КНИГА ЛИНО

Тусклые огарки старых самодельных свечей чисто символически разгоняли кромешный мрак, заполонивший внутреннее помещение небольшого домика – жилища давно знакомого пастуха. Тусклое пятнышко неверного света освещало разве что тяжелую столешницу придвинутого к грубой стенке обеденного стола. Казалось, огонь испуганно жмется к коротким черным фитилям, придавленный тьмою, наконец-то позволившей всерьез приболевшей жене хозяина дома спокойно выспаться на широкой супружеской постели. Настоящая дыра, если не считать того, что люди здесь живут приветливые, спокойные, рачительные – совсем не чета тем, кто прозябает ныне в больших городах. Посмотришь вокруг – и не поверишь, что по-прежнему находишься на родной земле дарованного предкам острова, а не на огромном материке, лежащем за свинцово-серыми волнами далеко на востоке. Бедность здесь – ну совсем не нуменорская, и открытость такая, какая бытовала на Эленне разве что совсем в незапамятные времена. Хотя... Если подумать хорошенько, да просто чуть пристальней всмотреться в лица этих людей, не составит труда сообразить, что хозяева дома не несут в себе крови благословенной некогда земли. За долги родителей их подростками увезли со склонов знакомых зеленых холмов. Долг отработан, жизнь прожита, а вернуться на далекий берег ни сил, ни едва накопленных средств не хватает... Вон и за лекарства, принесенные в дом молодым аптекарем, платит ныне старик-пастух не деньгами, а... Игмил Миризагар от удивления чуть не пошатнулся, ибо при немилосердно коптящем свете сальных свечей на грубый пастушеский стол легли самые настоящие книги. Ну, может, не вполне книги, конечно же, но добротные такие кожаные тетради в твердых переплетах. Какие время от времени странствующие переписчики используют. Почти без отделки, тяжелых металлических уголков, тиснения-серебрения. С тонкими страницами, по эльдарской технологии сработанными – когда на лист идет не кожа чья-нибудь, а ткань, пропитанная особыми составами и для конкретной книги нередко специально сотканная... Явно одной рукой сделанные, да еще и общими застежками – едиными на оба тома – скрепленные. - Мы со старухой, - сипло произнес смущенный пастух, - в университетах древним языкам не обучены... Чтоб детей чему такому выучить – тоже руки не дошли. А тут путник какой-то... по зиме... замерз... на ближнем выгоне... Уже огни наши, небось, видел, бедолага... При нем книги эти вот были... Властям их показывать не с руки – вопросов нехороших не оберешься, а тебе, добрый человек... тебе я их отдам... Может, на что и сгодятся... Исполненный изрядного почтения перед ученостью молодого человека, хозяин дома вежливо отступил на шаг, а посетивший лачугу аптекарь, наоборот, шагнул ближе и бережно щелкнул изящной бронзой застежек, не позволявших прежде времени увидеть написанное. Открыл двухслойный переплет обложки, перевернул, едва пробежав глазами, с десяток-другой страниц и... - Пресветлые валар! - невольно сорвалось с его уст запретное восклицание. Услышь которое жрецы Неугасимого Пламени – не менее чем на год лишился бы Миризагар права заниматься в этих местах своим ремеслом. Как аптекарским, так и лекарским, которое было ему доступно. Однако какое там! Игмил в эту минуту и на большую кару согласился бы (лишь бы не увидели храмовники того, что оказалось в его руках). Ибо узнал он прочитанное мгновенно, еще подростком будучи наслышан от отца о существовании подобной рукописи. Обрывочных записок некоего нандо, каким-то непостижимым образом якобы удостоившегося сказочной способности видеть что-либо, отделенное от него расстоянием или огромными промежутками времени. Будучи в свое время на материке, отец Миризагара узнал об этой вещи от одного книжника-нолдо. Нинквэоро, кажется, его звали. Он-де сделал сколько-то лет назад пару-тройку списков с этих записей, добавив в начале отдельных глав кое-что от себя... Нет, не собственные измышления, конечно, – короткие отрывки из других эльфийских источников... Отец искать их потом пробовал, да только ни одной странички из описанной ему рукописи не нашел... А вот он, Игмил, как говорится, сподобился. - Ты, друг мой... - срывающимся голосом обратился молодой нуменорец к старику, - даже не представляешь, как мне угодил... Только... вот что. Вещь эта стоит для меня дорого, очень дорого. Мой отец полжизни отдал тому, чтобы ее найти. Страшно волнуясь, Миризагар сунул руку в дорожную сумку и достал оттуда увесистый кошелек (не с золотом, конечно, с медью, бронзой да серебром), поставил его возле оплывающих на струганные доски свечей, а затем тихо продолжил: - Тут... в общем... тебе с семьей хватит, чтобы на материк вернуться. В Ромэнне договоришься с тамошними моряками – они не прогонят и не посмеются. - Но как же... - Не могу я такой подарок просто так себе оставить, - последовал ответ. - А у вас с женой родные берега есть. Там... хотя бы чужаками не будете. Не желая дольше необходимого выслушивать слова благодарности (тем более от пожилого человека), Игмил осторожно защелкнул пряжки, убрал книги в изрядно потертую дорожную сумку, попрощался и как можно спокойнее вышел в укрытую сухими тучами ночь, стараясь скорее вернуться домой. Не прошло и двух часов пешей дороги, как изящные белые свечи уже на его письменном столе ярким огнем осветили желтовато-белые страницы. Их веселое пламя привычно заплясало на вязи старых эльфийских рун, а глаза молодого аптекаря так и вцепились взглядом в первые... самые первые строки неожиданно обретенного сокровища: «Нити тонкие в ткань поутру вплетены, И вздыхает в камине огонь...»