Мы будем вместе

…и пусть снаружи текут года. вне времени, в колыбели снов, мы будем вместе. всегда. всегда. Леди Лайя

„Одна умная, другая красивая”, — шутят взрослые. Иб учится на отлично без видимых сложностей и играм со сверстниками нередко предпочитает общение со взрослыми. С теми из них, конечно, кто не станет смотреть на неё сверху вниз только за то, что ей так немного лет. Мэри спокойно получает свои тройки — и даже не делает вида, что пытается учиться лучше. Никто не требует от неё большего, а учителя вздыхают, но натягивают оценки. Не потому, что Мэри красива (хотя это правда), а потому, что Мэри вундеркинд и гениальный ребёнок, и её нужно беречь. Потому что Мэри рисует. То есть действительно хорошо рисует — дети в её возрасте не рисуют так. А ещё Мэри очень любит сестру — и этому взрослые тоже всегда умиляются. Иб не боится темноты, пауков и узких вечерних улочек. Мэри не боится вообще ничего — пока Иб рядом с ней. Так продолжается, пока однажды вечером сёстры не встречают их. Мэри первой, испуганно выдохнув, хватает Иб за рукав и оттаскивает её за угол — и оттуда девочки видят, как трое танцуют вокруг четвёртой, и слышат, как она кричит и плачет, а потом падает на землю, а потом… Трое уходят, не заметив их — и тогда Мэри, схватив сестру за руку, задыхаясь и выбирая освещённые улицы, почти бежит домой. Иб зависает в библиотеках, читает энциклопедии. Листает фотографии, такие, какие не принято вообще-то показывать детям её возраста. Люди, упавшие с крыши, люди, попавшие под поезд, не справившиеся с управлением автомобилем… и ещё — и эти фотографии заставляют вздрагивать больше всех прочих — пустые оболочки, сохранившие очертания женских тел. С волосами и глазными яблоками, некоторые — лежащие на земле, некоторые — аккуратно упакованные в прозрачный пластик. Ей почти не страшно — просто интересно и слегка жутко. Мэри не читает ничего — она просто рисует ещё больше, чем всегда, и чаще прогуливает уроки, и ходит теперь только по большим улицам. Но они встречаются и там — вот разве что не танцуют… Ей очень страшно. Однажды она отказывается выходить наружу совсем, и тогда её переводят на домашнее обучение. Мэри всё меньше спит, всё чаще забывает есть — как будто ей не очень это нужно. И всё реже берётся за кисти. Мэри закрывается в своей комнате каждый раз, когда Иб куда-то уходит, и никто не знает, чем она там занимается. Зато когда Иб возвращается, Мэри расцветает и бежит ей навстречу, и не отпускает её от себя ни на минуту. Цепляется за руки, восхищённо слушает всё, что рассказывает Иб, что-то отвечает. Иногда при ней Мэри снова начинает рисовать — как-то спешно, суматошно, и получается что-то странное, но впечатляющее. Иногда она обещает: однажды я обязательно нарисую твой портрет. После седьмого класса, в первый день летних каникул, Мэри впервые целует Иб. Сначала губы её наощупь напоминают бумагу, но это впечатление быстро проходит, и Иб решает, что ей показалось, конечно. В тот же день Мэри наконец начинает рисовать её. Через два дня, вставая со стула, Иб впервые ощущает приступ головокружения. Они вдвоём запираются от взрослых. Иб позирует сестре, они много обнимаются, что-то смотрят вместе. Иб привыкает к бумажным губам Мэри: у неё и всё тело такое же, но в этом нет ничего неприятного, и это быстро проходит, если целоваться. К тому моменту, как эти губы спускаются к ключицам, они уже совсем мягкие. Мэри уже почти совсем ничего не ест, а засыпает только в обнимку с Иб — но чувствует себя прекрасно. Портрет смотрит на них с мольберта и с каждым днём становится всё более живым. Через месяц Иб впервые падает в обморок на ровном месте. Её увозят на скорой, хотя она не хочет никуда ехать и уверяет всех, что всё уже хорошо. Её увозят на скорой и держат в больнице пару часов, не больше: задают вопросы, меряют давление, очень быстро диагностируют вегетососудистую дистонию — а потом неведомо откуда приходит чугайстер, внимательно смотрит на неё несколько секунд и уводит родителей в соседнюю комнату. И там они разговаривают. Они думают, что Иб не слышит — но Иб слышит всё. Чугайстер ровным, равнодушным голосом расспрашивает их о Мэри. Кто она, откуда она, кого больше любит из семьи, не замечали ли они чего-то странного в её поведении… под конец он даже задаёт папе совсем невыносимо стыдный вопрос, и Иб возмущается — а папа отчего-то замолкает на полуслове и неловко кашляет, и мама шокированно выдыхает… „Мы смотрели на вашу девочку, — подводит итог чугайстер. — Она не навь. Но если почувствуете, что что-то не так — звоните. Четыре единицы. И лучше сделать это до того, как последствия будут необратимы”. Иб приходит домой и припирает Мэри к стенке: вот то… про папу… это правда?! Он не мой папа, отвечает Мэри. Спокойно так, пожав плечами. И берётся сразу за кисти: ну садись уже, мне нужно ещё дорисовать твои глаза. Иб вздрагивает — и садится. Мэри рисует вдохновенно. Взрослые, беспокоившиеся по поводу её творческого кризиса, теперь вздыхают успокоенно — даже несмотря на то, что никто, кроме Иб, пока не видел портрета. Мэри увлечена, радостна — и портрет продолжает оживать. Когда Иб смотрит на него, она раз за разом ловит на себе ответный взгляд. Когда двойник с портрета впервые приходит к ней во сне, она вдруг понимает, что она почему-то боится этого взгляда. Головокружения и обмороки продолжаются, Иб спит по двенадцать часов в сутки и не может выспаться. Её поят витаминами, говорят гулять на свежем воздухе и делать зарядку. Но скорую больше не вызывают — и Иб слегка ощущает, что родители вообще несколько опасаются показывать её врачам. И она даже догадывается, почему. Мэри уже даже не пытается притворяться, что ей нужна еда или сон. Ей нужна только Иб — и Мэри почти никогда не отпускает её от себя и расстроенно хмурится, даже если Иб просто ложится спать. Губы её всё дольше остаются бумажными. Портрет продолжает сниться. Девочка с портрета ничего никогда не говорит и почти не движется — только смотрит большими красноватыми глазами, и под этим взглядом Иб дрожит, сама не очень понимая, почему двойник так пугает её. Иногда ей кажется, что девочка с портрета живее, чем она сама. Однажды она вдруг понимает: на портрете достаточно свободного места, здесь вполне могут поместиться двое. Однажды Иб снова видит во сне портрет. Нарисованная Иб обнимает Мэри и обещает ей быть вместе навсегда. Живая Иб смотрит на двойника и понимает, что на самом деле она — не более чем призрак, а настоящая Иб — это та, с портрета. Иб просыпается среди ночи и долго, долго пытается восстановить дыхание. Чтобы идти, ей приходится держаться за стену. Взяв телефонную трубку, она на всякий случай садится на пол — если вдруг обморок, по крайней мере падать недалеко. Дрожащей рукой она набирает номер. Четыре единицы.