Я просто умру...

Иногда, самой поздней и темной ночью, когда ветер веет из какого-то далекого, но тихого места, и колышет без того мертвые ветви деревьев, я сижу на старом и высоком дереве и смотрю на этот темный, укрытый лунными блесками, мир. Мне вовсе не страшно жить в нем, но очень грустно. Но грустно не от того, что кто-то бросил или что я один; мне грустно от того, что уже больше ничего не хочется делать. Я лишь только жажду быстрее выполнить все эти надоедливые для меня задания и жду дня своей смерти. Наверное, даже в этот день я буду спокоен и бесконечно сильно рад такому положению дел, ведь мне чертовски сильно надоело жить, хоть этого никто не сможет узнать, поскольку я не покажу истинного лица до последнего биения сердца. Но мне неприятно слышать одни и те же слова от людей: «Итачи! Тот самый убийца, что вырезал свой клан» и в дополнение слышать непроизносимую никем концовку той простой и истиной фразы: «…он оставил младшего брата в живых, чтобы тот отомстил». Но на самом деле я ведь просто, всего на всего, не смог бы его убить. Ведь он мой младший брат Саске. Единственный и любимый брат… И сейчас, сидя на этом дереве, мне хочется вернуться в прошлое и побыть там еще недолго: вновь услышать его детский смех, когда он радуется моему приходу, видеть, как он растет, как пытается стать лучше меня, хоть, если честно, у него это не очень-то получалось. Также мне хочется снова сходить с ним на охоту, как в те дни, когда небо озарялось солнечными лучами, давая нам возможность провести время вместе. Но и этого мне не дано. Людям ведь не свойственно возвращаться в прошлое, но мы можем переноситься туда мысленно, от чего мы до сих пор и остаемся людьми. Но разве может такой человек, как я, оставаться тем, кем является? Мне не дано больше спокойно жить, как и любить… Наверное, вернее я уверен в этом, брат уже близок к своей цели и совсем скоро мне придется с ним сразиться. И я буду ждать этого дня. Я, может быть, даже придумаю какую-нибудь нелепую фразу, отрепетирую ее для того, чтобы она звучала убедительно и, может быть, сам заставлю себя поверить в нее, чем я и совру ему в последний раз. Только после этого я смогу, незаметно для него поддаваясь, проиграть в этом бою. Мое тело упадет, словно и вовсе не было живым, и, если мне удастся успеть, скажу что-нибудь напоследок, например, «мне жаль, что так случилось» или «прости, что я был никудышным братом», а может… Нет. Пожалуй, я ничего не скажу, хоть я многое хотел бы ему рассказать. Я просто умру, как обычный человек, что предал своего брата и всех окружающих себя людей… и никто не сможет узнать истинной правды, ведь все буду помнить лишь только то, что услышали, то, что другие внушили; никто не сможет вспомнить чего-нибудь хорошего обо мне. Я просто умру, как многие с прицепленным к себе клеймом «ужасный человек». Ну, а пока я жив, я буду сидеть ночью и все также ждать конца; конца, что станет для меня началом и будет овеян запахом свободы…