сердце сжималось привычной глухой болью, и вновь отвратительно ясно Росинант понимал: окажись он каким-то чудом там, рядом с тем Доффи, он бы встал перед ним, заслоняя собой, и будь что будет. Как хорошо все-таки, что Ло с его клятвой отомстить Корасону в итоге оказался не так уж похож на Доффи. Потому что спустя два года Росинант был все еще жив, и Ло даже не перерезал ему глотку во сне, — а вот враги Доффи умирали очень быстрой и по возможности неприятной смертью. Росинант знал: Доффи тоже заметил сходство. Его зеркальная копия, но мельче, слабее — так он думал. Тот, из которого можно сделать свою правую руку, продолжение своей воли. Тот, кого можно науськать на неугодных и смеяться, глядя, как они дохнут. Хитрый, злобный, опасный… и бесконечно преданный, потому что Семья Донкихот будет его единственной семьей. Корасон, Сердце Семьи Донкихот — третье по счету. Росинант не хотел думать, какие долгоиграющие планы у Доффи были на нынешнего Корасона. Они не сбудутся. Уж Росинант позаботится об этом — и за себя, и за Ло. Росинант порой представлял себе, как переиграет Доффи — умного, сильного, ловкого, изворотливого Доффи, за тенью которого всю жизнь едва поспевал. Он знал, что в тот миг его, скорее всего, не будет рядом: оставаться с Семьей, когда их накроют дозорные, было бы чревато большими сложностями. И все же… он представлял себе этот миг — и ему упорно не верилось, что такое возможно. Росинант Донкихот знал себе цену: он не просто так получил звание коммандера, даже несмотря на вечную неуклюжесть. Сенгоку был ему почти как отец, но он не пропихивал его в ранге: Росинант всего добился сам. Свидетельством тому — что Росинант был до сих пор жив. Раскрой его Доффи, он бы не пощадил брата, пусть хоть десять раз родного. Но где-то в глубине души Росинант до сих пор по-прежнему, по-детски верил в несокрушимость брата, в его всемогущество и неуязвимость, — как и все остальные члены Семьи. В это было так легко верить — ведь Доффи сам совершенно искренне был в этом убежден. Доффи любил себя, любил власть и любил свои игры… а еще он обожал поговорить, и Росинант об этом знал как никто другой. Доффи мало кому верил и даже с лидерами обсуждал далеко не все свои дела, но немой брат-полуидиот был идеальной аудиторией: не перебивал, мычал в нужных местах и пусть слушал не особо внимательно, зато уж точно не мог никому проболтаться. По крайней мере, Доффи так думал. Когда Росинант четыре года назад дернул Доффи за рукав в грязном полутемном портовом баре, Диаманте вмазал ему в нос. Доффи поглядел сверху вниз на Росинанта, валяющегося на заплеванном полу, вздрогнул и перехватил занесенную для второго удара руку Диаманте так крепко, что послышался хруст. Росинант поднялся и отряхнулся; Доффи наблюдал за ним, не сводя глаз. — Где тебя носило? — спросил он наконец. Росинант выудил из кармана блокнот, ручку и написал: "Долгая история". А потом: "Я тебя искал". — Ты что, онемел, что ли? — недовольно проворчал Доффи. Росинант опустил веки, и Доффи изменился в лице. — Что случилось? — "Я не помню", — написал Росинант. — "Давай выпьем" Доффи велел подать бутылку виски, стакан и наблюдал за тем, как Росинант глотает и утирается. Собственный виски он едва пригубил. — Совсем говорить не можешь? — спросил он. Росинант пожал плечами, и Доффи крепче сжал стакан. Росинант нацарапал в блокноте: "Можно я с тобой пойду?" И тогда Доффи его обнял, и прорычал ему в ухо: — Чтобы больше не сбегал. Росинант закивал и уткнулся носом ему в шею. Доффи пах дорогим одеколоном и терпким запахом мужского тела — незнакомо, но приятно. Раньше от него пахло старым потом, пылью и порохом, и на Росинанта вдруг нахлынуло странное ощущение нереальности происходящего. Доффи-тогдашний — он до сих пор снился Росинанту по ночам. Доффи-нынешний — высокий, властный, самоуверенный, до боли знакомая улыбка на полузнакомом взрослом лице. Два Доффи никак не хотели сливаться в одного человека, стоявшего перед Росинантом. Этот человек разжал объятия и кивнул: — Пошли. И Росинант последовал за ним — совсем как раньше. Он старательно разыгрывал дурачка, и вскоре Доффи заметил. Росинант боялся, что Доффи его выгонит, — слабоумие неплохо отводило подозрения, но кому приятно, чтобы все подчиненные видели, как брат лидера путает самые простые поручения и падает на ровном месте? Но Доффи лишь крепко обнял Росинанта и негромко проговорил, будто сам себе: — Что же они с тобой сделали, Роси. И пообещал: — Кто бы это ни был, я узнаю. Найду и отплачу. Это был последний раз, когда он назвал Росинанта по имени. Вскоре Верго исчез, и Доффи при всех назвал Росинанта своим Корасоном, и посадил в кресло червонного лидера, и с тех пор звал его только так. Доффи нравились игры и нравилось держать Росинанта при себе, будто любимую куклу. Вскоре после ухода Верго он будто шутя сказал Росинанту — теперь уже Корасону: — Скучный ты, братец. Серый, как моль. Моя команда должна быть яркой. Росинант хорошо знал, когда ему приказывают. В ближайшем городке Корасон нашел самую дурацкую шапку и самую аляповатую рубашку, та и другая — с сердечками, а в лавочке старьевщика нашлась накидка из вороньих перьев, очень похожая на ту, что любил носить Доффи. Корасон повертел ее в руках и взял, решив, что Доффи она позабавит. Он напялил рубашку, нахлобучил шапку, набросил на плечи накидку и в таком виде предстал перед Доффи. Он ждал, что брат посмеется, но Доффи, к его удивлению, одобрительно кивнул, и купленные шмотки пришлось носить. Одна беда: даже в дурацкой шапке его могли узнать. Он занимал не особо высокий чин, но в штаб-квартире так или иначе бывали многие дозорные, и мало ли кто мог запомнить его лицо. Решение нашлось само, когда Йола купила новую помаду, делавшую ее похожей на упыря. При взгляде на нее даже Доффи слегка перекосило, а Росинанта внезапно осенила блестящая идея. Красить губы оказалось странно и немного стыдно, однако Росинант закрыл глаза, велел себе думать о Дозоре и со вновь вспыхнувшим энтузиазмом ринулся в бой с непокорным тюбиком помады. Накрасил глаз, чуть не ткнув кисточкой с тушью себе в ухо, и оценил в зеркале результат. Выглядел он… странно. Но, по крайней мере, теперь его гарантированно не узнал бы никто из прежних знакомых. Росинант сам едва узнавал свое отражение. Доффи, увидев его, одобрительно хмыкнул и хлопнул по плечу. Он нередко касался Корасона: и невзначай, и нарочно, — а тот никак не мог понять, что за странное чувство вызывали в нем эти прикосновения. Оно не было похоже на отвращение, и от него всякий раз будто что-то обрывалось внутри. Непонятное чувство, тревожное, но скорее приятное. Неужто он все же скучал по брату? Корасон порой ломал над этим голову — и никогда не отстранялся от Доффи первым, и не только потому, что это вызвало бы подозрения. А Доффи то и дело бросал на него взгляды, даже когда говорил не с ним, и притягивал к себе за плечи, когда Корасон садился слишком далеко, и запускал пальцы в его волосы, едва Корасон снимал шапку. Корасон, сперва недоумевавший, затем решил, что это хороший знак: Доффи ему доверял, — и успокоился. Ему не показалось странным, даже когда Доффи посреди разговора за ужином небрежно скользнул большим пальцем по его накрашенной нижней губе, смахивая хлебные крошки, и облизнул подушечку. В конце концов, это же был Доффи, от него всего можно было ожидать. А вот старшие лидеры почему-то неловко замолчали. На пальце у Доффи остался розоватый след от помады — Доффи вытер руку салфеткой и продолжил разговор, и беседа понемногу вновь оживилась. А потом случилась стычка с пиратами Медного Колокола, в которой они, конечно же, победили. Но проклятая неуклюжесть опять подвела Росинанта, и для него все закончилось дырой в плече. Не смертельно, но неприятно. Доффи оглянулся и увидел Корасона, держащегося за плечо. Тот махнул другой, здоровой рукой, показывая, что все в порядке, но Доффи будто не заметил. Он зарычал и одним махом смел неудачливого врага с мечом, на котором еще краснела кровь Корасона. Доффи не успокоился, пока из всей команды Медного Колокола не осталось ни единого живого человека и нелюдя, а затем в несколько шагов оказался рядом с Корасоном, который устроился на трупе пирата, больше смахивавшего на гориллу, и пытался остановить кровь, и велел: — Показывай. Нетерпеливо отвел руки брата, когда тот недостаточно поспешно выполнил приказ, и процедил: — Царапина. На базу, быстро. Когда они вернулись, Доффи едва ли не за шкирку отвел Корасона к себе в комнату. Рана вяло кровоточила, и Доффи взялся ее промывать, зло стиснув челюсти. Росинант нерешительно коснулся его плеча, и Доффи вдруг схватил его за подбородок, рыкнув: — Впредь будь осторожнее, Корасон. Понял? Росинант кивнул, и линия губ Доффи смягчилась. Тот провел пальцем по плечу Росинанта, вдоль тонкой струйки крови, бегущей из раны, и, ухмыльнувшись, слизнул кровь розовым языком. Лицо Росинанта запылало, и он отвел взгляд, уставившись в угол. Он чувствовал: Доффи наблюдал за ним довольным почему-то взглядом. Когда плечо было туго перебинтовано, — Доффи явно знал, что делает, — Корасон поднялся и шагнул к двери, ощущая спиной пристальный взгляд Доффи. Он уже был у порога, когда в тишине раздался голос Доффи: — Подожди. Росинант замер. Внутри у него все похолодело: сейчас должно было что-то случиться, что-то очень важное. Он обернулся, пытаясь понять по лицу Доффи, что именно, но оно было непроницаемо. Брат, развалившись в кресле, разглядывал его и молчал. Росинант оцепенело таращился в ответ. Наконец Доффи кивнул, будто принял какое-то решение, и Росинант уже приготовился слушать его приказы. Но Доффи просто сказал ему так, будто не сомневался, что он подчинится: — Иди сюда, Корасон. И Росинант пошел, как загипнотизированный. Он с малых лет знал, чем мужчины и женщины занимаются друг с другом; знал он и то, что для разрядки женщины не обязательны. В штаб-квартире дозора на одну девушку, по официальной статистике, приходилось пятьсот восемьдесят три мужика. Волей-неволей приходилось сбрасывать напряжение самостоятельно… или друг с другом. Росинант всегда был одиночкой, но и у него была пара раз в общей душевой, и чужие ладони оказались даже приятнее собственных. Он знал это выражение лица — он ведь привык читать Доффи, не видя глаз за очками, не разучился даже после четырнадцати лет разлуки, и теперь видел: Доффи хотел от него того же, что и те рекруты в душевой. Росинант почти не удивился, что Доффи захотелось подобного: в конце концов, его брат не был обычным человеком с обычной моралью. Не удивился он и тому, что Доффи пожелал его, когда рядом с ним вечно крутились красивые девчонки и парни: они могли блистать умом и ловкостью в бою, хвалиться огромными сиськами или мускулами, однако при всех своих достоинствах они были для Дофламинго Донкихота грязью, которой место под ногами. Росинант был здесь единственный равен Доффи по крови — божественной крови, текшей в их жилах. Живое напоминание о потерянной Мариджое, живой призыв к мести. Такое же свидетельство права Доффи на потерянный титул, как отрезанная голова отца. (А возможно, дело было и в том, что они с Доффи были так похожи внешне. Все-таки Доффи очень, очень себя любил.) Удивился Росинант тому, что его собственное отвращение внезапно оказалось приправлено странным ожиданием. Так бывает, когда человек смиряется с неизбежным и начинает ждать, чтобы оно произошло уже поскорее. А это, наверное, было действительно неизбежно, подумалось Росинанту, когда он оказался между широко расставленных ног Доффи и брат потянул его на себя. С шести лет Росинант следовал за Доффи, с восьми — только о нем и думал, мечтая поскорее вырасти и стать сильнее, чтобы остановить брата, с двадцати двух — служил ему и шпионил за ним… Все мысли Росинанта всегда принадлежали Доффи — так почему бы и не тело? Первый поцелуй Росинанта отдавал привкусом крови. По крайней мере, так ему показалось. — Раздевайся, — сказал Доффи и наблюдал, пока Росинант неуклюже расстегивал рубашку, стягивал джинсы. — Подойди. Доффи до сих пор был полностью одет, и от этого Росинант чувствовал себя вдвойне обнаженным. Он послушно забрался к Доффи на колени, и тот поцеловал его в забинтованную рану, ухмыльнувшись ему в плечо. Пальцы Доффи погрузились в волосы Росинанта и дернули, пригибая его голову. У Доффи были жесткие губы, и целовался он властно, будто показывал своему Корасону, где его место. Корасон приоткрыл рот, впуская язык Доффи, и нерешительно обнял его за шею. Корасон выполнял все, чего от него хотел старший брат, пусть даже не до конца понимал его желания; у Росинанта все сворачивалось внутри в тугой змеиный клубок — отвращение смешивалось со злостью, перетекавшей в желание, приправленное страхом. Он коротко простонал, когда Доффи укусил его за губу, и замер, ощутив пальцы Доффи у себя на спине. Тот легко поглаживал шрамы, прослеживая кончиками пальцев их очертания. Он оторвался от губ Роси и небрежно сказал: — Я начну с Дрессрозы. У Доффи наполовину стоял, и Росинанту оказалось трудно сосредоточиться на его словах. Но это было важно, поэтому Росинант сделал над собой усилие, собрался и вопросительно помычал. — Помнишь, гувернер нам рассказывал, когда мы еще жили на Мариджое? Когда-то это была наша земля, королевство Донкихотов. Потом мы ушли на Мариджою, и теперь там правит прекраснодушный простачок. Разобраться с ним будет несложно… Пожалуй, для него я придумаю что-нибудь повеселее. Росинант изо всех сил пытался не выдать, как внимательно он слушает, но тут Доффи почесал его под подбородком, как кота, затем легко подхватил под бедра и понес к кровати. Свалил на нее и стоял, разглядывая обнаженного Росинанта, не знающего, куда себя девать. — Помада тебе идет, — сообщил он, и Росинант вспыхнул. Доффи ухмыльнулся, будто того и добивался, и опустился на кровать, нависая над Росинантом. Его пальцы скользнули по груди Корасона и дальше, вниз. У Росинанта полностью встал от пары небрежных движений ладонью, и Доффи пристально наблюдал за ним, за его лицом, изредка наклоняясь, чтобы слизнуть стон из полуоткрытого рта. Росинант кончил постыдно быстро, хватая воздух ртом. Его собственное хриплое дыхание, стук его сердца, звук того, как ладонь Доффи скользит по его члену, раздавались в тишине оглушительно громко, и весь мир на мгновение будто сосредоточился в Доффи — жаре его ладони, светлых волосах, ткани брюк, касающейся голой ноги Росинанта. По телу прошла долгая, долгая судорога, и Росинант выгнулся навстречу ладони Доффи. В глазах у него потемнело, и он в беспамятстве схватился за лацкан пиджака брата. Тот придержал его за плечи и осторожно опустил на кровать; провел по щеке ладонью, оставив мокрый след. У Росинанта кружилась голова, все тело будто онемело, и он едва заметил, когда брат раздвинул коленом его ноги и провел между ягодиц. Он тяжело дышал и ждал, пока в голове прояснится. Он едва ощутил, когда ладонь Доффи прошлась по его животу, собирая брызги спермы, но когда один из пальцев скользнул внутрь него, Росинант напрягся. — Чш-ш, хороший мальчик, — успокаивающе мурлыкнул Доффи. Ощущения были неприятными — жжение и желание наведаться в уборную, да и тело после оргазма меньше всего хотело, чтобы его вновь трогали. Но разве Доффи могло это остановить? Он добавил еще палец, и Корасон покорно приподнял бедра. Доффи готовил его долго, растягивая, пока четыре пальца не стали входить легко. Затем расстегнул брюки, высвобождая член, и вошел. Это было неприятно — Росинант поморщился и закусил губу, но Доффи даже не обратил внимания. Он двигался резко, выходя на полную длину и вновь вгоняя член до упора, прижимая Росинанта к кровати за горло. Понемногу тот отошел и даже начал получать удовольствие, однако очень скоро после этого движения Доффи стали еще более резкими, рваными, он врубился в тело Росинанта пару раз и кончил внутрь. Его рука на горле Росинанта сжалась, почти душа его. Доффи вытащил, обтерся краем простыни и застегнул брюки. Глянул на едва шевелящегося Росинанта и сказал: — Сегодня спишь здесь. Он вышел из комнаты, даже не оглянувшись, однако спустя пять минут один из шестерок принес Росинанту обед. Только тогда Росинант ощутил, насколько голоден. Он поел и заснул мертвецким сном. С тех пор Росинант нередко видел потолок спальни Доффи — брат звал его, когда был особенно зол или рад чему-то. От причины зависело, какие на теле Росинанта останутся последствия: радостный Доффи кусался, злой Доффи душил. Кажется, на него правило "смерть всякому, кто потревожит хоть волос на голове Корасона" не распространялось. Иногда Доффи даже не трахал его — просто связывал своими нитями, доводил до исступления и оставлял без разрядки часами. Казалось, одно наблюдение доставляло ему не меньшее удовольствие, чем секс. Росинант покривил бы душой, если бы сказал, что это не доставляло удовольствия ему самому. И от этого становилось тошно. Доффи был его брат, и Росинант не мог об этом забыть. Порою, когда Доффи приказывал ему встать на колени между широко расставленных ног Доффи и взять в рот, Росинанту представлялось лицо отца. Что бы сказал Хоминг Донкихот, глядя на вещи, которые его младший сын позволяет старшему? А Росинант выполнял все, что прикажет ему Доффи, — и не только потому, что Корасону и в голову не пришло бы воспротивиться. Он ни в чем не мог отказать Доффи, когда тот опускал руки ему на плечи, и Доффи об этом знал. Кажется, его это забавляло. Даже убегая, в восемь лет Росинант уже знал, что вернется. Он был уверен в этом, и когда писал записку Доффи. Связанный Ло негодующе возмущался под ногами — никто этого не слышал, конечно же, не зря ведь Росинант был Беззвучным человеком. Росинант бросил записку в гамак, подхватил Ло под мышку и вышел из каюты. Он знал, что Доффи разозлится, и был готов к тому, что возвращение будет для него нелегким. Но этот мальчуган, похожий на Доффи, должен был выжить… а брат отойдет. Он всегда отходил. (Оглядываясь назад, Росинант понимал, что верил в это до самого звонка Доффи.) Их с Ло потихоньку заносило снегом, хотя Росинант постарался выбрать подворотню поукромнее. Закутанный в накидку из перьев Ло, кажется, пригрелся и теперь тихо посапывал, приоткрыв рот. Росинант решительно закрыл глаза и приказал себе тоже спать. Силы ему понадобятся: путь до острова Ласточки был нелегкий. И он действительно заснул, и ему приснился сон. В детстве мама рассказывала им на ночь сказку про потерянных детей. Росинант посмотрел на свои руки и увидел, что они исцарапаны; посмотрел на свои ноги и увидел, что колени у него все разбиты; посмотрел на свою грудь и увидел рубашку, привезенную из Мариджои. Когда-то беленькая, чистенькая, выглаженная, теперь она висела серыми лохмотьями. Доффи рядом ухмыльнулся ему — Доффи, каким он был восемнадцать лет назад. — Отец оставил нас одних, но мы справимся, — сказал он. Росинант огляделся и увидел, что они были в темном, непроглядном лесу. — Видишь дорожку? Она нас выведет. Росинант поглядел на землю и увидел дорожку из капель крови. Она тянулась от них и пропадала вдали, где тропинка растворялась в лесном сумраке. — Теперь надо ждать, — сказал Доффи. — Мы подождем и пойдем. — Он обнял Росинанта за плечи, впившись пальцами в его руку так, что Росинант сразу понял: на этом месте потом будет багровый синяк. Он прижался к брату и спрятал лицо у него на груди, будто маленький. Они ждали долго, долго. Когда Доффи наконец велел подниматься, оказалось, что кровь без следа поглотила земля — будто они не пришли в этот лес откуда-то еще, а родились и выросли в этом темном месте. Но Доффи только ухмыльнулся и сказал: — Ничего, Роси, я нас выведу. Он шел среди деревьев, перескакивая узловатые корни, выползающие из-под земли, и порою оборачиваясь, чтобы проследить, не отстал ли брат. Роси то и дело летел вверх тормашками, споткнувшись о корни или ветки, которые гроза сломала и швырнула наземь, но всякий раз поднимался и бросался бежать, боясь упустить спину брата из виду. Они шли, шли и вышли на поляну, озаренную солнцем. На ней высился домик с плоской крышей, изузоренный цветными украшениями. Его стекла радужно сверкали, а вокруг цвели удивительные цветы. Роси остановился, разинув рот, и очнулся, лишь когда Доффи помахал ему, с набитым ртом зовя его по имени. Он отламывал от красивого домика куски… и ел. Роси подошел, и Доффи тут же впихнул ему в руки кусок стены. Она была сделана из… пряников. Сладких, пышных, сдобных. Роси осторожно попробовал и тут же принялся есть, чавкая и давясь. — Видишь? — сказал Доффи. — Теперь все будет хорошо. — Тут же ведьма живет, — вспомнил Роси старую сказку. — Ведьма-людоедка. Она нас сожрет. Доффи, я боюсь. — Не трусь, — сказал Доффи и широко, бело ухмыльнулся. — Я ее съел. Росинант вздрогнул и проснулся. Снег все падал, белый и холодный, заносил черную накидку, громоздился на голове у Росинанта высокой мягкой шапкой. Где-то далеко на корабле Дофламинго вздохнул и заворочался в гамаке. Его рука поднялась и упала, будто пыталась рядом кого-то нащупать.2. БЕЛАЯ ПТИЦА
Прошло полгода, а Корасон все не возвращался. И дозорные тоже куда-то пропали, хотя прежде висели у Семьи Донкихот на пятках. Дофламинго был не настолько глуп, чтобы не сопоставить одно с другим. Похоже, бестолковый маленький Роси был не таким идиотом, как казался. Дофламинго не хотел делать поспешных выводов… однако потолковать с Корасоном по душам не помешало бы. Он снял трубку и набрал номер, который не набирал уже полгода. Разумеется, он не позволил бы Росинанту съесть фрукт Опе-Опе. Даже если брат только прикидывался дурачком, его неуклюжесть была неподдельной. Дофламинго не доверил бы ему тарелку с обедом, не то что собственную жизнь. Но если даже Роси действительно был предателем, ради Ло он рисковал провалом своей миссии. Пообещать ему реальную возможность спасти Ло — и Роси сам прибежит, и выслеживать не придется. Поэтому реакция Росинанта показалась Дофламинго странной. Он чувствовал колебание за негромкими постукиваниями по трубке Ден-Ден-Муши: может быть, Роси знал об Операции вечной молодости? Неважно; он вернется. Он всегда возвращался. И если подозрения Дофламинго подтвердятся… с предателями у них был разговор короткий, пусть даже Дофламинго искренне любил младшего брата. Роси, с его пустыми глазами и горькими губами с вишневым привкусом помады. Роси, который так красиво подчинялся, склоняя голову под шапкой медовых волос. Чего бы Дофламинго от него ни потребовал, Роси послушно выполнял. Чего бы Дофламинго от него ни хотел, Роси соглашался, выводя длинным пальцем на ладони Дофламинго короткое "да". Роси любил ладони Дофламинго, их прикосновения, и порою ненадолго прижимался к ним губами, когда думал, что Дофламинго спит. Полгода назад, в лунную ночь, он беззвучно всхлипывал под Дофламинго, и у того пересыхало в горле. Дофламинго глядел на его губы, черно блестевшие от помады, на широкие плечи и длинные худые ноги, такие белые в лунном свете; на то, как его член погружался между ног Роси, а брат подавался навстречу, закусывая губы. Дофламинго убил бы любого, кто посмел бы поднять руку на его брата. Это была только его привилегия. И поэтому всегда трезвомыслящий Дофламинго в этот раз понадеялся, что окажется неправ. Его брат, его красивая певчая птица — немая, с подрезанными крыльями. Ему Дофламинго первому рассказал о Птичьей клетке, еще прежде, чем испытал ее в деле. Не хотелось бы теперь перерезать этой птице горло, чтобы место Сердца в Семье Донкихот вновь опустело. За окном снежило: корабль подходил к острову Миньон.