А еще он ненавидел запах мандаринов.

      Когда-то у Стайлза была собака. Ее купили ему сразу после смерти матери, отец посчитал, что так мальчику будет легче перенести эту трагедию. На самом деле, он был частично прав в этом плане, но, хоть собака и начала отвлекать мальчика от грустных мыслях о потери самого дорогого для каждого ребенка, ночи все равно заставляли мальчика просыпаться от собственного истошного крика ужаса, словно вновь и вновь переживая тот звонок отца.       Стайлз уже не помнил ни как звали собаку, ни какой окраски она была – на самом деле он ее даже не сильно и любил. Собака просто была, и о ней нужно было заботиться. Именно с такими мыслями проводил каждый день маленький ребенок, смотря на своего вечно резвого и неугомонного питомца. Единственное, что помнил Стайлз о своей уже давно умершей собаки это то, что она была французским бульдогом, что когда она уже был старой, у него повыпадали большинство зубов и от его пасти жутко воняло. А еще она, словно какая-то неправильная собака, обожала мандарины.       Стайлз вообще не очень любил животных, а то, что собака отвлекала его о мыслях о матери больше раздражало, чем приносило облегчение мальчику. У него часто создавалось впечатление, что собака просто отбирает у него эти воспоминания.       Возможно, ему просто не нравилось это постоянно восторженное поведение животного, когда как он не мог вечно быть таким же, как и эта псина, вечно, словно какой-то умственно-отсталой и от этого веселой. А потом собака умерла, и Стайлз больше не мог ни о ком заботиться. И больше не было этой неправильной собаки, и больше не было вечно восторженно-веселого животного, что всегда встречает у дверей после школы. И Стайлз постарался забыть об этих моментах, когда кто-то вечно отвлекал его от плохих мыслях, а после он просто начал переносить все такие раздражающие качества в бывшем питомце на себя. Он просто не смог принять свой мир, как что-то унылое, без вечного озорства и чужого сумасшествия.       И как-то так Стилински младший стал каким-то безбашенным и несносным, жутко любопытным и невыносимым, вечно позитивным и каким-то необыкновенно ярким. Стайлз больше не мог жить без этого вечного экстрима от вечных проделок, он больше не мог по вечерам не интересоваться об очередном убийстве в Беккон Хилс, тем более, что отец был шерифом, а значит и все проблемы моли быть улажены чем-то совсем незначительным, Ну, на крайняк – «ремнем»...       Какое-то время Шериф Стилински думал, что таким образом его сын просто пытается отвлечься от каких-то не очень приятных моментах в жизни подростка, но потом просто свыкся с таким его поведением, стараясь не сильно беситься и рвать на себе волосы, когда на очередном опасном деле обнаруживал вечно сующего не в свои дела сына.       А потом у Стайлза появился друг и его отец попытался облегченно выдохнуть, но только вот его сын и не думал успокаиваться, да еще и заряжал своим сумасшествием и Скотта, того самого приятеля, что нашел его неугомонная «кровинушка» только увидав в школе на совместных занятиях по Химии. Так продолжалось довольно долго, а потом шериф просто опять привык к такому беспределу увеличившемуся в два раза с приходом Маккола.       На очередном деле связанном со старом делом крупного поджога и групповом убийстве семьи Хейлов и зверском убийстве подозреваемых в том поджоге, в старом, так и не снесенном доме Хейлов, во время поиска подозреваемого, был обнаружен пес. И это уже был не какой-то одомашненный французский бульдог. Это была бродяжка, по виду помесь гризли с овчаркой.       Шериф не очень хотел думать по поводу, что делать явно с хозяйской собакой, что, оскалившись не пускала полицейских в чужое подобие дома. Шериф не думал, а вновь не сидящий ровно на мягком месте Стайлз уже влюблено смотрел на собаку и нервно дергал отца за его рабочую бежевую куртку. На самом деле, подобное решение было явным нарушением правил, но Стайлз всегда знал, на что можно надавить, чтобы получить желаемое от отца.       Когда же Шериф все же дал добро на собаку в своем доме, пусть это и была так-то собака разыскиваемого преступника, но привел пса в их холостяцкую берлогу. На заинтересованном новым жильем и совсем не агрессивном псе был одет какой-то пафосный, но совсем не спасающий в случае чего намордник. Стайлз, лишь взглянув на подобное проявление заботы о собственном сыне, как всегда тихо хмыкнул и показательно стянул со смешно фыркающей собаки это подобие аксессуара. Как оказалось уговорить отца на питомца это еще пол дела, не считая разодранного дивана, слюнявых и оттраханных спальных подушек, покусанных рабочих ботинок Шерифа и в первую неделю завывание по ночам прямо под дверью, еще нужно было придумать кличку неугомонному кабелю.       Стайлз, сам от себя не ожидая подобного энтузиазма, всерьез взялся за это дело, но не одно имя не подходило собачке. А потом его отец, что очень странно, если не знать насколько был вымотан Шериф всеми этими неожиданными, но все же непрекращающимися убийствами в Беккон Хилс, забыл бумаги по этому делу на кухонном столе, запамятовав, что его сын, пусть и изрядно увлеченный своей новой собакой, не утратил своей прыткости, пусть тот и появлялся на месте преступлений куда реже, нежели обычно. Стилински старший забыл, а младший только и рад этому промаху. И вот так Стайлз «подобрал» идеальное имя собаке, что просто идеально подчеркивало его свободную, ворчливую, все такую пафосную натуру. Дерек.       Когда Шериф услышал, как его сын зовет, надрывая глотку, какого-то Дерека, он, похолодев от ужаса и схватив свое табельное оружие, выскочил на крики, и что же он увидел? Его «остроумненький» сынишка просто игрался с питомцем. Ну, как игрался, «Дерек», крайне увлеченно повалив парня на спину, теперь бесился, таская за собой поводок и периодически, словно случайно задевая парнишку, вновь толкал его на землю не давая встать.       Простой выбор имени для собаки потянул на не хилый такой семейный совет, что походил скорее на прямое и жестокое оскорбление святой невинности, роль которой так часто любил примерять на себя его сын. Вновь смирившись с такими странными «закидонами» Стайлза, Стилиски старший вновь погрузился в нашумевшее дело и просто постарался на вздрагивать ночью, слыша как его сынишка за стенкой отчитывает «Дерека» за изнасилованную любимую подушку.       Если Шерифа это лишь немного нервировало, Сайлза откровенно веселило, то Дереку пришедшему под покровом ночи за любимым питомцем было крайне... крайне возмутительно слышать что-то подобное. А потом Дерека оправдали, но собаку Сайлз торжественно и под фанфары, в виде ржущего Скотта, отдавать отказался, но согласился вернуть ему прежнюю кличку и разрешать видеться им три раза в неделю, словно ревнивая бывшая женушка, позволившая своему сынишке видеться с собственном отцом.       Фейспалм отца и откровенно офигевшее лицо Дерека он просто проигнорировал, развернувшись на сто восемьдесят градусов, и просто пошел домой. Ему еще «Графа» кормить надо было. А уже через месяц Шерифу пришлось опять терпеть подвывания, но уже не под дверью, а под окнами собственного сына, а крики, причем какие-то наигранные, про изнасилования были уже далеко не в сторону подушки. Конечно, как и любой любящий отец, он честно пытался ворваться в комнату и защитить собственного сына, но когда его этот же сын и выгнал из комнаты и заперевшись опять начал верещать о домогательствах, он опять, вновь, и как не странно смирился... А через неделю выяснилось, что Дерек, как и Граф, и любая другая правильная собака ненавидел мандарины. У него была на них аллергия.