Пожалуйста, я так устал

Рекомендую читать под песню The Smiths — Asleep

Она снова позвонила. Я снова поднял телефон и ответил, хотя внутренне кричал себе не делать этого. Знал, что будет больно от ее голоса, звука того, как она плачет и вытирает слезы передней стороной ладони, размазывая тушь под глазами. От этого так больно, что хочется схватиться руками за живот и согнуться, сжаться, спрятаться - только бы ничего не чувствовать. Знаете это ощущение, когда хочется спать, глаза закрываются под тяжестью всех сказанных слов и движений, но ты не можешь уснуть. Сознание и бушующие мысли не позволяют телу расслабиться и отдохнуть, заставляя картинки всплывать перед глазами. Приказывают смотреть еще раз и еще, чтобы запомнить и сказать, что я никогда не должен этого забыть. Я обязан помнить каждое сказанное ею слово, каждый удар по телу, каждый порез на лице, которые, кажется, все еще вызывают тупую боль. Мне хочется рассмеяться, но из горла не вырывается ни один звук, пока я сижу на кафельном полу в ванной. Яркий свет электрической лампы отражается от глянцевой поверхности белой плитки, ослепляя своим светом. Десятки и сотни белых пятен ползают перед глазами, но они не закрываются. Не могу заставить себя даже моргнуть, чтобы прогнать их. Пол — холодный и твердый. Я точно это знаю, потому что мое тело упало на него и раскололось на куски с рваными краями, оголяя внутренности. Показывая всем, что они состоят из мук, страданий и бесконечной боли, которая не покидает меня. Я так устал. Ее визгливый голос все еще стоит в ушах, и, мне кажется, мои губы шепчут, чтобы он убирался. Я подношу руку к лицу, дотрагиваясь пальцами до рта, но он не шевелится. Губы, холодные и онемевшие, не могут двигаться. Хочу крикнуть, что я устал от этого, но ничего не произношу, не способный издать хотя бы звук. Тишина. Лишь свет и мое учащенное дыхание шевелят воздух в маленькой комнате, перемешивая его и соединяя. Один большой сгусток, составляющими которого являются мое холодное дыхание и лед, исходящий от белой плитки. Он словно битым стеклом вонзается в обнаженные ноги, от чего начинает до боли покалывать эти места, где кожа соприкасается с глянцевой поверхностью. "Пожалуйста, — хочу сказать я, — позвольте мне начать говорить и смеяться". Но знаю, что никто не ответит и не даст мне такой возможности. Почему я не могу не поднимать телефон, зная, что это она? Потому что я чертов мазохист, которому необходимо напоминать о том, что было. Словно по-другому я не могу снова чувствовать, лишенный всяких эмоций. Лишь оболочка, наполненная костями, крошащимися от любого, ничего не стоящего действия. Она звонит каждую ночь, потому что у нас разные часовые пояса. Каждую ночь я слушаю ее голос, не прерывая ее крики и всхлипывания, которые кажутся такими наигранными. Она думает, что играет с моими чувствами, стараясь внушить, что любит меня и чувствует вину за все то, что сделала. Прости, милая, но ты ошибаешься. Ты убила все внутри меня. Выжгла и разбила, полив ложью, оскорблениями и ругательствами. У тебя так чудесно получилось это сделать, что я бы, возможно, похлопал тебе. Заставил поднять свои руки, а ладони соприкоснуться, чтобы издать один, два, три хлопка. Ты виртуозно сломала меня. Я притягиваю ноги к груди, ощущая себя маленьким ребенком, который испугался страшной тени. Так и есть. Я чертовски боюсь остаться таким... бездушным. Мне плевать на все, что меня окружает. Ночной воздух больше не кружит голову, опаляя кожу, а лишь напоминает, как было больно и страшно в тот момент. Но я все равно выхожу на регулярную вечернюю пробежку, чтобы заставить сердце биться не только от усталости, но и от адреналина, который начинает бушевать во мне. Просто беги, беги, не оглядываясь, чтобы даже время казалось медленнее. В такие моменты я начинаю снова чувствовать. Я ощущаю, как ступни болят от соприкосновения с асфальтом, даже через обувь; ощущаю, как мышцы стонут при малейшем движении, моля остановиться и позволить им расслабиться; ощущаю, как эмоции проникают внутрь меня, наполняя извращенной радостью от этого. Как же жалко я выгляжу. Я резко вскидываю голову, когда слышу легкий звон поворачивающейся дверной ручки. Нет, пожалуйста, нет. Я же был всегда осторожен, и лишь сегодня все пошло не по плану. Она позвонила не во время пробежки, как было обычно, а когда я уже вернулся домой. Спрятался в ванной, чтобы ни один звук не мог выбраться отсюда. Он спал, когда я пришел, он не должен был просыпаться. Дверь открывается, несмотря на мои мольбы не делать этого. Я замираю, не позволяя себе двигаться и, кажется, дышать. — Что ты здесь делаешь? Низкий голос звучит не осуждающе, а обеспокоено и взволновано, и я приказываю себе поднять голову. Воздух остается где-то внутри легких, и появляется желание закашляться. Его глаза внимательно осматривают меня, исследуя тело и останавливаясь на лице. Надо подняться. Надо встать на ноги и сказать, что все в порядке. Но ничего не может быть в порядке, потому что этот мир не создан для такого слова, как «в порядке» или его синонимов. — В-все нормально, — произношу я, собираясь встать. Вижу, что он не верит мне, а его взгляд падает на телефон, лежащий рядом со мной. — Это она звонила? — спрашивает он хриплым голосом, от которого сотня мурашек судорогой сводит мой позвоночник. Я оболочка, наполненная костями, но я не понимаю, почему всего три слова имеют такое влияние на меня. Он не должен был когда-либо узнать о ней, но я рассказал. Слишком слаб, чтобы держать это дерьмо при себе и не взваливать его на плечи другого. Такой человек, как он, не должен погружаться в такие проблемы, как у меня. — Нет, — выдыхаю я, качая головой. — Нет, это не она. Не волнуйся. Это все, что я могу сказать и выдавить из себя. Это прозвучало настолько убого и не правдоподобно, что я готов сам дать себе пощечину, но я не двигаюсь. Меня пригвоздила к месту сила и напряженность его взгляда, с какой он осматривает меня, изучая и сканируя. Я не успеваю подняться на ноги, потому что он опускается передо мной на колени. Он молчит и смотрит, смотрит, смотрит на меня. Кажется, он переворошил все мои внутренности, каждую мою мысль, и я остался голым. Меня обворовали до нитки, забрав все личное и то, что я никогда не хотел показывать. И я плачу. Я, черт возьми, чувствую, как в глазах и горле накапливаются слезы, но стараясь глотать их, игнорируя жжение в легких и гортани. Какой же я слабый. "Что ты делаешь?" — спрашиваю себя, умоляя остановить глупые слезы. Он протягивает руку вперед, к моему лицу, а я вжимаюсь в стену, стараясь слиться с ней. В конце концов он касается пальцами моей щеки, поглаживая и успокаивая, но, кажется, слезы начинают бежать еще сильнее, и через секунду я уже ничего не вижу. Я не вижу его лица – оно лишь размазанный силуэт. Я чувствую, с какой нежностью и трепетом он проводит кончиками пальцев по моей скуле. Еле ощутимое прикосновение, а я начинаю дрожать, проклиная свое тело за такую реакцию. Мое тело — оболочка, наполненная мусором из костей. Но, наверное, это именно они дрожат и трутся друг о друга, сотрясая всего меня. — Я с тобой, слышишь? Я здесь, — хрипит он, садясь рядом и притягивая меня к себе. Мне становится еще хуже от того, как он произносит это. Словно ему доставляет физическую боль видеть меня таким. Разбитый и сломленный. Я осколки, которые он подобрал и склеил, но, наверное, какой-то кусок потерялся, потому что я чувствую себя опустошенным и нецелым. - Посмотри на меня, - говорит он, приподнимая мой подбородок. – Пожалуйста. От этого «пожалуйста» у меня останавливается сердце, и я могу с уверенностью сказать, что умер от инфаркта в двадцатилетнем возрасте. Зачем он так со мной? Я делаю, как он говорит, часто моргая, чтобы убрать размытые очертания. Его серые глаза кажутся темнее, несмотря на яркий, слепящий свет в помещении. Он осматривает меня, и я буквально чувствую, как его взгляд покрывает каждый миллиметр моего лица. — Позволь себе жить, — тихо говорит он. — Ты тушишь любую возникшую искру, не давая ей вспыхнуть. Разреши мне быть рядом с тобой, потому что я схожу с ума, когда не знаю, что с тобой происходит. Я кусаю губы, сдерживая слезы. Почему он говорит это? Почему, черт возьми, я верю ему и хочу сделать так, как он просит с этой мольбой в его серых глазах? Я скелет, в котором все кости срослись неправильно. Любое движение причиняет адскую боль, от которой я хочу содрать с себя кожу, чтобы попытаться вправить их самостоятельно. Но его слова ломают во мне все заново, вызывая новые слезы и разрушая мою сдержанность. Пожалуйста, стань тем, кто исправит меня и заставит снова чувствовать. Пожалуйста.