Hysteria

Джим смеется – громко и весело, как только выходит из здания суда и садится в машину. Водитель привык, он почти не реагирует. Наверное, втайне считает своего босса настоящим психопатом, и без всякой тайны – истинным засранцем. Ему не нужно, чтобы Джим говорил, куда его отвести – научился догадываться по позе, по движению рук, по взгляду. Сейчас они едут в северный пригород, там у Мориарти небольшой, не привлекающий к себе внимание домик, где он может смеяться, курить, может быть, баловаться кокаином, а может и не баловаться. Как получится. Скоро Джим будет смеяться почти так же, только гораздо более горько и истерично, будет смеяться и тщетно пытаться оттереть краску с шеи сзади белоснежным платком. На нем быстро появятся грязные красно-бурые разводы, они некрасивые, негармоничные, Джим терпеть не может, когда что-то негармонично, и платок отправится к чертовой матери за окно, скомканный и позабытый. Водитель отвезет его в аэропорт, и Джим, в общем-то, тоже отправится к чертовой матери – в Италию. Оттуда, кажется, была одна из его многочисленных бабок. Он будет наслаждаться собственноручно созданной иллюзией, пить хорошее вино, пытаться понять, есть ли в нем хоть что-то, хотя бы отдаленно итальянское. Наверное, так и не найдет, хотя шутить с этим он не собирается. Потом он, конечно, вернется в Англию; правда, по дороге заскочит в Ирландию, которая всегда была по-настоящему родной. В Дублин. Там могила его матери, там его первая жертва, там первый приступ мигрени и первая сломанная кость, число которых сейчас перевалило за второй десяток. Ему иногда кажется, что это его личное хобби, ломать себе кости. Когда-нибудь он точно останется в этом городе навсегда, он это знает точно. Даже если ему придется умереть, чтобы остаться там, он это сделает. Смерти, как таковой, нет, Джим в этом уверен, и поэтому его мало что пугает. Потом, конечно, будет Англия. Но это все потом.

***

Джим очень хорошо помнит, как однажды в детстве опрокинул на себя чашку, полную кипятка и какой-то ароматной травы. Вода сильно ошпарила ему щиколотку, повезло, что не осталось шрама.

***

«Соскучились по мне?» Короткое дурацкое видео, транслируемое на каждом экране страны. Всего несколько слов, и Шерлок Холмс возвращается из своего четырехминутного изгнания. «Соскучились по мне?» - и все эти политики, похожие на пингвинов из зоопарка, слышат в короткой фразе все – от угрозы взорвать парламент до стука копыт коней всадников Апокалипсиса. Ему бы хотелось, чтобы Шерлок услышал в этой фразе короткое и привычное «Приходи, поиграем», или немного вычурное «Вестминстер Бридж Роуд, один, столик на двоих в восемь вечера». Ему бы хотелось вскрыть чужой чудесный череп, влезть внутрь чужой головы, чтобы услышать то, что слышит Шерлок, понять то, что понимает он.

***

Иногда он думает о том, что чертов Шерлок Холмс одним фактом своего существования ошпаривает ему душу.

***

Забронированный на двоих столик остается пустым, Шерлок остается непонятым, а Джим – неуслышанным. Он, наконец, соглашается с одним из самых громких голосов в своей голове, говорящим, что эта выходка с видео – чистой воды ребячество, а он уже давно не ребенок, не после стольких рубашек, испорченных чужой кровью. Обычно где-то здесь Мориарти отмахивается от внутреннего собеседника, но сегодня, за неимением реального, лениво к нему прислушивается.

***

Он так и не появляется на радарах, чем, наверное, страшно раздражает полицию. Трюк с видео не проходит даром – в Скотланд –Ярде оборван телефон, тьма людей полагает, что видела Мориарти на севере Лондона, на юге, в порту, в торговом центре, в пригороде. Темные волосы, средний рост, ничего такого примечательного во внешности, простых смертных так легко ввести в заблуждение. Это было бы забавно, не будь так скучно.

***

Скучно, отвлекать себя от мыслей о взбалмошном детективе – скучно, думать о нем – невыносимо, трахать юных, долговязых, кудрявых мальчиков почти противно.

***

Джим сегодня не прячется, сегодня он в «салоне», как это называет один его русский друг. Все вокруг ведут себя так, словно это не он почти три года считался человеком, который вышиб себе мозги. Здесь многие с удовольствием сделали бы то же самое, только по-настоящему, такие идиоты. Джим сегодня невероятно громкий, он говорит на плохом французском, он почему-то весь вечер рассуждает о балете, постоянно вспоминает Нуриева. Он бы многое отдал, чтобы увидеть его живьем, на самом деле, но разговор сейчас совсем не об этом. Он почти не удивляется, когда чувствует на своей спине, прямо между лопаток, теплую, широкую ладонь. «Поймал», - смеется он, запрокидывая голову. Шерлок один, без полиции, и даже без своего пса, наконец-то понял, что ему не нужен поводырь. «Шерлок – мозг, Джон - сердце», - частенько слышал Джим раньше, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, не потребовать, чтобы они все перестали разбирать Шерлока на органы, обвиняя в мнимой неполноценности. Они долго смотрят друг другу в глаза – три года прошло – и пытаются понять, что же с ними стало. Джим чуть более безумен, чем обычно (падает давление, у него ноет левый висок, наверное, проблема в этом), Шерлок гораздо более сентиментален и открыт, чем прежде. Ума своего он, правда, не растерял – Джиму не нужно произносить вслух стандартное «поехали ко мне», чтобы тот все понял.

***

В такси он снова смеется, постоянно льнет к детективу, наверное, крайне выводя того из себя. «Ты спал с моей сестрой, мерзавец», - обвиняет его Джим, прекрасно понимая, что ничего между этими двумя не было, что Джанин не такая дура, чтобы встать на пути любимого брата и лишить его долгожданного мужчины.

***

Двадцатью четырьмя минутами позже Мориарти сосредоточенно пытается понять, почему когда-то начал называть Шерлока девственником. Наверное, он имел в виду его братца, а глупая женщина с плетью все перепутала, а он и сам поверил в её маленькую выдумку. Еще минутой позже он забывает и о женщине, и о братце, и о девственниках. Пальцы Шерлока в нем, длинные и сильные, один, два – он не грубит, но и не церемонится особенно, не мальчишки уже, способны потерпеть немного. Джим чувствует себя скрипкой, на которой детектив настраивает струны. Он терпеть не может скрипку, он гребаный рояль! Шерлок словно читает его мысли и позволяет повалить себя на спину, придерживает, подхватывает под бедра, не давая слишком быстро двигаться. Сегодня играть будут в четыре руки.

***

Он нащупывает шрам на запястье Джима, слишком странный, слишком неправильный, такой сложно нанести самому себе. Тот, кто постарался, наверняка уже мертв. Он быстро касается рубца губами.

***

Когда все заканчивается, они молча лежат рядом. Джим – лицом к окну, Шерлок – за его спиной, руку устроив на талии. В ленивой истоме они думают каждый о своем, но, в сущности, об одном и том же. О том, что все, наверное, чрезвычайно правильно. Это же Шерлок Холмс и Джим Мориарти, вправе они требовать друг от друга предсказуемости и логичности развития отношений? Ни толковой завязки, ни намека на кульминацию, даже экспозиция какая-то очень условная. «Ты слишком громко думаешь», - лениво обвиняет его Шерлок, глубоко вздыхая и придвигаясь ближе, прижимаясь грудью к спине. Сильное, гибкое тело, Джим сам себе завидует, вспоминая прошедшую ночь. «Это истерика», - немного сонно отзывается Мориарти, прикасаясь ладонью к чужому предплечью и там же ее и оставляя, - «обычно я немного потише».