Курсовая работа

Мне нравится небо. Возвращаюсь из шараги домой. Почему-то мне сегодня захотелось пойти другой дорогой, о чём я ни жалею ни капли – старая уже въелась в мозг. Исхоженные тысячи раз улицы давят на виски, затягивают, заставляют думать о том, что нужно сделать по приходу домой. Чёртовы курсовые, как же не хочется их писать. Что мне мешало сделать их раньше? А ведь препод выдал их ещё в начале семестра, дабы облегчить труд нам, студентам, которым всё никак не хватает времени на отсиживание задницы перед монитором, плевки в потолок и обнимание подушки. Что я вообще делаю со своей жизнью? Зимой небо серое от поднявшихся ввысь душ умерших. Скользко. И холодно. Да и снег в городе не тот, что на картинках – весь какой-то серо-коричневый, рыхлый, похож на рыбью требуху, разве что не воняет. Или, может быть, у людей зимой атрофируется обоняние? Вдруг на самом деле снег пахнет? Интересно, чем бы он пах? Сомневаюсь, что приятно. Думаю, чем-нибудь вроде серых крыс или бычков сигарет. Хорошо, что я не чувствую его запаха. Ночь прячет в своей густой тени то, что натворил день. Иду по тропинке через парк. Парки – излюбленные места маньяков, если верить городским легендам и интернету. Усмехаюсь. В три часа дня поди спрячься на открытом пространстве среди штук пяти скамеек да пары десятков хаотично рассаженных в доисторические времена тополей. Летом найдутся экспериментаторы, ещё не пробовавшие подпалить летучие белые комки древесных семян. Каждый год находятся. Не то, чтобы мне импонировал огненный шар в наверху, но всё же, он лучше плотной серой завесы. Погулять по новым местам, конечно же, интересно, но я уже не чувствую носа. Сяду на первый же автобус на ближайшей остановке. Сворачиваю с тропинки в глубокий снег. Миллионы позвоночников непохожих друг на друга балерин скрипя, ломаются у меня под ногами. Обойдя необычно большой ствол рассадника летней аллергии, краем глаза замечаю что-то, не вписывающееся в пейзаж спящей под саваном зимы. Около двух дюжин ворон облепили какую-то кучу тряпья. Довольно большую кучу, насколько я могу судить. Не знаю, что подтолкнуло меня подойти к этому скоплению крылатых вестников холодов. Потревоженные жрецы забвенья с недовольным криком взлетели, не собираясь, впрочем, покидать меня, садясь на тянущиеся ввысь ветки мёртвого дерева и вперяясь в меня укоризненными взглядами жёлтых глаз. Труп. Почему-то меня это ни капли не удивляет. Шок? Потеря чувствительности к подобным вещам вследствие стресса? Какая разница, ей-богу. Судя по общему внешнему виду, он лежит здесь уже часов шесть, может, больше. Рот, открытый в безмолвном крике, разорванная глотка, из которой натекла и застыла в коричневый лёд кровь и клочья безнадёжно испорченного воронами чёрного пальто делали картину какой-то совсем нереальной. Один, чудом уцелевший, покрытый туманной плёнкой глаз, который чёрные крысы на крыльях не успели выклевать, взирает ввысь. Не слишком молодой, но уж точно не старый мужчина, не бомж, прилично одетый. Напали? Поскользнулся? Приступ? Что бы это ни было, похоже, что он не успел понять, что произошло. Наглого вида чёрная тень скользнула с дерева и уселась на рёбрах, которые уже никогда не будут расширяться и сжиматься в такт дыханию спешащего куда-то человека. Подозрительно зыркнув на меня одним глазом, пернатое существо нагло ткнулось клювом куда-то в район вспоротого и исцарапанного когтями живота трупа, выудив оттуда довольно длинный, но тонкий отросток, который в большом количестве покрывали маленькие жирные личинки. Как звёзды в безоблачную ночь. …Вернувшись домой, сбрасываю одежду и вдыхаю полной грудью запах ставшей родной за несколько месяцев съёмной однушки. На ходу завариваю бичпакет и сажусь за компьютер. Не включая его, смотрю на слепое око экрана. Вздохнув, достаю из ящика несколько тетрадей и взятый в студенческой библиотеке ещё в сентябре потрёпанный учебник. Открываю тетрадь и вывожу непривычно медленно красивыми буквами:

Курсовая работа