У каждого свой крест

Внутренности, разбросанные по полу, все еще исходят паром — так жизнь покидает тело, поднимаясь вверх невесомыми, едва видимыми глазу облачками, источая невыносимо-притягательный смрад… Анжелика вдыхает этот смрад полной грудью, и на ее губах появляется слабый намек на улыбку, змеящуюся, злую, но такую чувственную… Труп лежит у ее ног, и его собственные ноги все еще подрагивают в конвульсиях — эти последние, прощальные конвульсии так близки к тем, что возникают в пароксизме страсти… Почерк Джерри неизменен. Сто, двести, триста лет спустя — а он все еще так и не запомнил, что ей нравятся орхидеи, а не выпотрошенные люди. — Я подумал, почему бы и не зайти, раз я проезжал мимо, — его голос наполняет комнату незабываемыми вибрациями, и Анжелика невольно щурится, подобно сытой кошке. Ее персональное чудовище стоит за ее спиной — подавляя ее и одновременно напитывая ее силой столь безумной и бушующей, что у нее начинает покалывать кончики пальцев. — Джерри, — его имя срывается с ее уст, подобно сладкой музыке, пропитанной ядом. — Ты вернулся? Не прошло и сотни лет. — На самом деле, не прошло и двадцати, — его дыхание обжигает ей шею, и Анжелика чуть поворачивает голову, невольно нежась в этом ощущении его близости. — Я не планировал вернуться так скоро… Ложь. Ей хочется рассмеяться — колко, презрительно. Но Анжелика молчит — лишь ее участившееся дыхание выдает ее волнение. Джерри обхватывает ее хрупкие, бледные плечи большими и властными ладонями. Медленно ведет ими вниз, пока эти самые ладони не превращаются в оковы на ее тонких запястьях, а затем сжимает пальцы, причиняя ей боль, и она шипит — дико, возбужденно, и вырывает свои запястья, чтобы развернуться к нему лицом. Безупречные черты ее лица невыразимо меняются, превращаясь в гротескную маску, сотканную из похоти и печали. — Ты ведь жалеешь, что заключила со мной сделку? — понимающая улыбка раздвигает губы этого прекрасного чудовища, обнажая удлиняющиеся на глазах клыки. — Нет, ведь в итоге ты стал моим рабом, — цедит Анжелика, приподнимая руку и опутывая вампира невидимыми щупальцами своей магии, вынуждая его извиваться и корчиться под ее напряженным, жаждущим взглядом. Человеческие черты стираются, обнажая его истинную сущность — жуткую, отталкивающую, и так будоражащую кровь Анжелики… — У каждого свой крест, — сладострастно нашептывает ей монстр, заключая ее в когтистые объятия, разрывая невесомую ткань платья на ее точеной спине. И Анжелика Бушар падает в свой бездонный омут, закрывая глаза и забывая о том, кто из них хозяин положения, а кто лишь исполняет прихоти…