По кускам

Каково это — просыпаться с разбитым сердцем? Скатываться с постели, не в силах подняться с колен и сделать вдох. Каково это, когда нестерпимо дышать? Когда воздух врывается в легкие болью, острой и обжигающей, тянущей, будто от удара поддых... Была ли она здесь на самом деле? Стоит ли она за порогом комнаты? Нет. Она ушла. Ушла, ушла, ушла, ушла. Просыпаться — это самое сложное. Пусть сначала улетучится запах, её запах с подушки, и тогда он скажет "прощай" её шепоту в снах. И тогда их губы разомкнутся - в его сбивчивых, путаных мыслях, в его ноющем, крошащемся сердце. Потому что её поцелуи проникали под кожу, и там, где было горячо и влажно, теперь стонет и саднит... По кускам. Часть за частью — он отпустит её. Поцелуй за поцелуем — она покинет его разум. Один за другим. Каково это - засыпать с разбитым сердцем? Безнадежно надеяться? Но хотя бы так... Она ведь примет его, обязательно — ну конечно — примет его обратно. Приютит его в свои нежные объятия, и усталость возьмет свое, закроет его измученные веки, опустится мягкой ладонью на его горячечный лоб и разгладит беспокойную хмурую складку между бровей, сотрет упрямую кривую рта. Все напряжение и отчаянье, яд и тоска, все отпустит его. На мгновение. А в следующее — им придется проститься. Опять. Может быть, она останется? Хотя бы раз? Только в этот раз. Может быть, она проснется рядом? Нет. Она ушла. Ушла, ушла, ушла, ушла. Сдаться - это труднее всего. Пусть сначала исчезнет мы — все мечты и желания, планы и мысли о ней и о нем, столики, номера и все, что на двоих — нет смысла держаться, не за кого и не за что цепляться. Просто перестать. И тогда их связь оборвется. Эта связь, что изодрала его в кровь. Пусть её не станет, пусть — во имя неё и ради него. Просто помнить, что она сделала выбор, и её выбор — не он. Он отпустит её. По частям. Кусок за куском. Поцелуй за поцелуем. Один за другим. Каково это — носить на себе шрамы? Знать, что в груди одни осколки, и чувствовать их острые неровные края всем своим нутром. Бояться заглянуть в темноту и копнуть под рёбра, бояться захлебнуться горечью и солью и презирать себя за слабость. За скрип зубов и тошнотворный привкус алкоголя, за то бессилие в руках и все, что давит, впивается и рвёт, что по-прежнему кипит и клокочет, и всё ещё спорит, и не даёт просто взять и вспороть по швам, выпотрошить к чёрту, выкорчевать эту глупую, эту недо… эту любовь. Каково это — быть жалким отголоском прошлого? Зыбкой тенью. Видимостью себя. Быть оставленным наедине со своими монстрами. Отданным на растерзание знакомым старым демонам. И ломать, ломать, ломать — медленно и методично — прежде чем сможешь начать искать то, что осталось, что было когда-то, до. То, что выживает, непослушное, подобранное из завалов, и настырное, соскобленное со дна, с самой изнанки. Зашивать себя наживую — это необратимо. Пусть сначала рассеется страх. Пусть сначала будет тяжело. Пусть будет невыносимо. И тогда всё болезненное и блаженное, удушливое и беззаботное — он сбросит память тех дней, как кожу. И новая будет тонкая, будет просвечивать на свету, ранимая, и он будет беспомощный и уязвимый. Попробуй тронь. Но постепенно, постепенно тень с его лица исчезнет. По кускам.