Вчера я потерял самого близкого друга, Вчера я хотел, чтобы наступил конец света. Хочется знать, моё сердце когда-нибудь заживет от ран? Я просто позволю тебе уйти не прощаясь…
Ещё чуть больше суток назад Чанёль хотел жить так, как живётся. Вдыхать полной грудью тот воздух, который давно пропитался Каем, пить в одиночестве горький кофе на кухне, делая вид, что всё хорошо будет вечером, когда он вернётся. Чанёль вчера ушёл с работы. Не так как всегда, а совсем. Надоело работать в паре с Каем, играть ему и видеть, как чужие руки трогают то, что ни им, ни ему не принадлежит по праву. Но Чанёль так хотел, чтобы у него было то самое право, и довольствовался тем, что ему позволяют. До поры до времени позволяют. Ни чувств, ни искренности, ничего такого. Ему позволяли любить, но быть любимым – Кай попросту не мог ему этого дать. Танцевать на сцене и работать стриптизёром перед огромной публикой, которому позволено выбирать – отказать в эскорт-услугах или согласиться, для Кая было всем. Всей его чёртовой жизнью. В заначке кухонного стола лежали нераспакованная пачка сигарет на случай и коробок каких-то самых дешёвых спичек. Чанёль облизывал губы в нетерпении и слонялся от предрассветных сумерек в окне до прихожей – и обратно. Этот маршрут уже успел осточертеть за полчаса ожидания. Входная дверь была не заперта, и он тоскливо поглядывал на настенные часы в кухне, приближавшие его к заветному – или запретному – желанию. Ещё вчера они работали вместе и жили так же, ровно до четырёх утра, когда Кай молча собрал все немногочисленные вещи и налегке вымелся за дверь. Молча. А Чанёль усиленно глотал подступающий к горлу ком и пытался сделать вид, что спит. Он всё прекрасно понимал, и от этого становилось ничуть не легче.Может, я больше не увижу твоей улыбки, Может, ты думаешь, что это всё притворство? Все те слова, что я никогда не говорил – Я просто отпускаю их…
Кай, наверно, удивился, увидев имя заказчика и адрес. А может быть, и не удивился вовсе. Чанёль был предсказуемым для него, словно детская головоломка для взрослого, логичным до жути и вообще действовал на поводу желаний, что с лёгкостью мог предугадать Кай. Может быть, он и в этот раз поймёт всё… без слов? Чанёль настолько боялся не только встречи, но и отказа, что даже, когда устал нарезать круги, сел в прихожей с гитарой и стал агрессивно перебирать струны. Выходило не очень тихо для зачинавшегося утра, да и на мелодичность явно не претендовало. Он выливал своё напряжение на струны, считая, что инструмент стерпит всё, а вот он может сломаться. Жить как раньше больше не хотелось ни единой капли.Почему ты не слышишь, когда я взываю к тебе? Почему ты не прислушиваешься, когда я пытаюсь достучаться до тебя?
Он заметил приоткрывшуюся дверь отнюдь не сразу, странно было видеть Кая подглядывающим, будто боявшимся потревожить нескончаемую музыку. Чанёль поднялся при помощи гитары и отставил инструмент с другой стороны угла, у которого сидел. Кай шагнул внутрь квартиры, прикрывая за собой дверь, словно в его движениях была какая-то недосказанность, мешающая Чанёлю прочитать в его взгляде то, о чём тот думал.Был бы ты немного ближе…
Они стояли так на расстоянии вытянутой руки и сверлили друг друга взглядами – Кай непроницаемым, а Чанёль умоляющим – секунды три. Первым не выдержал Чанёль, не дав озвучить даже вопрос о заказе, сделал небольшой шаг вперёд, ухватив парня за пояс под курткой одной рукой, а второй притянув за затылок, чтобы коснуться своими губами губ Кая – нежно и неистово, со смешением абсолютно различных эмоций – от болезненных до причиняющих великую грань удовольствия. Чанёль давился ревностью к Каю, и его переполняла собственническая любовь до самых краёв. Любовь, которая не давала свободы, а сковывала по конечностям и перекрывала доступ для вдоха полной грудью. Он упивался поцелуем, пока не почувствовал лёгкое головокружение, отчего остановился, пытаясь вернуть в норму сбитое дыхание, но отстранился только спустя несколько мгновений. – Кай, ты ведь хорошо играешь, да? – с надеждой прошептал Чанёль, так и не посмев разомкнуть веки. – Просто сделай так, чтобы я почувствовал, что ты меня любишь… Новое прикосновение губ породило в голове Чанёля новую музыку, когда его прижали к стене, поглаживая тёплой ладонью через тонкий хлопок полурасстёгнутой рубашки. Она лилась тактами по прикосновениям, будто спадала с него, обращаясь то ли в безумный ливень, то ли в мощнейший водопад. Почувствовать тепло, коснуться так, чтобы задеть отзывчивое к его рукам, трепетное и ласковое – Кай умел это всегда. И Чанёль поражался, с какой лёгкостью он мог одним взглядом разрушить его напускную невозмутимость и холодность. Три оставшихся пуговицы на рубашке, и одна из них не выдержала рывка, звякнув где-то в гостиной. Чанёль так долго этого хотел… Именно этого. Чтобы его любили. Чтобы его любил Кай. Упиваясь очередным поцелуем, он стянул с Кая куртку и потянул за молнию толстовки. Очевидно, тот не думал, что заказ будет действительно заказом. Под толстовкой оказалась простая футболка, Чанёль её видел не раз, и она явно была не парадного вида. Мозги никак не хотели отключаться даже от жажды ощущений, от тёплых прикосновений рук, губ и языка к его телу. Горизонтальный свет из окна нещадно разрастал тень и делал её всё чётче, пока Кай стаскивал с него ремень, выдирая из шлёвок, и расстёгивал ширинку джинсов. Чанёлю было всё равно, как это – по любви или за деньги. Кай был рядом и давал ему то, чего так болезненно не хватало именно от него. Уверенное прикосновение к оголившемуся сползшими джинсами бедру, поцелуй на ключице, мягкий, но уверенный, упругими губами, оставляющими влажный след на коже. Он прижался сильнее к Каю, чувствуя его возбуждение, и провёл ладонью по горячей спине, словно считывая подушечками пальцев каждое микродвижение мышц. Гитара жалобно звякнула на пол, когда Кай вжался в него со всей силы, так, что Чанёлю казалось, будто он хочет срастись телами. Его подняли над полом, вжимая в стенку до ссадин на пояснице и лопатках, целовали так яро, страстно и исступлённо, щедро одаривали нужностью и желанием. Чанёль обхватил плечи Кая и отдал взамен глубокий короткий стон, прикусывая в запале пухлые губы и боясь открыть глаза, чтобы не увидеть вдруг, что всё это не взаправду. Он почувствовал, что Кай хочет сдвинуться с места, а потом они переместились в зал, запнувшись об одинокую гитару. Чанёль думал, что Кай тоже не смотрит, и не мог придумать этому ни одной правдоподобной причины. Кай смотрел на него всегда – с заботой ли, нежностью или сочувствием, но всегда. А теперь, казалось, взглядов для двоих было слишком много, чтобы рассказать обо всём и без слов. И Чанёль боялся, что этот его монолог глазами он сам бы просто не выдержал, не то, что Кай.Как я хочу, чтобы солнце никогда не всходило.
Чанёль больно уткнулся в спинку дивана шеей и головой, чувствуя, как его наполняет собой Кай. Осторожно, без спешки. Срывая нежностью все боязни и разрушая стены между ними – высокие и непреодолимые. Чанёль сквозь веки видел предрассветную яркость и молил, чтобы этот час никогда не заканчивался, чувствуя всем телом первый тугой толчок. Второй, третий. Ему было так жарко, словно он весь горел и предавался лихорадке, и если бы сейчас слёзы хлынули без предупреждения, они тут же высохли бы на горячих розовых щеках, не желая предавать своего хозяина. Чанёль умолк совсем, чувствуя в себе движение и напряжённое тело Кая под пальцами, там, в груди и на животе, пересчитывая подушечками кубики пресса под расплавленной желанием кожей. Кай остановился, чтобы привлечь к новому поцелую, и Чанёль нехотя подставил губы, желая и боясь одновременно того, что эти поцелуи растерзают его изнутри и сделают всё, чтобы он всё ещё желал большего. Он обхватил шею Кая руками, позволяя сменить положение, когда Кай всем телом лёг на него, загораживая собой свет из окна, и толкнулся вновь. Болезненно и глубоко, оставляя пальцами синяки на его бёдрах и смазывая точку-поцелуй на груди, чуть выше соска, задевая душу Чанёля и зажигая её новым и непознанным, покрывая мурашками и заставляя вспорхнуть вверх, забыв о том, что он всё ещё там, на земле, жалобно скулит на привязи. Заставить испытать столько вспышек в голове и столь красочные фейерверки под веками, будто слепленными из пластилина, выжать до капли всю боль, всю эту жалкую, ревностную любовь и подарить вдохновение и окрылённость, покидая тело, – только Кай мог так поступить. Касаясь губами чуть под подбородком, тяжело дыша и всё ещё не заставляя Чанёля открыть глаза и посмотреть на него. Чанёль ощущал себя слишком тяжёлым, да и голова всё ещё имела свойство кружиться. Он так и не открыл глаза, слыша тихие шорохи в коридоре, где одевался Кай. Всё, как и в прошлое утро. Чанёль лишь надеялся, что тот увидит пачку денег на тумбе, потому что встречаться с ним глазами ему было не с руки. Больно. И когда дверь с тихим скрипом щёлкнула, он в тот же момент открыл глаза, чтобы, тяжёло вздохнув, закрыть лицо руками, а потом встать и дойти до вещей, разбросанных по полу. Последним, что он поднял, была гитара, и, прислонившись к стене, Чанёль явственно понял, что легче не стало.Сейчас 4:00, и ты ушёл… Я надеюсь, ты знаешь, ты отпускаешь всё. Сейчас 4:00, и я один…
Чанёль подхватил гитару и, шаркая по полу, дошёл до балкона. Потянул металлическую ручку на двери, ощутив, как морозный воздух быстро вползает в квартиру, как тут же леденеют пальцы на ногах, и переступил порожек. Он уселся на тонкий подоконник и взглянул на зарево. Солнце уже подбиралось к горизонту, но яркого диска всё ещё не было видно.Может, однажды, когда я буду проходить мимо, Может, однажды, когда ты сможешь услышать эту песню, Ты не позволишь ей ускользнуть…
Солнечная короткая полоска показалась из-за горизонта с первыми струнами, с первыми аккордами и переливами, теперь уже отличавшимися гармонией и спокойствием. Кай деньги так и не забрал. Конверт остался на тумбе, и теперь на нём красовались дрожащие крупные слоги: «Это было больно, ты знаешь. Забудь всё и живи дальше». – Спасибо, – в пустоту крикнул Чанёль. У него был ещё один день, чтобы попрощаться. Чтобы решить для себя, что всё это для него значило. Один день до новой жизни, начавшейся ровно в 4:00… Самое время.Прощай. Прощай. 4:00 навсегда…
Fin.