La mer/Море A bercé mon cœur/Успокоило мое сердце Pour la vie/Навеки
— Прошу прощения, — с сильным французским акцентом произнес официант, наспех вытирая капли черного кофе, по неосторожности пролитого им на белоснежную скатерть. — Pas grave, — ответил мужчина, сидящий за столиком, складывая газету, что они читал до этого инцидента. Пара капель попала на его брюки, еще пара смазала заголовок на первой странице ежедневной парижской газеты. — Ничего страшного, — повторил мужчина уже по-английски, и официант, продолжая бормотать извинения на французском, убежал на кухню, унося с собой поднос с пустой чашкой кофе. Мужчина (молодой человек лет двадцати пяти), сидевший за столиком, положил газету на плетеное кресло рядом с собой и поднялся. В глаза брызнул яркий солнечный свет утреннего солнца, а в нос ударил терпкий запах корицы, доносившийся с кухни. Летняя веранда кафе, находящегося в двух кварталах к северу от Елисейских полей, была заполнена людьми, пьющими кофе со свежими круасанами, что было типичной картиной для утра в городе на берегах Сены. Придавив бумажку в десять евро вазочкой для свежих цветов, мужчина взял со стола свою фетровую шляпу цвета молочной карамели и вышел на улицу, насвистывая себе под нос известную всем парижанам “La mer”. У парадной двери одного из домов, в тени стоял темноволосый мальчик с детским голосом с выраженной картавой “р” и кричал на всю улицу заголовки свежих газет. Проходящие мимо солидные мужчины в дорогих костюмах, тонких галстуках и фетровых шляпах кидали мальчику евро и брали из стопки еще пахнущие типографской краской газеты, а дамы в юбках до щиколотки и широкополых шляпах не без интереса глядели на заголовок на первой полосе: “Ограбление в Лувр-Ланс. Парижские музеи в панике заключают новые контракты с охранными фирмами”.***
— Дамы и господа, следуйте за мной. Сейчас мы пройдем в следующий зал, где окунемся в мир искусства Древнего Востока. Пожалуйста, не расходитесь и не теряйте меня из вида, — дружелюбно, но монотонно проговорила девушка в серой юбке-карандаш толпе туристов, что брела за ней по пятам. — Обратите внимание на первый экспонат. Ваза династии… Лувр. Десять миллионов человек в год входят и выходят в двери самого знаменитого музея в мире. От каждого угла, каждой витрины, каждого участка стены можно было слышать десятки разных языков, говорящих об одном и том же: вон там на немецком экскурсовод повествует группе детей об эпохе правления Рамсеса в Египте, на японском группе, вооруженной фотоаппаратми и моноподами, рассказывают о статуе Каракалла и Ганимеда, англоязычный гид ведет свою толпу прямиком к Александру Великому. Хаос голосов и языков преследует обычного посетителя, но это нисколько не умоляет то чувство, что он испытывает, впервые оказавшись в этих стенах. И если не упоение, то неосознанное благоговение – вот, что чувствует человек, впервые оказавшись в парижской сокровищнице. — Держите его! — раздался голос из толпы и через пару секунд, расталкивая не успевших опомниться туристов, оттуда же вылетел парень лет шестнадцати, крепко сжимая в руке фотоаппарат. Он побежал к выходу из здания, профессионально перепрыгивая через металлическое заграждение, но в самых дверях на него накинулись сразу два охранника, опрокидывая вора на пол. В тот момент, как к охранникам подлетел запыхавшийся молодой человек в капри и футболке-поло, который, судя по всему, и был пострадавшим, на преступника уже надели наручники. — Это Ваш фотоаппарат, сэр? — спросил охранник с сильным акцентом. — Да, мой. Спасибо большое, боже, — отдышавшись, проговорил турист, растеряно глядя то на охранника, то на вора. — Я думал, что уже не догоню его… спасибо, сэр, я… — Пройдемте с нами, — сказал человек в форме строго. — Нужно составить протокол и вызвать полицию. — А нельзя обойтись без этого? Я турист и… — Пройдемте с нами, сэр, — строже повторил охранник и повел и пострадавшего, и преступника в сторону служебного помещения. Люди постепенно вернулись к своим экскурсиям, а возле рамки металлоискателя мелькнула скептичная улыбка и фетровая шляпа цвета молочной карамели.***
Проведя участников инцидента в помещение для охраны, мужчина в форме тут же подошел к телефону и быстро проговорил что-то по-французски. — Сэр, я турист и я бы не очень хотел участвовать во всех разбирательствах… — говорил потерпевший, теребя края своей рубашки. Вид у него был такой, словно он сам попался на ограблении. Охранник лишь взглянул на него и, сморщив брови, сказал: — Минуту, сэр. Через некоторое время в дверь вошел человек в официальном костюме. — Здравствуйте мистер… — Андерсон, — сказал парень нервно. — Мистер Андерсон, я помощник начальника охранной службы Лувра, я хотел бы поговорить с Вами по поводу инцидента. Мне очень жаль, что такое произошло в этих стенах… — Если бы не Вы, я бы остался без фотоаппарата… — проговорил мистер Андерсон. — Точно, — улыбнулся мужчина в костюме, — именно поэтому я и хочу попросить Вас не писать заявление в полицию. Ведь дела нет, а приезд офицеров может вызвать некоторые проблемы в связи с последними событиями… Охрана музея на взводе, Вам не повезло, что Вас попытались ограбить в таком прекрасном городе, как Париж (это слово он сказал на французский манер, благоговейно подняв глаза к потолку), но уверяю, все обошлось лучше, чем могло бы, поэтому… — Я не буду обращаться в полицию, я так и сказал… — Ох, Анри не понимает английский, — поспешил вставить мужчина. — Раз вы не хотите обращаться в полицию… — Я хочу вернуть свои вещи, — уже увереннее сказал пострадавший. — Конечно! — мужчина подскочил и, взяв со стола фотоаппарат, протянул его владельцу. — Дело закрыто? — Да, конечно… но что с… — мистер Андерсон покосился на парня в наручниках. — Мы сами разберемся. — Я не буду выдвигать никаких обвинения, так что его можно отпустить, — сказал потерпевший и на последних словах мальчишка оживился, — попросив дать обещание, что больше он так не будет. Мистер Андерсон многозначительно посмотрел на человека в костюме, и тот, одобрительно кивнув, быстро проговорил все мальчику на французском. Тот, дослушав, быстро закивал, и с него сняли наручники. Парень пулей выбежал из коморки охраны, лепеча на ходу “Спасибо, сэр”. — Вот и славно, — улыбнулся помощник начальника охраны и протянул руку мистеру Андерсону. Тот руку пожал и собрался было выходить, как развернулся и, виновато глядя на мужчину в костюме, спросил: — Простите, а можно сходить у Вас в туалет? — Первая дверь направо, — дружелюбно улыбнулся мужчина и указал на выход.***
Странный народ – эти французы. Только они могли назвать сердце своей столицы таким простым и нелепым словом «двор». Не площадь, нет. Двор! И тем не менее. Именно двор Наполеона, плывший от полуденного зноя, был усыпан толпами туристов, то входивших, то выходивших в здание Лувра через стеклянную пирамиду. — До свидания, месье, — крикнул мальчишка, пробегая мимо вышедшего из музея мужчины и на ходу ловя от него кофру с фотоаппаратом. Мистер Андерсон, улыбнувшись и надев солнцезащитные очки, пошел прямиком через двор Наполеона к входу в метро. — Странный народ – эти французы, — крикнул ему вслед голос без картавящего акцента. — Невыносимый, — улыбнулся Андерсон, остановившись. Спиной он чувствовал, как обладатель голоса продвинулся к нему и остановился где-то в полуметре. — И что привело Вас в самое сердце Франции, если Вы так не любите её жителей? — ухмылку человека можно было чувствовать кожей, не оборачиваясь. — Тысячи людей приезжают в Париж каждый день и немногие из них действительно рассматривают этих любителей вина как полноценную нацию. — Слышал, даже французы не любят французов, — рассмеялся голос, и Андерсон резко развернулся. Перед ним стоял мужчина в голубом костюме, держа в руках фетровую шляпу необычного бежевого цвета. Необычным был и цвет его глаз: переливающаяся на солнце лазурь то светлела, как стекло пирамиды Лувра, то темнела, как воды Сены. — Что ты здесь делаешь? — резко спросил Андерсон, убирая руки в карманы своих брюк. — Стою, — пожал плечами мужчина и улыбнулся. В тот момент казалось, что он улыбнулся и где-то сзади раздался треск стекла, расколовшегося на тысячу маленьких частиц. — Уходи, — прошипел Андерсон и развернулся на каблуках. Он пошел прочь, к станции метро, сжимая кулаки и стискивая челюсти. — Мы встретимся, mon cher, — прокричал ему вслед голос и тише добавил: — я знаю, где тебя искать.***
Ладно, пожалуй, эта прелюдия затянулась и стоит перейти к делу. Зайдя в свой номер, Блейн Андерсон первым делом задернул шторы и включил кондиционер. Он яростно стянул с себя рубашку поло и сел на диван, закидывая ноги на журнальный столик. В его голове крутились мысли не только о предстоящем деле, но и о предстоящей проблеме в лице его бывшего парня, однажды его обокравшего на шесть миллионов долларов. Подробности? Пожалуй, эта история могла бы стать совместным ребенком Яна Флеминга и Джона Грина: трагичная в неком смысле, красивая история любви, связанная из нитей преступных заговоров и первоклассно спланированных преступлений. Все началось в славном городе на еще одной реке: Гудзоне. И, если подумать, Нью-Йорк, как никакой другой город, был создан для того, чтобы дать начало этой истории. В музее Современного искусства была огромная вечеринка: из Эрмитажа привезли на месяц «Танец» Матисса и выставили рядом со второй, менее известной вариацией этой картины знаменитого фовиста, хранившейся в МоМА[1] в Нью-Йорке. Гости на светском рауте были самые изысканные; бриллиантов на запястьях и в ушах приглашенных в тот вечер было больше, чем хранит в себе Лондонский Тауэр. Журналисты самых элитарных журналов освещали данное торжество фальши и высокомерия. В воздухе стоял аромат духов и надменности, на фоне музыканты играли французскую классику. — Aux Champs-élysées.[2] — Услышал Блейн высокий голос, тихо подпевающий играющей мелодии. Этот голос он узнал за долю секунды, и улыбка озарила его лицо, словно свет прожектора озарил сцену театра Ла Скала. Но Блейн не подал виду, продолжая стоять с бокалом игристого вина в руке возле картины, вызвавшей столько шума в светском обществе. — Люблю, когда ты поешь на французском, — прошептал он, немного наклонившись к полотну. — Знаю, mon cher, — ответил ему тот высокий голос с присущей ему игривостью и изящностью. Можно было бы пересказать вам всю историю того славного вечера, но, боюсь, что с того времени утекло слишком много воды, и это будет долго, нудно и быстро вам наскучит. Объясняя «в двух словах», скажу, что Блейн Андерсон – сын известного в Нью-Йорке адвоката ирландского происхождения и светской львицы, приехавшей из Испании, был одним из самых известных в городе… нет, не одним из самых известных в городе транжир папиных денег, а одним из самых известных в городе воров предметов искусства. Ну как известного… в определенных кругах, когда речь заходила о виртуозных кражах и прекрасно спланированных ограблениях музеев, то первое упомянутое имя всегда было Блейн Андерсон. Можете думать: это чушь, его бы быстро поймали, да и отец у него адвокат… тут дело темное - не все адвокаты честны перед законом. Да, отец Блейна знал о тяге сына к предметам искусства и о тяге именно воровать их тоже знал, но ничего предпринимать не собирался. Сказал лишь, что если Блейни попадется, то поедет прямиком в тюрьму. Но под другим именем. Как его брат Купер, который, попав на крючок ФБР, тут же сменил имя на Нил… а это уже не суть, как важно. Так вот, говоря о Блейне. Его страстью были не просто предметы искусства, напротив, он вовсе не «фанател» от скульптур, ваз и прочего, его всегда тянуло к живописи. Было трудно объяснить, чем это вызвано: то ли тем, что в его детской над кроваткой висел не рисунок слоника, а «Объятия» Пикассо, может, то ли простой тягой к чему-то мало изведанному и ужасно дорогому, но факт оставался фактом. А факт, как известно, самая упрямая в мире вещь. [3] Что Блейн делал с украденными картинами? Это самое странное. Он не оставлял их себе, чтобы наслаждаться. Он не продавал их и не тратил деньги в клубах и барах на Мальте. Он возвращал их в музей через несколько недель после кражи и лишь в редких случаях, когда картина была собственностью какого-нибудь миллиардера без вкуса и совести, он сбывал их через посредников на черном рынке и деньги жертвовал на благотворительность от имени того миллиардера. О жизни Блейна Андерсона можно говорить часами, но история, с которой мы начали примечательна тем, что это была первая кража, в которой обокрали самого Блейна. Я обещала, что будет коротко. Если коротко, то при попытке украсть «Танец», привезенный из Эрмитажа, сработала пожарная тревога, и Блейн был вынужден выбежать из здания с остальными гостями, а когда вернулся, ни напарника, с которым эта кража должна была быть совершена, ни второй вариации «Танца» в зале не было. Таким образом, Блейна самого обдурили и чуть не упекли за решетку. А теперь поподробнее об этом напарнике. Вы, наверняка, захотите о нем узнать. История знакомства Блейна с этим юношей не такая уж и загадочная. Курт, именно так звали человека, чей голос заставлял кожу Андерсона покрываться мурашками, сам его нашел. Была пятница. Морозный вечер декабря. В любимом баре Блейна на Манхеттене был вечер джаза. Он сидел за столиком один, попивая бурбон с каплей Ангостура, как к нему подсел юноша. Чуть выше его самого, с поднятой лаком челкой с парой светлых прядей, в приталенном темно-синем пиджаке и узких бежевых брюках. Как не мешало плохое освещение бара, но первым, что заметил Блейн, был необычный цвет глаз этого человека. Когда-то у Блейна были запонки из Австралийского опала, переливающегося на свету, но имеющего волшебный голубой оттенок. Примерно такого же цвета были глаза юноши. Он долго молчал, прежде чем подозвать официанта и попросить Мохито. — И не жалей рома, будто это последний заказ Хэмингуэя, — добавил он, затем обратился к Блейну, все это время с интересом за ним наблюдавшему: — Я Курт. Он рассказал краткую историю своей жизни так, будто Блейн ждал этого рассказа всю жизнь. С некой усталостью Курт повествовал о школе, в которой учился, о мечтах учиться в НЙАДИ и недолгой работе в Vogue.com. Все это Блейн выслушивал молча, все еще удивляясь и поражаясь подсевшему к нему незнакомцу, начавшему полный экскурс Андерсона в свою жизнь. Но недоумевал Блейн ровно до тех пор, пока этот самый Курт не упомянул имя его брата. — Откуда ты знаешь… Но Курт не дал Блейн договорить и продолжил. Очень скоро все встало на свои места… просто дело в том, что Курт, как и Блейн, был падок на предметы искусства. И он только что вернулся из Парижа. Города, где, по всей видимости, появился новый блестящий преступник, действовавший, как покойный Нил Кэффри в Нью-Йорке. Закончив рассказ о французских каникулах, Курт резко наклонился к Блейну и почти в губы прошептал: — Я слышал, ты фанат французских авангардистов. Блейн кивнул, не отводя взгляда от мягких губ, почти касающихся его собственных. Курт довольно улыбнулся и отстранился, доставая из пачки сигарету. Блейн быстро вынул из кармана зажигалку и дал ему прикурить. Сам Андерсон не курил почти, но эта зажигалка – хромированная Zippо с гравировкой – была подарком старшего брата, и Блейн всегда носил ее с собой. Пока Курт курил, Блейн медленно переваривал всю полученную информацию. Когда на небольшой сцене появились музыканты, Курт резко встал и направился в их сторону, бросив через плечо: — Подумай над моим предложением. Блейн не сразу сообразил, над каким, но когда официант поставил на столик Мохито и положил на свободный стул газету с ярким заголовком о новостях из музея современного искусства, все встало на своим места. «В марте коллекцию МоМА ждет пополнение: «Танец» покинет залы Эрмитажа до мая».***
Все закрутилось, как в кабаре в Париже под песни Мирей Матье. Январь в Нью-Йорке выдался холодным и очень снежным. Люди закутывались в теплые шубы, пальто и обматывали шеи огромными вязаными шарфами. Ограбление было спланировано совершить в первый день, когда Матисс окажется в музее в Нью-Йорке. Прямо на вечеринке, нагло и красиво. Но не только мысли о самом скандальном ограблении 21 века вскружили голову Блейна. Даже так: они, как не странно, вскружили ему голову намного меньше, чем переливающиеся, как опал на солнце, глаза Курта. В этом парне было все, чтобы влюбиться и разбить себе сердце. И Блейн знал это, но почему-то до конца верил, что все, что происходит – не часть игры этого юноши с магическим взглядом. Блейна Андерсона обдурили, как последнего дурака в наперстки. Его закружили в танце под «Pardonne-Moi» и бросили в костер под умиротворяющие звуки La mer. Блейн резко поднялся с дивана и подошел к окну, отодвигая шторы. Вид на дневной Париж, плывущий в зное, вызвал у него смешанные чувство ностальгии и отвращения. Было жаль, что он не мог позвонить Куперу, чтобы поболтать, ведь тот скрывался уже два года, так как дома, в Америке, его считали мертвым. Андерсон подошел к мини-бару и налил себе бурбона. Он взглянул на часы. До выхода было десять часов, и Блейн устало упал на диван. Десять часов до лучшего дела в его жизни. Сон начал постепенно накрывать его, но Андерсон до последнего с ним боролся. Вскоре, поняв, что лучше подремать, чем предаваться воспоминаниям, поэтому Блейн встал, подошел к ноутбуку, к которому было подсоединено несколько черных коробочек с мигающими лампочками, а на экране были открыты планы зданий, и завел будильник на одиннадцать часов на всякий случай. Хотя он и знал, что не проспит до вечера. Выпив все содержимое бокала залпом, Блейн сел на кровать и взял с тумбочки свой телефон. Он включил на нем первую попавшуюся песню и лёг.***
La mer Qu'on voit danser le long des golfes clairs A des reflets d'argent La mer Des reflets changeants Sous la pluie — Никто так не умеет петь эту песню, как ты, — прошептал Блейн, переворачиваясь на спину. Тонкое одеяло немного спало, оголяя его живот и часть бедра. Он положил руки за голову и счастливо улыбнулся, смотря в потолок. — Даже Шарль Трене? — игриво спросил Курт, опуская на кровать рядом с ним. Тонкими пальцами он начал поглаживать грудь и бицепсы Блейна, мурлыкая себе под нос на французском. — Конечно! — Блейн резко перевернулся, подминая Курта под себя и начиная беспорядочно целовать его скулы и шею. — Ты создан для того, чтобы говорить по-французски… дарить мне французские поцелуи. Курт засмеялся, когда Блейн начал щекотать его и одновременно целовать. — Блейн! Прекрати, — смеясь, просил Курт. — Ну же, перестань! — Нет, — упрямился Андерсон, целуя плечи и ключицы Курта. — Не могу оторваться от тебя. Никогда не смогу. — И не надо, — выдохнул Курт. Блейн слегка отстранился, чтобы посмотреть парню в глаза. — Куда мы убежим, когда завтра попадем в международный розыск? — Блейн улыбнулся и поцеловал Курта в кончик носа. — Только скажи: я сделаю все для тебя. Можем купить остров. Или дом где-нибудь далеко-далеко, где никто нас не найдет. Мы убежим же? Курт? — Да, — выдохнул Курт. — Убежим. Очень далеко. И будем вдвоем до конца наших дней.***
Как и предполагалось, Блейн проснулся в шесть вечера. У него было пять часов в запасе и он решил прогуляться. На первом этаже его отеля находилась чудесная кофейня со столиками на открытой террасе. Он оделся, пригладил волосы и спустился вниз. До одиннадцати было пять часов, но он словно мог слышать все, что произойдет этой ночью уже сейчас. И первым, что он услышал, было сладкое, тягучее и до резей в животе знакомое: Mon cher. [1] Museum of Modern Art – Музей Современного искусства в НЙ. [2] Елисейские поля (фр.) – песня Джо Дассена. [3] Из романа М. Булгакова «мастер и Маргарита».