Есть вещи, с которыми ты ничего не можешь поделать

Иногда события просто случаются. Что-то происходит. И ты не можешь ничего сделать. Например, ты не можешь ничего сделать, когда вы лежите на узком диване в студии. Его длинные руки обвивают тебя, как лианы в детских мультиках, и воротник твоей рубашки трепещет от его дыхания. В холодной студии становится жарко. Ты не можешь заставить себя сказать ему, чтобы убирался к черту. Что тебе хочется курить. Вы оба слишком устали, чтобы встать. Диван очень тесный. Правда, иногда все-таки ты можешь взять ситуацию в свои руки. Не забыть улыбнуться его новой девушке. Не сказать лишнего при посторонних. — У вас, японцев, по лицу никогда не поймешь, о чем вы думаете. «Поцелуй меня, поцелуй меня сейчас же». — Вы всегда такие серьезные… «Если ты не дашь мне себя поцеловать, я тебя убью». — По вам, американцам, тоже ничего не понять. Все время улыбаетесь. Оба смеетесь. У него — крепкие белые зубы, голливудская улыбка, шрам проступает явственней, и ямочки на щеках. До поцелуев тогда так и не дошло. Поцелуи были потом — и только один раз. Даже не вспомнить уже, когда и где. Да и какая разница? Как он целует! Как перед смертью. Сердце ухает в пятки, подскакивает к горлу, дышать нечем. Даже страшно. И все. Первый и последний раз. И это — тоже тот случай, когда ты ничего не можешь сделать. Зато у вас была полутемная гримерка. Он обнимал тебя — как-то несмело, словно боялся, что ты его сейчас же пошлешь куда подальше — и напевал что-то. Ты куришь, следишь за клубами дыма. И молишься, чтобы никто никогда в эту гримерку не вошел. Жаль не того, что все кончилась, да и не было почти ничего. Жаль упущенного времени. Столько лет быть рядом и никогда… Это — тот редкий случай, когда ты мог бы что-то сделать, но… Чего ты боялся? Огласки? Развала группы? А могло быть все очень просто. Сколько раз вы оставались наедине. «Поцелуй меня. Поцелуй меня. Поцелуй меня». Сколько раз он смотрел на тебя потемневшими глазами. Ты отводил глаза, ты держался за свое реноме трудоголика, женатого на работе. Когда появилась Рина, все сразу стало понятно — достаточно было взглянуть на них обоих. Объявления о распаде группы и о помолвке совпали по времени — просто совпадение, но от него стало тоскливо и гадко. — Она очень милая девушка. Надеюсь, вы будете счастливы. — Об этом я позабочусь. Улыбается по-кошачьи, щурится потемневшими глазами. Губы вдруг дергаются, словно хочет что-то еще сказать — и молчит. И ты молчишь. Иногда события просто происходят, и ты ничего не можешь поделать. Потому что раньше надо было что-то сделать. Например, хотя бы перестать врать самому себе. «Брось ее, пока не поздно». Какая глупость. У нее уже живот видно… — Как медовый месяц? — Отлично! — улыбаясь, растягивая гласные, говорит он. — А ты как? «Я скучаю по тебе. Помнишь, как мы спали в студии? Я так скучаю по тебе». — Работаю. Далее следует довольно скучный рассказ. Что записали, как сводили, как отмечали релиз. Он внимательно слушает и так смотрит на тебя, что становится понятно: имел он это все, не это хочется ему услышать, а еще ему очень хочется что-то сказать. И он, действительно, говорит: — Мне пора. Увидимся! «Не уходи. Просто не уходи. Давай молчать. Давай говорить о другом. Давай просто пить. Только не уходи». Взгляды на мгновение встречаются, и кажется, что еще можно все вернуть, надо только… — У меня скоро родится сын. И что? Разве ты не знал, что она носит его ребенка? Знал. Но сердце словно окаменело и ухнуло тяжелым комком куда-то вниз. В висках загудело. Он уже давно ушел, а ты все сидишь и пытаешься осмыслить услышанное.

God, grant me the serenity to accept the things I cannot change…*

Не видеться два года, чтобы теперь просто молча идти рядом. На минуту ты веришь, что все в прошлом. У тебя — музыка, новая группа, у него — жена и ребенок. Но его рука случайно задевает твою — и все возвращается. Ты невольно замираешь и останавливаешься. И целуешь его — второй и теперь уже точно последний раз в жизни. На улице темно и пусто, а даже если бы это было среди бела дня… Его глаза блестят, отражая свет фонарей, и ты смотришь на него — запоминаешь этот миг, этот блеск, сладкую тоску в груди. «Я люблю тебя. Я всегда тебя любил». Вокруг так тихо, как никогда не бывает в Токио. Его руки комкают твою футболку, он смотрит тебе в глаза, и ты все-все понимаешь. И он тоже. Тишину нарушают какие-то звуки — кто-то идет по улице и разговаривает. Сказка кончается. Глупое и бессмысленное: — Я на машине. Тебя подвезти? «Да. И, может, мы уже, наконец, сделаем это — прямо в машине?» — Нет. Мне отсюда пешком ближе. Но я тебя провожу. Вы снова молча идете рядом. Он предусмотрительно прячет руки в карманах. Жена и ребенок — это весомый аргумент. Против этого не попрешь. Машина припаркована у магазина. Он открывает дверцу и начинает прощаться. И ты вдруг очень хорошо понимаешь: он не поедет сейчас домой. Он будет сидеть в машине, положив руки на руль, ссутулившись и тупо глядя перед собой, снова и снова перебирая воспоминания, как драгоценные жемчужины. Будет сидеть так, пока не позвонит красавица-жена и не спросит, где он в такое время пропадает… Сигарета дрожит между пальцами, в голове шум. Неловко прощаешься и поворачиваешься к нему спиной. Шагов через десять слышишь: — Ты же знаешь, что всегда будешь важен для меня? Оборачиваешься. Улыбаешься — улыбка выходит кривой и горькой. — Знаю. Но это ничего не меняет. ________ Господи, дай мне душевный покой, чтобы принять то, что я не могу изменить… — английская молитва.