Выгодная сделка

Пыльная и душная Москва. Лето 1996 года выдалось на редкость для этого региона жарким. Столбик термометра перевалил за отметку тридцать градусов даже в тени, но синоптики говорят, что это только начало. А ведь сейчас только середина июня, что же будет через пару недель, когда в силу должен будет вступить самый жаркий по закону месяц. Горожане уже сейчас не знают, как спасаться от такой погоды. Сердечники и гипертоники сидят по домам, по возможности не кажут носа за дверь. По улицам ходят толпы краснолицых, ежеминутно потеющих людей. Кто покрепче, тот еще ничего, держится. Детвора оккупировала все местные водоемы, особо непринципиальные товарищи полезли купаться в фонтаны на площадях. Поначалу они только брызгали друг в друга и мочили ноги, но потом им этого становилось мало, и они, забив на все, ныряли в эту далекую от всех санитарных обработок воду. Плевать им было на запреты городских властей и угрозы милиции, даже их опасно торчащие из-за пояса дубинки не могли остановить исстрадавшихся по прохладе людей. Асфальт плавился на глазах, превращаясь в непонятную горячую темно-серую массу, к тому же еще и пахнущую резким запахом жженой резины. Кто имел возможность — уезжал из города, ставшего настоящим адом, куда-нибудь подальше, в область, на природу, чтобы спасти свое здоровье в кущах зеленого леса и вздохнуть, наконец, воздухом, не содержащим угарного газа. Те, кто не имели возможности убраться поскорее из города в силу каких-то обстоятельств или банально собственной работы, парились на своих рабочих местах, а по вечерам простаивали километровые пробки в собственных душегубках, имея возможность только открыть окна, чтобы хоть какое-то подобие ветерка продувало их машину. Но, конечно, открытые окна не приносили прохладу, а наоборот, только впускали горячий воздух в салон автомобиля, тут же нагревая его. Но, доведенный до безумия погодной аномалией, человек предпочитает верить в то, что, если он не будет сидеть в задраенной до самого верха железной коробке, это принесет ему облегчение. Смешно, но как только жара устоялась в городе, с улиц тут же пропали все хулиганы. Можно теперь было не бояться прогуливаться по вечерней Москве. Наверняка они засели по своим домам, забив предварительно холодильник ящиком любимого пива. Кстати, из магазинов пропала вся водная продукция, полки и холодильники в них практически опустели, только кое-где завалялась никому не нужная, сильно пахнущая парикмахерской крем-сода — люди, желающие освежиться, опустошили все точки с продовольствием. А одинокие продавщицы теперь просиживали дни в пустых залах, стараясь как-то облегчить свое состояние при помощи старенького вентилятора Ровента. По вечерам жара, конечно, немного спадала и температура опускалась на пару-тройку градусов, но от асфальта стал исходить самый настоящий жар, тот, что дорожное полотно принимало в себя в течение дня. Тогда город становился похожим на самый настоящий каменный мешок. Уже не так сильно пекло голову, но можно было запросто обжечь ноги, особенно если была надета легкая, на картонной подошве обувь. Самым страшным проклятием было ездить в эти дни на общественном транспорте. Потому что, даже задыхаясь в пробках в собственной машине, человек имеет личное пространство: об его спину не трутся чужие спины, и к его плечам не пристают посторонние липкие руки, а от стойкого амбре, концентрация которого так велика, что можно хоть топор вешать, не выворачивает наизнанку. Самой ужасной пыткой можно было назвать необходимость спускаться в метро. В автобусе или любом другом наземном транспорте хотя бы можно открыть окно, пустить ветерок, в подземке же такой фокус не пройдет. В 90-е годы в России еще не существовало, как сейчас, комфортабельных вагонов, оснащенных системой кондиционирования и прочими удобствами современности. Задыхаясь от аномальной жары, люди могли только открыть форточки, большего научный прогресс тогда не позволял. Прохлада, залетавшая в вагоны с потоками воздуха, была ничем иным как фикцией. Сотни людей, вынужденные ехать по своим делам, были обречены страдать и задыхаться в вагонах подземелья. Метро в позднее время суток выигрывало у дневного только за счет того, что народу в нем было уже не так много: большинство к вечеру сидело по домам, отработав свои смены и уткнувшись в свои телевизоры, экраны которых пестрели криминальной хроникой, бандитскими разборками и прочими прелестями российского телевидения того времени. Кто предпочитал зомбирующему ящику свежий воздух, прогуливался по парковым аллеям и широким бульварам, а кто-то, чтоб далеко не отходить от своего дома, просто сидел во дворике, читал газету или играл в домино. Метрополитен около полуночи был практически пуст, так что редкие поздние пташки могли немного покоролевствовать, и в одиночку поездить в вагонах, вдыхая запах шпал, жженой резины и мазута. Времени было четверть первого ночи, поезда довозили до конечных станций своих последних, спешащих домой пассажиров. В вестибюлях не было видно ни души, только уборщица, вида божий одуванчик, заступила на вахту и принялась выполнять свои прямые обязанности. Касса на входе была уже почти закрыта. Уставшая женщина постклимактерического возраста в сером халате за окошком пересчитывала дневную выручку. И ведь что интересно, попробуй кто попросить у нее продать билет, охает и облает почище любой собаки со словами: «Касса закрыта, нечего мне тут по ночам шляться!», со всей силы дернув рычаг и опустив перед носом озадаченного гражданина металлические рольставни. Спрашивается, что мешало ей продать билет на последний состав несчастному человеку, раз она все равно еще не ушла с рабочего места. Но нет, видимо, еще не одно десятилетие пройдет, прежде чем удастся вытравить из наших людей грубый советский менталитет. В то время как такая бабища выдавала свою мощную тираду какому-то худенькому пареньку, в стеклянные двери станции Проспект Мира с шумом ввалилась группа из пяти нечесаных, патлатых мужиков возраста «слегка за тридцать». Они были заметно навеселе и что-то оживленно обсуждали между собой. — Нет, ну вы только подумайте, НАСТОЯЩЕЕ огненное шоу, вот бы у нас хоть раз можно было провернуть что-то подобное, — активно жестикулируя, захлебывался от восторга Дубинин, идя спиной вперед и обращаясь к своим товарищам. Он даже слегка подпрыгивал от возбуждения. — Ну конечно, чего ты хочешь, Виталь, где Европа, а где мы. У них все это развито и на широкую ногу поставлено, есть деньги и постоянные спонсоры, — с видом знатока отвечал ему Теря. Но Дуб его уже не слушал, — все-таки Бэйли не дотягивает до Дикинсона, как думаешь Валер? — Продолжал Виталий. — Вроде и поет отлично, но… Брюс есть Брюс, ничего не попишешь, мастер, каких мало. — Да-да, согласен, — немного устало отвечал ему Валера. Если на Виталика алкоголь действовал тонизируще, то на вокалиста он производил обратный эффект — пиво вкупе с концертным звуком заставили его немного придуреть, и теперь он слегка походил на сонную заморенную рыбу. — Мюрреевская гитара, кстати, сначала как-то не звучала, — вклинился в нескончаемый поток словесных излияний друга Холст, — с Трупера, по-моему, только все начало более-менее нормально работать. — Да? — Дубинин резко повернулся к Холсту лицом и чуть не рухнул, запутавшись в собственных ногах. — А мне все было отлично слышно, никаких провалов. Тере вроде тоже нормально было, он не жаловался. Правда, Серег? — В ответ Терентьев утвердительно кивнул головой. — Когда теперь попадем на следующий концерт — неизвестно, так что хорошо, что сходили, — с этими словами басист в два глотка допил свое пиво, выбросил бутылку, и вся компания прошла через турникет под взглядом сонной бабушки контролерши. Последним шел Саша Манякин, тихонько бурча себе под нос, что барабаны Нико Макбрэйна были настолько изумительны, что их можно было бы брать и прописывать для студийника прямо на концерте. Со смехом и шумными разговорами вся веселая братия проследовала на перрон, где немного зазевавшись, все же успела запрыгнуть в последний вагон уходящего состава. — О, смотрите, играем в президента, — сказав это, Дуб прошел немного и уселся посередине длинного ряда сидений, развалившись при этом как на диване. — Президент в метро не ездит, — совершенно логично заметил Маня, усаживаясь рядом с басистом. — Не совсем, Виталь, обломись, — Теря взглядом указал ему на двоих парней, сидящих в начале вагона и оживленно разговаривающих друг с другом. Виталик только махнул на них рукой и, как обычно, обратился сразу ко всем присутствующим. — Знаете, мне тут идейка одна пришла на ум, так, проходик небольшой, приедем, я хочу сразу ее опробовать. Присутствовавший народ только улыбнулся. Ох уж этот Виталик, генератор идей. Достаточно одного концерта Iron Maiden, и он уже готов написать целый альбом. Некоторое время ехали молча. Валера, окончательно сморенный алкоголем, посапывал, прислонив свою голову к необъятному плечу Тери. Холст думал о чем-то своем с непроницаемым выражением лица, которое могло означать, как обдумывание плана по захвату мира, так и дилемму, какого чая выпить по приезду домой: черного или зеленого. Маня прикрыл глаза и тоже решил, видимо, прикорнуть, только неугомонный басист никак не успокаивался и отбивал какой-то несложный ритм на коленках, и, кажется, что-то неразборчиво пел. Так и ехали металлисты некоторое время. Никто больше к ним не заходил. Но через несколько станций в вагон вошел один человек, нарушив их одиночество. Он зашел, оглянулся по сторонам, сел недалеко от арийцев и оглядел их заинтересованным взглядом. Те, кто бодрствовал, в ответ оглядели его. Это был внешне ничем особо не привлекательный человек. Ростом скорее низкий, чем высокий, имел небольшой лишний вес. На голове его блестела лысина. Он был гладко выбрит, на щеке белел старый шрам. На носу сидели очки в темной роговой оправе. Человек был одет в не по погоде жаркий и закрытый черный костюм, в черные, в цвет костюма, туфли, а на коленях держал кожаный портфель-дипломат тоже черного цвета. Неизвестный первым нарушил молчание, обратившись к Виталику, сидевшему к нему ближе всех остальных. — Извините, простите, что спрашиваю, но это вы Blood Brothers отбиваете ритм? — Речь его была правильной и вежливой, говорил попутчик без акцента. — Да, — удивленно ответил Дуб, — а вы откуда знаете? — Ну не трудно догадаться, особенно когда являешься поклонником этой легендарной группы, — улыбнувшись, сказал толстяк. — Верно. А вот это сможете отгадать? — Виталик начал отстукивать по коленкам другой ритм. — Это Fear of the Dark, — без запинки правильно ответил неизвестный. Виталик заинтересованно глядел на незнакомца, где-то даже начав испытывать к нему уважение. Остальные члены группы со вниманием стали наблюдать за этой сценой. — А вы, что, тоже любите эту группу? — спросил человек в очках. — Любит, это не то слово, — ответил Теря, улыбнувшись и заинтересованно поддавшись вперед. — Мы с концерта как раз едем, — сказал Холст, — в Олимпийском сегодня было единственное выступление мэйденов в Москве. — Но только очень жалко, что мы не смогли прикупить диск с альбомом. Я б не отказался, например, от Fear of the Dark. Но пока мы доползли до точки, где они торгуют своей атрибутикой, безумные фэны уже все скупили подчистую, — пожаловался Дуб. — О, я думаю, что могу вам помочь, — незнакомец в один момент щелкнул блестящими замками и открыл свой дипломат. На внутренней стороне крышки арийцы успели прочесть выгравированную надпись «Г-н Номед». Не русский что ли, — пронеслось в голове у Холста. Еще секунда и неизвестный держал в руках коробочку с диском, крышку портфеля он поспешно закрыл, придавливая ее рукой сверху. — Вот, Fear of the Dark, настоящий, — протягивал он диск Виталику. Тот не верил своим глазам, — ууух ты, лимитед эдишен, америкэн коллекшен, я такого еще никогда не видел. — Конечно, это американское издание, до России еще не доехавшее, — мягкая улыбка в ответ на такую радость. — Меня зовут, как вы успели прочесть на моем кейсе, Номед, Александр Номед, — при этих словах ребята смутились, как будто их уличили в подглядывании, — я не здешний, имею связи во многих странах, в том числе и в Америке. — Ах, вот откуда у него такая странная фамилия, — подумал Володя. — Знаком с известными группами, в России я по делу, — продолжал тот, — завтра меня тут уже не будет. А диск вожу с собой, потому что слабость у меня такая, люблю хорошую музыку и не упускаю возможности лишний раз ее послушать. У меня тут не только Iron Maiden есть, куча еще разного всего. Готов уступить вам за копейку, как преданным поклонникам. — Сколько? — Воодушевленно спросил Дуб. — Тридцать сребреников, — не задумываясь, ответил Номед. — Что? — В один голос переспросили Маня с окончательно проснувшимся Кипелычем. — Тридцать тысяч рублей, в смысле — с улыбкой поправил себя продавец. — Да по рукам, — Дуб расплатился с черным костюмом и забрал у него вожделенный диск. — Ну, вот и моя станция подошла, — сказал, вставая со своего места толстяк. Только арийцы хотели попрощаться с ним, как поняли, что человека этого уже в вагоне и нет. А когда поезд снова тронулся, каждого посетила мысль, которой никто в тот момент не захотел придать значения. Пока они совершали свою торговую сделку, поезд должен был проехать по времени, как минимум, станций пять, а проехал только одну, после которой и вышел этот загадочный любитель тяжелой музыки. Проехав еще какое-то время, арийцы скоро вышли каждый на своей станции, для того чтобы сделать переход на нужную каждому ветку. И условились завтра в полдень собраться на базе, чтобы составить и обсудить новую программу для будущих гастролей.

***

Как и в любой семье, в Арии существует свое распределение обязанностей, которые строго поделены между ее участниками. Раньше, когда группа была еще молодой, у нее не было своей базы, аппаратуры, и как такового распределения не было. Каждый просто делал что-то по возможности на благо процветания порядка в группе. Теперь же, когда за арийскими плечами находится десятилетний багаж, когда группа, наконец, приобрела и обустроила собственную студию, прибавилось и количество необходимых дел и обязанностей по ней. Для того чтобы следить за базой и решать все вопросы, связанные с ней, нужен был один человек, который смог бы это все делать. Как-то на общем собрании участники группы легко решили между собой, что хозяйственной частью будет заниматься Терентий. Выбор на него пал и случайно, и не случайно одновременно. Кандидатуры Мани и Валеры даже не обсуждались, по причине того, что первый вечно как будто спит в одном ботинке, и кроме как пива и барабанов ему ничего не надо в жизни. А второго решили и на пушечный выстрел не подпускать к заведованию базой, так как мистическим образом вблизи Валеры часто могло ни с того ни с сего закоротить проводку, что-то могло взорваться или в любой момент сломаться. Правда, надо сказать, впечатлительный вокалист и сам не радел о том, чтобы занять подобную должность. Дубу тоже было не желательно поручать заботу об арийском гнезде. У взбалмошного басиста все время пропадали ключи и прочие важные и неважные вещи, что тут скажешь, если он просто забывал запереть входную дверь. О чем можно просить подобного человека? Поэтому Володя, решив не полагаться на старичков, сразу обратился к Тере. Тот на удивление легко и быстро согласился, прогудев что-то про то, что в студенческие годы был старостой в своей группе. Поэтому сегодня, как обычно, дисциплинированный Теря с утра пораньше явился на студию. У него накопились некоторые нерешенные дела. Было необходимо созвониться с ремонтной бригадой и решить вопрос с несколькими выбитыми недавно прошедшим ураганом стеклами. Пока Сергей сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и разгребал насущные вопросы, на базу пришел Маня. Он вошел чинно, благородно, кивнув сидящему гитаристу, прошествовал в комнату и не спеша принялся расставлять свое барабанное хозяйство. Спустя полчаса на студию ввалился Виталик. Его день начался с заряда бодрости — какие-то пакостные детишки сбросили из окна на капот его машины пакет с кефиром. Пакет естественно лопнул, разлившись по металлу белой бесформенной лужей. Найти вредителей так и не удалось, что еще больше огорчило басиста, и он потратил некоторое время на то, чтобы отмыть свою любимицу. Он влетел в двери студии, на ходу махнув рукой Тере, тот в ответ кивнул и жестом пригласил войти. Через некоторое время Виталик немного успокоился, хотя его ужасно раздражало то, что он не мог никому выговориться о своих утренних злоключениях. Теря прочно завис на телефоне, Мане — что об стенку горох, ничего не слышит и не видит, а ему, Дубу, нужна поддержка и сочувствующее плечо товарища. Немного повздыхав, он принялся мучить бас-гитару, отрабатывая пассы к новой песне. Таким образом, прошло порядка двадцати минут. Последними на студию пришли Володя с Валерой. Они столкнулись на улице у дверей в здание и, болтая о том, о сём, вместе поднялись по лестнице и очутились в родном помещении. С приходом Холста все побросали свои лишние дела и принялись усердно отрабатывать программу. Валера прошел к микрофону, Холст подключил гитару, помещение огласилось привычным звучанием тяжелых риффов. Сыграли несколько песен, после «Ангельской пыли» Валера предложил устроить перерыв. Все поддержали его предложение и, отложив свои инструменты в сторону, перекочевали на диванчик. Теря унесся за чашками для кофе, Дуб затянулся папиросой. Остальные расселись по местам, продолжив вчерашнее обсуждение концерта. — Виталь, — внезапно обратился к басисту Кипелыч. — Сережа тут мне сказал, что ты пить бросил. — Что? — Не понял Дуб. — Как это бросил? О чем ты? — Ну как же, говорит, сегодня и бросил — на кефир перешел, — объяснил Валера с совершенно невинным видом. Комнату огласил взрыв дружного хохота. Лицо Дубинина смешно вытянулось, как бывает всякий раз, когда он не ожидает подвоха, а через секунду он уже надулся как индюк и отвернулся от ребят. — Ладно тебе, не обижайся, — попытался успокоить его добродушный Маня, локтем пихая Валеру в бок, чтоб тот заткнулся и перестал ржать, — мы же любя. — Ага, любя, конечно, — бухтел ранимый Виталик. — Кстати, — решил сменить тему Холст, — ты послушал все-таки этот американский мастеринг? Отличается от обычного издания чем-нибудь, или все это фуфло и полный развод? Дубинин повернулся к компании, лицо его просияло. — Нет еще. Ёшкин кот, я же его не выкладывал, когда домой приехал, он у меня с собой, сейчас вместе и заценим, — басист сорвался со своего места и стрелой промчался в тамбур, где он оставил свою борсетку. Через мгновение Виталик зашел обратно в комнату с каким-то растерянным выражением на лице. — Ты чего? Забыл что ли дома? — спросил Маня, ближе всех сидевший к входу. — Да нет, вот он, — Виталик протянул вперед руку с черной коробочкой. — Эммм, а почему коробка черная? Вчера ж вроде другая была. Где буклет? Где Эдди? — поинтересовался Теря, всматриваясь в предмет в дубовских руках. Надо сказать, что в руке у Виталия действительно была коробочка от диска, точно такая же, как и та, что вчера тот купил у странного попутчика. Только если вчера на ней была и красочная обложка, и фотография группы с задней стороны, то сейчас ничего такого не было, только глухой запечатанный черный цвет. — Прикалываешься что ли? — обратился к басисту Валера. — Ничего я не прикалываюсь, давайте уже откроем и послушаем наконец, — Дубинин подошел к музыкальному центру, собираясь вскрыть защитную ленту коробки. В этот самый момент что-то со всей силы грохнуло в соседнем помещении, оборудованном группой под кладовку. Все присутствующие подскочили на своих местах. Теря, как самый быстроногий, моментально рванул на резкий звук. Рывком дернул ручку двери, и все увидели, что в той комнате рама с выбитым стеклом распахнулась от сильного ветреного порыва. Это она, ударившись об стену, создала такой звук. — Ничего себе, — присвистнул Валера, — ветер-то какой разыгрался. — И тучи какие нагнал, — подхватил Маня, — неужели дождь будет? Действительно, на улице как-то неожиданно потемнело, небо заволокло серыми тучами. Воздух стал по предгрозовому разрежен, птицы летали низко над землей, и вся природа как будто говорила о том, что сейчас разверзнется небо, и зарядит неслабый дождь. — Хорошо бы, а то жара эта уже вот где сидит, — провел рукой по шее Дуб, показывая, где именно у него сидит жара. Теря поплотнее закрыл раму, и музыканты вернулись в основное помещение. — Ну че, ставить или нет диск-то? Будем слушать? — спросил Дуб. — Да ставь ты уже, достал со своим диском! В самом деле! — В сердцах воскликнул всегда спокойный Маня. Вдруг раздался звук телефонной трели. Со словами: «Кто там еще названивает», — Холст ушел отвечать на звонок. — Это Марго, — заслонив ладонью динамик трубки, крикнул Володя. — Пламенный привет работнице писательского дела от лучшей металлической группы отечества! — Закричал Виталик, сложив ладони рупором. — Да, да… привет передает. Ага… да, вчера ходили, жаль ты с нами не пошла… репетируем, в тур же скоро… да… — раздавались обрывки фраз Володиного разговора. Через пару минут он вернулся и доложил собравшимся. — Всем привет от Риты, обещала зайти на днях. Какая-то идея, говорит, у нее там интересная появилась, хочет поделиться. В этот момент Виталик как раз вскрыл защитную упаковку и открыл, наконец, коробку. Но никакого диска там не обнаружил. Внутри лежал только небольшой белый бумажный прямоугольник, на котором черным цветом виднелся напечатанный текст. Виталик взял бумажку в руки и вслух прочел надпись: «Не скроешься от взгляда этой девы». Он поднял недоуменный взгляд на своих друзей. Тут раздался гром удара, сверкнула молния, на миг озаряя небосвод, бешено застучали капли дождя по железным подоконникам. На студии вспыхнул и сразу погас свет — выбило пробки. В резко потемневшем помещении воцарилась гробовая тишина. — Что за шутки-то? Дуб, если это розыгрыш, то очень неудачный, — Теря первым нарушил молчание. — Не к добру все это, — повел плечами суеверный вокалист. — Да просто из-за грозы выбило пробки, вот и все. Что вы тут устроили, я не знаю, — закатил глаза рационалист Холст. — Я ничего не выбивал и ничего не подстраивал. Кипелыч, нельзя быть таким пугливым, — Дуб сощурил глаза в сторону Валеры, — но, блин, ребят, что за хрень с этой долбаной коробкой, — басист снова прочитал слова с бумажной карточки. — Не скроешься от взгляда этой девы, — задумчиво повторил вслед за ним Теря, — тьфу ты, Виталь, мистификатор из тебя так себе. Если ты обиделся на то, что мы смеялись над тобой, и решил таким образом подшутить, то у тебя ничего не вышло. — Да, обломись, — поддакнул Маня, — шутка не прошла. — Так, народ, я ничего не подстраивал, вы, не видели что ли, что коробка была запечатана, как, по-вашему, я мог ее вскрыть, а потом снова запечатать? — Виталик пытался объяснить все друзьям, но его объяснение очень смахивало на оправдание. — Ты-то мог, — уверенно произнес Маня. — В чем ты пытаешься нас убедить, Виталь? — спросил Володя. — Что коробка необычная, ни больше, ни меньше от самого дьявола, что из нее сам пропал диск, а внутри мистическим образом появилась бумажка со словами? По-моему, тот мужик тебя просто-напросто надул: продал тебе пустую коробку, подшутив и положив эту нелепую записку, а ты тут голову ломаешь, ищешь какой-то скрытый смысл и пытаешься приплести сюда распахнутое ветром окно, — уверенно заключил он. — Да нет же, говорю вам…, — снова начал Виталик, но никто не стал его дослушивать. Было решено расходиться по домам, а завтра снова вместе всем собраться для последнего прогона перед туром. — Езжай домой, Дуб, — проходя мимо, похлопал его по плечу Валера,— по-моему, ты немного переутомился. Виталий, опустив голову, проследовал за гуськом выходящими товарищами. Теря ободрительно потрепал его по голове. Неспокойно было на душе у обычно беззаботного басиста. Очень жаль, что товарищи ему не поверили. Хотя, может быть, действительно он просто переутомился, и ему только показалось.

***

Виталик выбежал на улицу из дома, оглядываясь по сторонам, и припустил со всей скорости вдоль по дороге. Он убегал от чего-то, чего не знал сам, но только знал, что если он остановится, то сразу пропадет. Потому что что-то неизвестное, что гналось за ним, преследовало вполне определенную цель — догнать его, Виталика. Оно молча следовало за ним, тянуло свои руки из густого тумана и неотрывно следило, прожигая взглядом. Дуб бежал изо всех сил, спотыкался, обливался потом. На последнем дыхании он сделал рывок и, вдруг оступившись, упал. Но не сдался, пополз на четвереньках, спиной чувствуя, что враг рядом. Он уже совсем близко, от него не сбежать. Серый туман уже догоняет несчастного бегуна и обволакивает своим мягким облаком. Глаза ничего не видят, впереди только размытая сизая дымка, как вдруг оглушительный звон раздается где-то совсем рядом. Утренний колокол? Нет, телефон. Виталик резко вздрагивает и просыпается, на долю секунды соображая, где он находится, тянет руку к прикроватной тумбочке и, чертыхаясь, снимает трубку с рычага. На другом конце провода слышится взволнованный голос Валеры, — алло, Виталик? Слышишь меня? У нас ЧП. Саня в аварию попал вчера, когда возвращался домой с репетиции, видимо. Нашли его только сейчас ночью. В общем, он жив, но находится в очень тяжелом состоянии. Его отвезли в Склиф, мы с Володей уже здесь, Теря едет. Давай, ты тоже подъезжай. Бросив короткое: «Еду!», Дуб с матами свалился с кровати и бросился собираться. Очень нелегкой выдалась эта ночь для всех неравнодушных к происшествию, приключившемуся с барабанщиком. Он, как сказали врачи, был жив, но находился в коме. Оказался поврежден головной мозг, не считая многочисленных ссадин, гематом, перелома ребер и лопатки. Хлестал сильный дождь, дорогу размыло, и ничего не было видно. Вот Маня и не справился с управлением. Машина вылетела на обочину, предварительно перевернувшись на бок. В ней барабанщик и пролежал несколько часов, пока по пустынной дороге не проехала машина. Ее-то водитель и оказался спасителем человеческой жизни, вызвав медиков и оставшись с пострадавшим на пустынном шоссе до их прибытия. Полдень следующего дня. Арийская студия Потеряв своего боевого товарища, четверо арийцев, собравшись на базе, в срочном порядке решали, что делать с грядущими концертами. Необходимо было найти замену Манякину, и как можно скорее. — Мы потеряли барабанщика, — начал Дуб. Но его тут же нетерпеливо перебил Сергей. — Что значит, потеряли? Он временно не может исполнять свои рабочие обязанности. А ты что, его уже совсем списал? — Неожиданно набычился Теря. — Ну, я и говорю, временно, конечно, что ты, Теря, — замахав руками, ответил Виталик. Злить двухметрового гиганта ему совсем не хотелось. — Предлагаю позвонить Максу. Я думаю, он нам не откажет в помощи, — сказал Холст. — Точно, — обрадовался Дуб, — у нас же есть Макс. А как он посмеет отказать своим друзьям в трудную минуту. Ну, держись, Удалов, я не дам тебе сказать «нет». — С такими мыслями басист продефилировал к телефону и собрался уже набрать номер бывшего барабанщика, как аппарат сам зазвонил первым. Дуб подскочил от неожиданности, но, думая о том, что это может быть звонок из больницы на счет состояния Мани, снял трубку. — Да, я слушаю, — быстро сказал он. — Виталий Алексеевич? Просим извинений, но курьер задерживается, и мы не успеваем доставить вам пиццу к двум часам дня, — ответил приятный женский голос. — Что? Какую пиццу? — Не понял сразу Дуб. — Простите, но разве вы забыли? Вы сдали шторы в химчистку два дня тому назад. Они готовы, вы можете приехать и забрать их в любое время, — продолжал тот же спокойный голос. — Какого черта вы несете!? — начал заводиться Виталик, не понимая смысла разговора. — Виталий Алексеевич, просим вас быть вежливыми, — все тот же голос, — иначе нам придется расторгнуть с вами контракт о транспортировке дальневосточных крабов в Западную Европу. — Дура! Ты просто дура! — Не выдержал Виталик. — Найди себе дело или мужика нормального! Еще раз позвонишь, мало не покажется! — в сердцах воскликнул Дуб, посчитав, что стал жертвой телефонного розыгрыша, и швырнул трубку на рычаг. Зло выдохнув, поднял голову и чуть не вскрикнул — прямо за окном на уровне своего лица он увидел глаза, страшные, пустые, немигающие зрачки. Только мгновение он их наблюдал, и тут же они пропали. Виталик подошел к окну, открыл раму, холодный ветер затрепал его волосы, высунулся по пояс на улицу, но ни глаз, ни вообще чего-то подозрительного он там не обнаружил. — Кажется, я схожу с ума, — подумал он, всовываясь обратно и закрывая окно, — что происходит в этом гребанном мире, я не понимаю. Нервишки что-то совсем ни к черту стали. Ему захотелось немедля покинуть комнату и вернуться к ребятам. По пути из-за какого-то суеверного страха он предпочел не оборачиваться и не смотреть назад. — Кто звонил? — спросил Валера, когда басист вошел обратно в студийное помещение. — Не знаю. Ошиблись номером, похоже, — ответил Дуб, не решаясь посмотреть в глаза вокалисту. В помещении, где все сейчас обитали, было довольно нежарко. Вчерашняя гроза принесла за собой резкое похолодание. На место засушливой жары пришел влажный циклон. Сейчас дождь не лил, но вокруг все было сыро и промозгло, дул сильный ветер. Горожане за окнами сменили свою легкую одежду на ветровки и клеенчатые плащи. Их фигуры, расхаживающие по улицам, заставлял сгибаться порывистый ветер. Листья, побитые и сорванные грозой, кружились в бешеном вихре-танце, порой неожиданно приземляясь на покрытые плотной тканью плечи прохожих. В арийской студии стало находиться немного некомфортно. Мастера, которым на днях звонил Теря, все еще не вставили стекла в кладовой. Пустоты в рамах были наспех залеплены пленкой, которую трепал и периодически срывал ветер, а его потоки, воспользовавшись этим, проникали в еще теплую комнату, очень быстро охлаждая ее. Арийцы сидели, укутавшись в теплые вещи, а Кипелыч к тому же еще и потягивал виски из широкого стакана. Как он ответил на вопрос друзей, думающих, что он больше не пьет, для согреву. — Что-то ты частишь, друг мой, — обратился к нему Виталик, — я все понимаю, но, по-моему, тебе уже хватит. — А почему ты все время за всех все решаешь? — неожиданно воскликнул Сергей, поднимаясь со своего стула и откладывая гитару в сторону. Конфликтовать с саженным Терей совсем не хотелось, тем более Дуб обратил внимание, что тот уже выпил горячительного и настроен что-то уж очень агрессивно сегодня. Сцену, которая воспоследовала после ответа Дуба на замечание Терентия, в последствие никто из присутствовавших объяснить не мог. Теря вдруг ни с того, ни с сего бросился на басиста и, не слушая никого из друзей, попытавшихся воззвать к голосу его разума, принялся душить его. Было непонятно, что вызвало у него этот неожиданный приступ бешенства. Он кричал и ругался, пытаясь схватить вырывающегося басиста за горло повыше, и поднять его над полом. Дуб успел обратить внимание на глаза великана. Они были пустыми, всякое выражение и любая здравая мысль покинули его взгляд. Виталий уже видел эти глаза ранее, но в минуту опасности все мысли вдруг разом покинули его голову, и он не мог вспомнить, где он видел их раньше. Но он точно знал, что не хотел бы встретиться с ними вновь. Подоспевшие на помощь музыканту, Холст и Кип насилу смогли оттащить Терю от него. Ценой невероятных усилий им удалось привязать проводами — то, что первое подвернулось под руку — обезумевшего Сережу к стулу и, с трудом удерживая его, вызвать скорую. Неотложка приехала на удивление очень быстро, через пятнадцать минут. Ловкий врач вколол буяну пару кубиков аминазина, от которых великан сначала дернулся, попытался вырваться, но очень быстро успокоился, потому что вколотое лекарство быстро всосалось в кровь, оказывая седативное действие. Арийцы помогли погрузить его в машину скорой помощи, которая очень скоро под вой сирены и мигание красной лампочки увезла его в клинику. Уставшие, взмыленные музыканты, вернувшись к себе наверх, рухнули как подкошенные, еле-еле переводя дух, после того, как все закончилось. — И что это было? Что на него нашло? Он как обезумел, разве что пена изо рта не шла, — проговорил Холст. — Бедняга, — пытался отдышаться Валера, протягивая руку к карману брюк за сигаретами, — я его таким никогда не видел. Виталик опустился на стул с отрешенным видом. В голове все смешалось, он с трудом верил в реальность случившегося. — Ты как? — Обратился к нему Володя, — Нормально? — Да, ничего. Жив и цел, — вздохнул он. Затем поднял голову и внимательно посмотрел на друзей, — если я сейчас вам кое-что скажу, вы обещаете не смеяться и постараться серьезно отнестись к моим словам? — Какой уж сейчас смех. Давай, говори. Мы слушаем, — потянувшись за джинсовкой к спинке соседнего стула, сказал Холст. Виталик пододвинул свой стул поближе к слушателям, сглотнул и, вздохнув, начал. — В ночь, когда Саня попал в аварию, я видел сон. Настолько реальный и живой, что казалось, как будто это и не сон, а настоящая жизнь. Я убегал от чего-то, чего не знал сам, но, убегая, видел глаза преследователя, и я не могу вам передать словами, как они напугали меня. Пока я бежал, это неизвестное все быстрее догоняло меня, я старался бежать как можно быстрее, но бежал почему-то только медленнее. А когда оно попыталось меня настигнуть, я внезапно проснулся, весь обливаясь холодным потом. Твой звонок, Валер, меня разбудил. — На этой фразе Кипелов внимательно посмотрел на Дуба, немного прищурив глаза и сжав в руке свой стакан с виски. — Но это еще не все, — продолжал Дубинин, — сегодня днем я увидел эти же глаза за окном нашей студии. Я чуть не поседел со страху, клянусь вам. Они были прямо за стеклом, так близко, что я даже отпрянул от неожиданности… появились и тут же пропали. Но потом я увидел их опять. Они смотрели на меня прямо из Тери. Я не знаю, как вам это объяснить, но они были там, внутри него. Вместо Териных привычных карих глаз я увидел снова эти пустые зрачки. — Виталик сделал паузу. В горле пересохло, и он выхватил стакан у Валеры из рук, осушив его за один прием. Поморщился — золотистый напиток обжег горло и разлился огнем по пищеводу. Стало немного легче. — Это все? — Спросил Володя, закидывая ногу на ногу. — Нет же! Не перебивай меня, Вов. — Продолжил Виталик. — Еще я имел сегодня странный телефонный разговор. Когда пошел звонить Максу, телефон зазвонил первым, я снял трубку, а там какая-то баба понесла странный бред по какую-то пиццу, кальмаров, крабов и еще не знаю про что. Я послал ее то ли от злости, то ли от страха… не знаю. Может, это, конечно, и прикол какой-то был, но только теперь мне уже начинает казаться, что нет. — Точно, — вспомнил Кипелыч, — я спросил еще тогда, когда ты вернулся, кто звонил, а ты вроде сказал, что номером ошиблись, а на тебе лица не было. Я подумал еще, что странный ты какой-то. — Да-да, а вспомните записку. Не скроешься от взгляда этой девы, — продолжал Дуб. — Это… что с диском тебе тот мужик подсунул, — спросил Холст. — Именно, — закивал головой Виталя, — не скроешься от взгляда… после этого меня постоянно преследуют какие-то глаза. Во сне, наяву, так еще и вдобавок к этому друг покушается на мою жизнь. Вам не кажется, что все это неслучайно, — Дуб понизил голос. — Что неслучайно? — Встревожено спросил Валера. — Странный человек заговаривает с нами в метро, впаривает диск, хотя я ничего не просил у него. По счастливому ли стечению обстоятельств у него находится именно то, что я загадал? Я открываю эту чертову коробку, там никакого диска и в помине нет, зато есть это проклятое послание. — Послание? — Усмехнулся Холст. — Послание, записка… я не знаю, — нетерпеливый жест рукой, — знаю только то, что, как я открыл эту коробку, все странным образом стало разваливаться. Только, — Дуб немного пригнулся и практически шепотом произнес следующую фразу, — мне кажется, все это неспроста. Первым был Маня, потом Теря. Ребят… похоже, что нас кто-то убирает… самый интересный вопрос — кто следующий. Валера вздрогнул, поежился и инстинктивно посмотрел на окно. На улице уже почти стемнело. Последние лучи солнца догорали в закате света, невидимом в этот вечер из-за большой облачности. В их дворе уже не было ни души: последние дети разбежались по домам, старушки посворачивали свои лавочки, и даже привычных любителей попить пива у турника, невозможно было разглядеть в тусклом освещении уличного фонаря. — Виталь, прости, конечно, но это уже ни в какие ворота, — Холст выпрямился и щелкнул выключателем, желтый шар плафона зажегся под потолком. Как это они не заметили, что уже стемнело, и столько времени просидели, будто дети подземелья, — что значит, убирает? Что ты тут за байки из склепа развел? По-твоему, получается, что какой-то неизвестный, ни больше, ни меньше, сам дьявол, наверное, — кривая усмешка, — продал тебе диск с адской музыкой, ты вскрыл его, и теперь этот ящик Пандоры стал сыпать проклятия и неудачи на нашу голову? Случай как с Сашей, так и с Сережей — только несчастный случай и все. Ты либо пить бросай, либо нервы лечи. Все, надоело. Пора расходиться. Лучше б вместо того, чтоб ерундой заниматься, замену нашел барабанщику. Ты же ведь так Максу и не позвонил? — Холст вопросительно посмотрел на Виталика, тот исподлобья взглянул на гитариста. Вздохнув, Володя забрал со стола свои ключи от машины и, попрощавшись, покинул студию. Валера тоже встал и начал одеваться. Рассказ басиста произвел на него куда больший эффект нежели на Холста. Глаза его блестели, а голос даже слегка дрожал, когда он обратился к Дубу. — В это, конечно, с трудом верится, все-таки мы живем в двадцатом веке и давно уже не должны верить во всякие сказки с нечистой силой. Но я согласен с тобой в том, что очень странные случаи произошли с Саней и Терей. Друг за другом такое приключилось. Немножко странно, если подумать, а если еще присовокупить твою историю, то становится даже жутко… Ну ладно, мне пора, а то еще домой добираться, если не буду внимателен, когда пойду от метро до дома, то местные темные силы могут устроить мне ситуацию покруче твоего рассказа, — обменявшись с другом рукопожатием Кипелыч исчез во тьме лестничного пролета. Дуб послушал, как тот спустился вниз и хлопнул входной дверью, запер базу и тоже отправился домой. Все-таки не поверили ему друзья, думал он, идя по слабо освещенной улице и пиная камушки, попадавшиеся ему на пути. Хотя, хочется, чтобы они оказались правы, и все события, минувшие за последние два дня, просто не самое удачное стечение обстоятельств, вызвавшее небольшой сдвиг на нервной почве.

***

Последующие дни медленно тянулись друг за другом, группа собиралась в тур в немного нестандартном составе. Ребята все-таки позвонили Удалову и попросили его подменить травмированного Манякина. На должность второго гитариста было решено никого не брать, а играть вчетвером — Холст и один прекрасно справлялся. Погода последние дни стояла замечательная. Дожди-туманы рассеялись, а на их место пришло законное июньское тепло. Не та жара, что стояла в начале месяца, а очень комфортная и теплая погода. Снова, как и прежде, во всех дворах и скверах вечерами просиживали на скамейках бабушки-сплетницы, мужики под сенью плотных липовых крон рубились в домино и потягивали холодное пиво, дети помладше играли в любимые салки-догонялки, а более старшего возраста предпочитали спортивные игры на коробочке: футбол и волейбол. Таким образом, прошла почти неделя. В группе больше не происходило никаких странных и пугающих вещей. Все было спокойно и тихо. Даже Виталик постепенно успокоился и перестал страдать от приступов паранойи. Манякин быстро выздоравливал, он пришел в себя, и его перевели в палату интенсивной терапии. Он мог уже свободно говорить, но вставать ему врачи пока не разрешали. Группа приходила навещать его через день, каждый раз принося с собой что-нибудь вкусненькое, подбадривала и успокаивала, отвечая на вопросы Мани по поводу временно освободившегося места ударника. Также арийцы ходили навещать и Терю, который все еще проходил курс лечения в клинике. Они чередовали дни: сначала ходили к Мане, потом к Сергею. Ему стало лучше, приступов больше не наблюдалось. Врачи констатировали у него в день поступления алкогольный делирий, белку, выражаясь человеческим языком. Последние дни в больнице он вел себя очень тихо и беспрекословно выполнял все указания врача. Когда группа приходила навестить его в последний раз, в коридоре клиники произошел один казус. Дело в том, что, когда арийцы уже попрощались с Сергеем и собирались покинуть здание, к Дубу подлетел какой-то странный человек в халате. Один из тех мирных больных, которые идут на поправку и не буянят, и им разрешено тихонько прогуливаться по коридору больницы. Такой человек подошел к Дубу, и, крепко схватив его за руку, не мигая, очень быстро и сбивчиво заговорил. — Опасайся людей, берегись друзей, никому не доверяй, нож предательства всегда вонзают в спину, — последние слова он уже договаривал скороговоркой, потому что к нему быстрым шагом шли два здоровых санитара. Они отлепили его от Виталика, скрутили и повели вглубь по коридору. Больной молчал и на удивление даже не сопротивлялся. Медсестра, проходившая мимо, извинилась и объяснила Виталику, потиравшему покрасневшую от захвата психа руку, что это очень мирный больной, ему разрешили покидать палату, потому что на лицо стали заметны улучшения в его состоянии, но, по всей видимости, случился рецидив, и необходимо будет пересмотреть лечение. А Дуб решил не заморачиваться по поводу произнесенных этим сумасшедшим слов. Похоже, с их группой больше ничего плохого не происходит, ситуация, даже можно сказать, улучшается, да и, в конце-то концов, нельзя же серьезно воспринимать людей, считающих себя Гитлером, Сталиным или тортом. В последний день перед началом тура арийцы решили собраться на базе, чтобы прогнать последние песни с альбома, но уже вместе с Удаловым. Этим солнечным днем Виталий шел на репетицию, настроение у него было приподнятое. Кошмары больше не мучили и не являлись к нему посреди ночи. К тому же за всю последнюю неделю он ни капли алкоголя не брал в рот, и поэтому чувствовал себя замечательно. Проходя по аллее, усаженной ароматной цветущей сиренью, Дуб обратил внимание на раскрашенную желтым цветом бочку, стоявшую недалеко от пересечения сквера и главной улицы. Конечно же, это было оно, разливное пиво. Он не смог побороть искушения и решил подойти поближе. Трое каких-то работяг покупали на вынос Жигулевское в пластиковых стаканах. Когда они отошли, Виталик тоже решил купить. Расплатившись с продавцом, он подхватил в руки четыре стакана и быстрым шагом пошел по направлению к арийской студии, стараясь при этом нести свою добычу аккуратно и не расплескать пенящуюся жидкость. Напевая какой-то навязчивый попсовый мотивчик, который с утра услышал по радио в машине, Виталик, чуть не споткнувшись у самого порога, без потерь прошествовал в хорошо знакомое здание. После чего поднялся по лестнице и толкнул ногой дверь. Он ступил за порог со словами, — налетай, не скупись, покупай живопись. Кто не успеет, тот останется… — он не успел договорить, остаток фразы застрял у него в горле. Картину, которая предстала перед ним, испугала его так, что он от неожиданности пролил бо́льшую часть пива, и теперь светло-желтая жидкость напополам с белой пеной, расплескавшись, забрызгала ему ботинки, но Виталик не обратил на это ни малейшего внимания. Он поставил стаканы с остатками пива на какую-то тумбочку и прошел вперед. Перед ним за столом сидел Валера, опустив лицо на сложенные перед собой руки. На столе стояла батарея из бутылок разной масти. — Валер, — подошел Дуб к Кипелычу, осторожно тряся того за плечо. Тот поднял голову, убрал с глаз свесившиеся пряди и не очень разборчиво произнес, — ты был прав. Я тоже видел их. Это действительно страшно. — Всхлип. — Ты что наделал? Зачем так напился? — Воскликнул пораженный басист. — Чтобы не видеть их. Когда пьешь, — Валера икнул, — то их не видишь. Я бы хотел напиться так, чтобы никогда больше не просыпаться, — он снова наклонился вперед, касаясь лбом столешницы. — Черт! А где Володя? Где Холст, Валер? — он снова потряс вокалиста, но ответа не последовало. Виталик с отчаянием оглянулся по сторонам. В этот момент из задней комнаты медленно вышел Холст. Дуб, только взглянув на него, понял, что надо бежать. Он увидел те самые глаза, что преследовали его в ночном кошмаре. Не думая ни секунды, он быстро развернулся и устремился к двери, но в ее проходе, откуда-то из-за угла показался Теря, заслонивший собой проход. — Как ты здесь очутился, Сереж? Ты же должен быть в клинике… ты же болен, — вытаращил на него глаза Виталик. — Нет, я здесь, я здоров. — Те же самые глаза. Он сделал попытку удержать басиста, не дать ему сбежать, но Дуб, извернувшись, прошмыгнул у него где-то подмышкой и с грохотом бросился на улицу. Выскочив из здания, он решил как можно скорее сесть в свою машину и уехать подальше от этого места. Но тут он увидел знакомый джип и остановился, как громом пораженный. Из машины вылез Манякин, совершенно невредимый и здоровый. На вопрос барабанщика о том, почему Дуб бросает своих друзей, Виталик ответил что-то нечленораздельное. — Оглянись, Виталь, — глаза смотрят в упор, а голос лишен всяких эмоций. Басист медленно поворачивает голову назад и видит, что трое оставленных наверху, сейчас стоят на пороге и, не мигая, смотрят на него. Буквально за одну секунду кровь отлила от его головы и тут же прилила обратно. Виталий бросился бежать. Сейчас неважно, куда, главное подальше. Ноги плохо слушались своего хозяина, он с трудом передвигал ими, казалось, что конечности собираются врасти в асфальт подобно корням дерева. Но нет, он все еще бежит. Аллея, сквер, бочка с пивом, дальше поворот направо, теперь по лестнице вниз, осторожно на последней ступеньке, тут не хватает плитки, теперь перебежать дорогу, и ты спасен, — мысли подобно ветру проносились у него в голове. Наконец он достиг своей цели — подземка. Сейчас пулей домой доеду, — думал Дуб. Не глядя купил билет, пулей пронесся по эскалатору и, только оказавшись на платформе, остановился, позволив себе немного отдышаться. Он поднял голову, и сердце его упало — все, кого он только видел: пассажиры, работники станции, дети, взрослые, у всех были одинаково пустые, ничего не выражающие, как будто рыбьи глаза. Но люди не замечали Виталия, каждый шел по своим делам: ждал поезд, поднимался по лестнице, сидел на скамейке. Вдруг по громкой связи раздался голос. — Дамы и господа, просим вас занять свои места согласно купленным билетам. Показ картины «Мышь и мышеловка» сейчас начнется. Виталик не верил своим ушам, — черт возьми, да это же тот самый женский голос, который звонил на студию неделю тому назад. Не выдержав, он упал на колени, закричал, — Что тебе надо, мать твою! Что. Тебе. Надо?! — Мы всегда добиваемся тех целей, которые ставим перед собой, — произнес услужливый голос по громкоговорителю. Виталик, вскочив на ноги, обнаружил, что окружающие люди его заметили и теперь медленно и молча движутся к нему, подступая со всех сторон. Он бросился бежать по станции, лавируя между этими отмороженными. Пробежав чуть больше половины, выскочил к краю платформы, а люди, словно сомнамбулы, продолжали идти к нему, только в глазах их стала видна уже не прежняя пустота, а некий оттенок злобы. Они уже совсем близко, осталось не больше трех метров до стоящего на краю Виталика. Беспомощно озираясь по сторонам, он вдруг увидел два желтых, быстро приближающихся, круга света в конце тоннеля, а громкий гудок оповестил его о том, что на станцию едет поезд. Глаза совсем близко. Теперь они загорелись каким-то совсем темным пламенем. Больше нет сил смотреть в них. Кажется, что собственные глаза вспыхнут огнем, если еще раз взглянуть на эти отблески пламени. Поэтому Виталик, крепко зажмурившись и глубоко вздохнув, в одну секунду отрывается от каменной платформы и прыгает на рельсы под подходящий состав за миг до того, как на его месте оказывается первый истукан. Секунда, две… басист слышит стук колес и может вдохнуть полной грудью. Что-то не так, думает он, мертвые же не могут ничего чувствовать. Виталик открывает глаза и понимает, что находится в едущем вагоне метро вместе с остальными арийцами, и с удивлением обнаруживает, что просто задремал. Он поднимает голову с Володиного плеча и озирается по сторонам, все еще не веря в реальность происходящего. — Вон Валерка спит, — думает он, — Теря читает книгу, Маня рядом прикорнул, как обычно задумчивый Володя… странно. Фуух… неужели мне приснился такой до пугающего реалистичный сон. Вероятно, жара подлючая так подействовала на меня, неслабо ударив по мозгам. — Давайте выйдем пораньше на одну станцию, — предлагает Холст, — так быстрее будет, я думаю. — Давайте, — пожимает плечами Теря. Все остальные тоже не имеют ничего против. Вся компания поднимается со своих мест и, когда поезд останавливается, выходит на платформу. Напоследок Дуб, сам не зная почему, оборачивается и замечает, что в вагон, откуда они только что вышли, зашел человек в костюме, показавшийся Виталику до боли знакомым, и сел напротив тех самых парней, которые до сих пор что-то оживленно обсуждали между собой. Неожиданно тревожная мысль доходит до него, стремительно перерастая в живой ужас, и мурашки от осознания случившегося пробегают по его спине. Не глядя больше по сторонам, он быстрым шагом идет за своими, а когда догоняет их, еле заметно и с благодарностью стискивает Володино плечо.