Очищение

Я никогда не оправдывал людей. Каждому с рождения дан выбор, на какую дорожку ступить, нужно только схватить нужный шанс. Можно измараться духовно или отдать тело на растерзание чужим потным рукам, но эти твари решили забрать всё сразу. Ночные бабочки, жрицы любви, давно вышедшие за границы морали – мои нежные, грязные шлюхи, кричащие в унисон со смертью. Сегодня протяжный ор достигнет своего пика - простое обещание. Визгливые. Раздражающие. Так и хочется взять за размалеванную морду и ткнуть в воняющие помои, окунуть глубже, снять больную кожу грубым инструментом. Сколько извращенцев ласкало её, запускало немытые пальцы в растянутые трещинки. Скулы противно сводит от мелькнувших мыслей, кровь приливает к голове, ещё чуть-чуть, и успокоюсь. Сорвусь и успокоюсь навсегда, только исполню тайные желания. Тёплый день. Суховатый воздух, захламленный летней пылью. Какое мне дело до атмосферы? Всё вокруг исчезает, когда медленно открывается дверь в хилый придорожный бордель. Старый дом, прикрытый пышными деревьями, словно стесняющийся своей сущности, а на деле – маленькая цитадель похоти, которую я хочу сломать голыми руками, раздробить хребет каждой потаскушке и смеяться до слёз, когда те заревут, моля о пощаде. Совсем скоро… так близко, так возбуждающе, не физически, скорее инстинктивно. Заказанная комната на втором этаже. Неописуемых сил стоит удерживать себя в руках, проходя мимо отвратительно ухмыляющихся тварей. Их голос бьёт по ушам, как ржавая бритва, как скрежет ногтя по доске, но моя жертва стоит дальше, в эротично освещенном помещении, и сорваться нужно на ней. Я издаю утробный рык, захлопывая дверь, двигаясь к девушке. Чертовски милая, соблазнительная, абсолютно гнилая внутри, первая в сегодняшней очереди на возмездие. - Вы учитесь или… Гнусавые, натянутые слова! Бесят, бесят до зубной боли, улыбаюсь во весь рот, сжимая челюсти до скрипа, пусть смотрит на эту агонию, пусть видит, как выводит меня из себя. По подбородку бежит струйка крови – нечаянно закусил губу, привкус будоражит. Она горит в стальных объятиях, отвечая на гримасу испуганно, но недостаточно. Разрываю кружевной лифчик и обвисшие чулки, зажимаю искривленный рот, искажая прекрасное личико. - Дыши сюда. Слизывай грязь с этих рук. Большего ты не достойна. Дворовая сучка, да? Скольким уже продала свою щель? Зажмуривается, выдавливает плач, пытаясь мотать головой. Безудержное, глупое отрицание, я видел подобное бесчисленными ночами, мелко нарезая сухожилия. Она так напряжена, что, кажется, удаётся ощутить слабые мышцы… но их прикрывает тонкая оболочка. Слишком тонкая. Достаю завалявшуюся бритву. Её жвала остры, мнут мягкий покров тканей на раз-два, а с пергаментной кожей справляются тем более. Зудящий звук заводящейся техники наверняка знаком жертве по дешевым вибраторам, но эта вещь болезненнее. Шлюха расширяет глаза до предела, когда жужжащая машинка касается нежного покрова, лезвия впиваются в кожу, вдавливаемые мной, разъедают руки и живот до мяса, запах бьет ужасающий, а я вхожу в экстаз. Моей силы достаточно, чтобы разрезать подобным оружием даже органы, и яростный ор, приглушенный ладонью, добавляет вожделения. Каково это – корчиться под пыткой, когда ты беззащитен? Полностью открыт перед насильником? Спрашиваю у неё, смешивая духи с телесными жидкостями. Не отвечает. Мразь. Она уродлива, уродлива. Обнажаются кровоточащие мышцы. От них несет трупным смрадом, но жертва ещё жива. Разделываю её по ниточкам, аккуратно, словно боясь повредить грешный материал, а потом плюю в раскуроченную грудную клетку и рву без помощи ножей, ощущая едва бьющееся сердце. У неё нет сил смотреть, глаза заволокла размазанная тушь и солёный рёв, под одним веком торчит ресница, раздражая и без того измученную роговицу. Давлю ещё сильнее, чувствую, как к набухшему горлу подкатывает тошнота; сжимаю, перекрывая остатки воздуха. Расчлененный обрубок человека, сломанная шарнирная кукла, шансов здесь не было изначально, но у меня вышибает мозги при виде испорченного тела. Порезы, изящные и кривые, струйки тёмно-алой жидкости, с тоскливым хлюпаньем капающей на пол. Кости. Говорят, костная боль – самая ужасная в мире. Я задел очерченные ключицы пару раз, рёбра, ломкие лучевые, пересчитал костяшки пальцев. Сломал их. Хрустели. Небрежно закуриваю, заполняя убежище разврата дымом. Убивать по одной – утомительно. Мне всегда хотелось больше. Сойти с ума от предсмертного хрипа – это несложно. По скрепленным доскам прокатывается звон зажигалки. Металл встречает дерево, огонь пожирает всё. Тлеющие сигареты покоятся на хладном трупе, как могильные цветы. Палёное мясо привлекает внимание, конечно. Но пламя расходится чересчур быстро, захватывая длинные шторы и заляпанные полы. Пробиваюсь сквозь кричащую толпу, вырываясь на чистую светлую улицу, резко закрываю двери. Я знаю все этажи притона страсти, всю планировку. Выход один. И он заперт. Живот сводит до колик от дикого хохота, когда обнаженные жертвы спасаются через окна, разбиваясь ещё сильнее, постанывая и вспоминая забытые за ненадобностью молитвы. Сверкающие на солнце ожоги сияют моим триумфом. Удовлетворением. Исполнением очередной мечты. Жар долетает лишь искрами агонии, в моем сознании становящейся блаженством. Они сгорели, одна за другой. Вернее, все одновременно. Мотив? Причина? Цель? Не для того, чтобы сделать мир лучше. Просто хотелось легче дышать. Просто не вдыхать мерзкий парфюм и притворство. Просто слышать вопль. И ничего более.