Не согрешишь — не покаешься

Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься! Эту фразу он знал, но всегда отвергал ее, говоря, что не обязательно пробовать яд, дабы понять, насколько он смертелен. И он предпочел бы войти в Рай праведником, нежели раскаявшимся грешником. Пусть весь Новый Завет твердит о том, что Богу ближе те, кто, познав вкус греха, смог преодолеть его притяженье, выбрав свет истины, но вот только у Безликого на этот счет было иное мнение. И когда здание его Веры пошатнулось, а затем разрушилось, погребя его самого под обломками, состоящими из одних сплошных разочарований, Вацлав внезапно понял, что на самом деле он всегда был в плену гордыни и тщеславия. Вся эта его праведность – ничто иное, как его самолюбование в Храме Божьем. И вот теперь он остался один на один с глухой пустотой в душе. Отныне он больше не был Верующим, а кем являлся на самом деле, он не мог сказать точно. Разуверившийся? Возможно. Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься! Цыгане — странный народ. Кто знает их по-настоящему? И это создание с двумя веерами, безусловно, преданно кардиналу Сфорце, но только что именно привело Суокку к ним в Ватикан? Вера ли? Скорее ненависть к вампирам. Она была цыганкой, и это объясняло многое, кроме одного. Почему это могло произойти между ними? В тот день именно она передала ему документы, которые он просил у Катерины Сфорцы. Он протянул руку, совершенно не ожидая того, что последует за этим. Цыганка внезапно схватила ее, не позволяя ему взять бумаги, и, развернув ладонью вверх, стала что-то пристально рассматривать.       — Вы умрете! — сказала она печально.       — Мы все умрем, — напомнил Вацлав, забирая документы.       — Но вы уже совсем скоро, — прошептала девушка. Цыганам нельзя смотреть в глаза. Нельзя позволять им прикасаться к себе. Ведь они это используют против вас. Искусно владея своим специфическим искусством гипноза, они вполне способны выведать у вас что угодно, и, подчинив себе вашу волю, они выманят у вас как необходимую информацию, так и всяческие материальные ценности. Последнее беспокоило Вацлава намного меньше, а вот первое…       — Не бойтесь, я здесь не для этого, — сказала Кайя, поняв, что он догадался о том, что она пытается воздействовать на него.       — Для чего же ты здесь? — спросил он, пытаясь стряхнуть наваждение, которым, как он надеялся, она все же лишь ненадолго окутала его.       — Сама не знаю. Вацлав усмехнулся. Видимо, это ее молодость так сказывается. Он уже хотел отвернуться, показывая ей, что разговор окончен, а затем погрузиться в изучение желаемых документов. Но тут она обняла его, как-то совсем по-детски и так искренне, что Безликий растерялся.       — Кайя, тебе лучше вернутся к себе! — он постарался сказать это строго, дабы вразумить девушку, но в результате голос дрогнул, а она посмотрела на него, улыбаясь. Это, наверное, был цыганский гипноз! А как иначе объяснить себе, что через мгновение он уже сам целовал ее? Он — один из самых серьезных и суровых в вопросах веры и нравственности священник! Но то ли так была всемогуща цыганская магия, то ли вполне естественные желания взяли в нем наконец-то вверх, только больше он не стал противостоять этому потоку чувств и ощущений, что все дальше и дальше уносил его от обломков, что когда-то были смыслом всей его жизни. Пока голова кружилась от поцелуев, а пальцы торопливо искали застежки на платье Королевы Цыган, абсолютно не было ощущения привычной щемящей пустоты в душе. Вацлав заметил, как сияют глаза Кайи, словно бы все происходящее делает ее безумно счастливой, но поддаться этой радости — значит поверить в то, что она где-то и как-то была в него влюблена. Разум его пока еще отказывался принимать подобные факты. Стоило бы остановиться, но… Суокка намертво оплела своими руками его шею. Прикрыв глаза, девушка шептала ему в ухо какие-то милые глупости. Сейчас она напомнила ему маленького котенка, который ищет ласки и внимания, оттолкни — и сделаешь больно. И вот опять он ушел от разума и долга в сторону чувств. Дороги назад уже больше не существовало. Усадив его в одно из кресел, обнаженная Кайя устроилась у него на коленях. Ее тело отзывалось абсолютно на каждое ласковое прикосновение Безликого. Было ощущение, что она долго ждала этого момента, и когда он наконец-то наступил, то ее неожиданно унесло в океан немыслимой чувственности. Следом она увлекла и свою жертву в лице отца Гавела. Целуя его улыбку, юная Королева Цыган топила Вацлава в своей нежности, словно стремясь к тому, чтобы он окончательно подчинился их общему желанию, стирая в себе того прежнего сурового священника, способного одним взглядом прекратить споры между членами АХ. Она отдалась ему, словно следовала какому-то порыву, и, положив руки на плечи, все время смотрела ему в глаза, как будто пыталась заколдовать его. А он в свой черед тоже не мог отвести от нее взгляда. Совсем не грехом казалось ему сейчас то, что происходило с ними обоими. Содрогнувшись от переживаемого наслаждения, мужчина прижал девушку к себе. Ему внезапно захотелось защитить ее от условностей Церкви, которой он так ревностно служил, да и от мира в целом. Она выгнулась, ловя остатки ускользающей страсти, но через мгновение послушно прижалась к нему.       — Я ни о чем не жалею, — прошептала она, — поэтому не нужно ничего говорить. Сейчас она казалась ему по-настоящему родной и близкой. Вацлав прислушивался к себе, и на секунду ему показалось, что он вновь слышит голос Бога, где-то там, в глубине своего сердца. Как будто бы страсть, разделенная с этой девушкой, могла его приблизить к Творцу намного быстрее, чем годы служения в храме. Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься!       — Вы отпустите нам этот грех, отец Гавел? — спросила она, одевшись и задержавшись около его дверей.       — А ты в этом раскаиваешься? — тихо проговорил он.       — Нет, а вы?       — И я — нет. Она улыбнулась и, пожелав ему доброй ночи, удалилась. Вот и довелось ему столкнуться с настоящей цыганской магией. Вацлав совершенно забыл о вожделенных документах. Перебирая четки, он думал о том, что он многого раньше не понимал ни в жизни, ни в людях, ни в заветах Божьих. Наконец-то до него дошел смысл той сакраментальной фразы, о грехах, раскаянии и прощении. Да, он согрешил, но не сегодня, а намного раньше, когда считал, что только неукоснительное соблюдение церковных ритуалов может спасти душу человека. Как же он ошибался. Безликий прикрыл глаза. Если цыганка не соврала, и он вправду очень скоро умрет, то когда это случится, ему хотелось бы уйти в мир иной не только с молитвой на устах, но и с ощущением тех поцелуев, которыми его одаривала Королева Цыган. Бог ведь любит грешников и всемилостив к ним, а он, Вацлав Гавел, больше не претендует на роль всемирного праведника потому, что на самом деле он никогда им не являлся.