Count to ten

Один. Он проходит мимо тебя, даже не поворачивая головы, и ты спрашиваешь себя, как можно быть таким совершенным. У тебя что-то искрится внутри, словно оголенные провода, когда ты слышишь его имя. Ты такой… жалкий рядом с ним, словно с высокой статной овчаркой поставили беспородную дворнягу, и это ранит. Ты думаешь о том, что никогда не посмеешь стоять рядом с ним, и он никогда не позволит тебе этого. Но когда он смотрит на тебя впервые, ты задаешь себе вопрос, как он вообще отличил тебя от стен. Два. Он держит тебя за руку и нервно оглядывается по сторонам, словно боится, что в заброшенном подвале кто-то может вас заметить. Ты не злишься и не обижаешься, потому что он совершенство , и даже если бы он избивал тебя в этом подвале, ты бы не издал ни звука, наслаждаясь его присутствием. Вы встречаетесь урывками, урывками целуете друг друга, перекидываетесь короткими взглядами и короткими записками, которые потом надо обязательно разорвать на мелкие части. Ты по-прежнему садишься один в столовой, и он по-прежнему делает вид, что не догадывается о твоем существовании. Три. Ты готов продать душу дьяволу за каждую секунду, проведенную рядом с ним, но ты все еще спрашиваешь себя, на что ради тебя готов он. Он обнимает тебя, и тебе кажется, - только кажется, - что он действительно тебя ценит. Он гладит тебя по лицу, и ты тихо просишь его остаться на ночь. Молчание служит ответом, ты глубоко вдыхаешь и стараешься не думать ни о чем, кроме мягких пальцев на твоем лице. Ты не имеешь права просить о большем на самом деле, ведь он и так дает тебе слишком много, хотя и не обязан. Он совершенен, и рядом с ним ты чувствуешь себя целым. Когда он уходит, ты заставляешь себя думать лишь о том, как он прекрасен. Не о том, что он снова тебя оставляет. Четыре. Вас впервые видят вместе в мужском туалете в школе – у тебя опухли и покраснели губы, у него расстегнута рубашка. Тебе прилетает в живот сначала от вошедших, потом от него, и ты, лежа на грязном полу вонючего туалета, не можешь понять, что же болит сильнее – то, что снаружи, или то, что внутри. Кажется, внутри все истекает кровью. Ты не хочешь подниматься. Ты бы предпочел лежать здесь всю оставшуюся жизнь. Ты думаешь о том, как же он оправдал то, что почти отымел тебя в школе, и тебя тошнит. Настолько сильно, что тебя вырывает на пол – ты не успеваешь доползти до унитаза. Впервые в жизни ты уже не видишь его совершенства, но все равно понимаешь, что придешь к нему, стоит ему тебя позвать. Словно глупая побитая преданная собачка. Пять. Он приходит к тебе ночью, лезет по дереву к окну, и ты держишь окно закрытым совсем недолго, потому что не можешь ему сопротивляться, как бы ни старался. Вопреки всему, на побитую собаку больше похож он сам. Он утыкается тебе в шею, громко дышит и плачет. Он шепчет что-то о том, что весь его мир на тебе сошелся, и что ему страшно, и что ему больно каждую секунду, когда ты отводишь взгляд и не даришь свою улыбку ему в ответ. Ты уже ничего не понимаешь, но улыбаешься, словно сумасшедший, продолжая гладить его по мягким непослушным волосам. Ты впервые осознаешь, насколько сильно ты его любишь, и любовь эта не хуже огня прожигает тебя насквозь. Ты прощаешь все. Ты простишь все, что бы он ни сделал. Шесть. Вы стоите на пороге школы, крепко держась за руки, и ты видишь неуверенность в его глазах, в его позе, в его почти прокушенной губе. Ты предлагаешь ему подождать, разъединить чертовы руки и повернуть назад, но он лишь крепче цепляется за тебя влажными пальцами. Он шипит тебе, чтобы ты заткнулся и не сбивал его с курса, но тебе еще страшнее. Тебе страшно, что в итоге он просто отвернется от тебя при всех. Он вдруг смотрит на тебя и говорит, что он не уверен во всем вокруг. В друзьях, в семье, в репутации, в будущем. Он не уверен во всем, кроме тебя. И он проклинает все то время, когда отрицал это. Он говорит это и улыбается, а потом тянет тебя за собой и твердым шагом входит в школу, переплетая ваши пальцы еще крепче. Ты не можешь понять, почему твое сердце бьется, словно сумасшедшее, но теперь тебе не страшно, что он может тебя предать. Потому что он не предаст. Семь. Ты хочешь нарисовать его, сфотографировать, написать о нем роман или поэму, сделать хоть что-нибудь, что передаст его совершенство, но ты не можешь. Ты сидишь, зажав кисточку в руках, и понимаешь, что нет красок, способных показать все цвета, которые ты видишь в его глазах. Ты сидишь, склонившись над листом бумаги, и тебе в голову приходит мысль, что не существует слов, которые описали бы мягкость его волос и теплоту его улыбки. Ты наводишь на него объектив камеры и быстро щелкаешь, а потом смотришь на снимок с едва скрываемым разочарованием: снимать его бесполезно, все равно, что снимать луну - какой бы прекрасной она не была, ни одна камера в мире не способна передать эту красоту. Это совершенство. Восемь. Он сидит напротив и смотрит на тебя так, словно ты – его мир. Он проводит пальцами по твоей щеке, и тебе кажется, будто его прикосновения разжигают под кожей огонь. Ты утыкаешься носом ему в шею, и его – совершенный – запах заставляет тебя покрыться мурашками. Тебе больно от того, как идеально его губы подходят твоим – это похоже на сказку. Он наизусть выучил расположение каждой родинки на твоем теле, каждого шрама, каждой веснушки, и осознание этого бабочками порхает у тебя внутри. Ты вспыхиваешь от его дыхания, кончики его пальцев заставляют тебя сгорать дотла снова и снова, и тебе отчаянно хочется знать, почему комната еще не горит. Тебе кажется, что все вокруг полыхает. Он покрывает поцелуями твое лицо, и ты спрашиваешь себя, насколько это опасно – играть с открытым огнем, когда твое тело сделано из бумаги. Девять. Ты сидишь за столом с его родителями, которые любезно пригласили на ужин «человека, делающего их сына самым счастливым на свете», и если сначала тебе было приятно, то теперь ты готов провалиться сквозь землю. В комнате царит неловкое молчание (или оно только тебе таким кажется?), прерываемое короткими вопросами его отца и матери и твоими короткими ответами. У тебя трясутся и потеют руки, тебе приходится то и дело вытирать их о светлые брюки, и это продолжается до тех пор, пока он не хватает твои пальцы под столом, переплетая со своими, и смотрит на тебя со спокойной улыбкой. Ты улыбаешься ему в ответ и переводишь взгляд на его маму, и у тебя дух захватывает от того, насколько, он похож на нее. Она почти так же совершенна, как и он. Десять. Ты готов вечно читать ему стихотворения твоих любимых поэтов, делиться своими тайными дурацкими мечтами, рассказывать о том, как скучен без него твой день, и ты уже давно не боишься, что он может лишь посмеяться над тобой в ответ. Потому что он никогда не позволит себе унизить тебя, и теперь ты уверен в этом больше, чем в том, что планета круглая. Тебе кажется, что он течет по твоим венам, что проникает внутрь тебя глубже с каждым вдохом, что замирает на кончиках твоих пальцев, что ледяной сладостью застывает на твоих губах. Твоя любовь к нему словно тысячи метафор, которые невозможно произнести. Его любовь к тебе – что-то неощутимое, невообразимое, прозрачное, словно улыбки давно забытых людей. Ваша любовь друг к другу сильна, вечна, прекрасна. Совершенна.