***
Алексей откладывает книгу и устало трет глаза. Домашний арест убивает его, хотя нельзя сказать, что он бездельничает — запретить думать ему не могут, как и пользоваться компьютером вообще, так что он все еще может работать. Он довольно много пишет, изучает документы. Из развлечений наиболее привлекательным кажется чтение, и Леша читает то, до чего раньше не доходили руки, перечитывает классику. По вечерам всей семьей они порой смотрят фильмы. Быть с Юлей, с детьми приятно, но ощущение аквариума с пуленепробиваемыми стеклами не оставляет. Он отрезан от мира. Леше не хватает ощущения, что он в гуще событий, не хватает встреч и общения с друзьями. Он скучает по офису ФБК, скучает по Москве и даже совсем немного — по метро. Быть запертым в четырех стенах абсолютно невыносимо, несмотря на все усилия жены подбодрить его. Зима кажется бесконечно-долгой, и Алексей ждет весну как никогда, а апрель все не наступает... А потом домашний арест продляют еще на полгода — до октября. И даже он, не привыкший сдаваться, теряет надежду. В тридцать восьмой день рождения Леши поздравления принимает Юля в своем инстаграме. А на следующий день она приносит ему контрабандную записку, и Навальный сразу узнает почерк. Нам нужно встретиться. Есть идея, как это сделать, пусть Юля свяжется со мной, и я ей все расскажу. P. S. С днем рождения. Подписи нет, но Алексей и так знает, от кого это. Юля обнимает его со спины, кладет голову на плечо: — Илья позвонил, когда я была в центре, сказал, что нужно встретиться. Пересеклись с ним в метро, и он передал это для тебя. Странно, почему сразу мне не рассказал о своей идее... — Может, хотел, чтобы я решил, нужен ли этот риск? — задумчиво выдает Алексей. Впрочем, мысленно он не здесь. Он вспоминает их последнюю встречу «на воле», каким усталым тогда был Яшин, но улыбался тепло и солнечно, хлопал по плечу, поддерживал. Одно из самых неприятных последствий домашнего ареста состоит в том, что Леша скучает по Илье, и при этом у него слишком много свободного времени, чтобы изводить себя мыслями и фантазиями.***
— Брось, это же совершенно нереально, и думать нечего — не получится, — первое, что говорит Алексей, когда Юля пересказывает ему план Яшина. — Навещать тебя могут только родственники, причем близкие, — жена пожимает плечами. — Не такая уж безумная идея... — Но совершенно провальная в реализации, — перебивает Навальный. Илья предлагает действительно безумную вещь — выдать себя за его брата, Олега Навального. «Приедем вместе с Викторией, если она, конечно, согласится ненадолго признать меня своим мужем», — пересказывает слова Яшина Юля. Леше это кажется чистой воды авантюрой. — Он же ниже Олега, визуального сходства никакого! — Илья говорит, что у тебя паранойя, раз ты считаешь, что за тобой настолько пристально следят, — парирует Юля. — Стоит попробовать, а то ты совсем зачахнешь без других лиц, наши-то тебе уже приелись. — Я вас люблю, — обиженно отвечает Навальный, на что Юля только смеется, целует его в висок: — Кто же спорит. Но тебе нужен этот глоток воздуха. Если бы ты только знала, насколько права, с горечью думает Алексей. Он соглашается попробовать, и Юля звонит сперва Илье, а затем жене Олега Виктории и долго о чем-то с ней разговаривает. Леша не прислушивается к их разговору. Мысль о том, что он спустя столько времени встретится с Яшиным, наполняет его волнительным ожиданием, и все опасения в итоге уходят на задний план.***
В день «свидания» Леша просыпается рано и долго лежит, глядя в потолок. Рядом спит Юля, очень красивая и безмятежная. Сегодня воскресенье, и дети тоже спят, но вот это как раз ненадолго — и Даша, и Захар оба жаворонки. Он тихо встает, чтобы не разбудить жену, принимает душ и идет готовить завтрак на всю семью. Илья и Вика должны приехать к трем, и где-то в половину третьего Алексей начинает периодически расхаживать по квартире, подходить к окну, выходящему как раз во двор. Где-то без пяти минут три он видит их — Яшин поддерживает Викторию под руку, улыбается, что-то говорит, она смеется в ответ. Раздается звонок домофона. — Я открою, — кричит из кухни Юля, и Навальный не возражает: почему-то именно сейчас, в последний момент, хочется оттянуть встречу. Он выходит в коридор, только когда слышит веселые голоса и взаимные приветствия. Вика называет Яшины «Олегом», что-то довольно громко рассказывает прямо с порога. Алексей пересиливает себя и идет встречать гостей. Прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, он наблюдает, как Илья разувается, снимает бейсболку и солнечные очки — то ли попытка конспирации и маскировки, то ли просто защита от солнца. Леша отстраненно думает, что сегодня жарко. И что он так давно не был на солнце... — Привет, — улыбка у Яшина по-прежнему искренняя, сияющая. Он оказывается рядом как-то разом, в одно движение, крепко обнимает. Несмотря на то, что Илья ниже ростом и не такой крепкий, в его теле чувствуется сила. Или это потому, что Леша невольно сравнивает свои ощущения с легкими и нежными объятиями Юли?.. — Привет, — немного хрипловато отзывается он, словно все эти месяцы с февраля вообще ни с кем не разговаривал. — Мойте руки и за стол, а разговоры потом будете разговаривать, — Юля возвращается на кухню, слышится звон посуды, пока она занимается сервировкой. Пропустив Викторию вперед, Илья спрашивает Лешу: — А где дети? — Юля их к бабушке с дедушкой отвезла, они давно жаловались, что внуков не видят, — отзывается Навальный. Илья почему-то улыбается в ответ. За столом сперва просто обмениваются новостями, но разговор так или иначе скатывается к политике, что неудивительно. Обсуждают «дело Ив Роше», Вика меньше вовлечена в дела мужа, чем Юля, но она пересказывает мнение Олега, и Яшин с интересом слушает, а Юля с Лешей вставляют какие-то комментарии. Когда чай выпит, Юля увлекает Вику с собой со словами «а теперь оставим мужчин посекретничать». — Может, кофе сварить? — предлагает Алексей. Первые секунды этого их первого за долгое время «наедине» кажутся почти невыносимыми. — Не откажусь, — Яшин смотрит в ответ со спокойной открытой симпатией, и отвлечься на поиски турки, а затем и кофе — самый лучший выход. Можно не смотреть, а просто слушать знакомый голос. Леша и сам хороший оратор, он умеет говорить с трибуны, умеет завораживать и увлекать толпу, поэтому он может оценить хорошо поставленную речь Ильи. И один из немногих, кто знает, что Яшин занимался со специалистом, чтобы этого достичь. Когда они только познакомились в «Яблоке», Илья не был так хорош в публичных выступлениях, но практика сделала свое дело. Впрочем, сам он до сих пор говорит, что до Алексея ему далеко, и после каждой речи Навального действительно выглядит очарованным. Леша добавляет в специи и внимательно следит, чтобы ароматный кофе не выплеснулся на плиту, а Илья пересказывает последние новости из жизни и деятельности общих знакомых. Когда кофе разлит по чашкам, Навальный садится напротив и спрашивает: — Так зачем ты хотел со мной увидеться? — Соскучился, — по глазам видно, что Илья шутит. — Кстати, у меня же есть для тебя подарок. Он стремительно уходит в коридор, где оставил сумку, а возвращается с упакованным в красивую серебристую подарочную обертку прямоугольником. Алексей с любопытством расправляется с оберткой. — «Процесс» Кафки? Издеваешься? — вырывается у него смешок. — Наоборот, хотел тебя таким образом подбодрить, — Илья пожимает плечами. — Напомнить абсурдность происходящего и все такое. Получилось? — Уж точно получилось удивить... — Леша фыркает, откладывает книгу. — Обязательно перечитаю, времени у меня теперь много, — в голосе против воли сквозит горечь. Они какое-то время молчат. Из гостиной доносится женский смех. Потом Илья говорит: — Но вообще-то ты прав, и я не просто так пришел. Хотел обсудить грядущую кампанию, посоветоваться, может быть. Ну конечно, выборы четырнадцатого сентября, в единый день голосования. Подготовка уже идет полным ходом. Леша незаметно вздыхает, вновь чувствуя свою выключенность из жизни, которая продолжается без него. — Давай обсудим, — соглашается он не без некоторого внутреннего усилия, встряхивается. Следующие пару часов они много и оживленно разговаривают и спорят, предлагая ходы и лозунги, решая, кого следует привлечь для участия, какую выбрать стратегию. Леша порой высказывается категорично, и Илья спорит с ним до хрипоты, их дебаты не прерывает даже Юля, зашедшая на кухню за чаем для себя и Вики. — Нужно больше людей, волонтеров, теперь-то уже налажен механизм работы с ними, — настаивает Навальный. — Больше кубов! Личное общение — то, что дало мне почти тридцать процентов! — Ты меня-то не агитируй, в этом я с тобой согласен, нужно не в твиттер для хипстеров писать, а бабушкам и дедушкам все объяснять и рассказывать. Они вспоминают, как вели мэрскую кампанию Алексея, как многих из волонтеров даже поили чаем, с удовольствием слушали. Были, конечно, и другие — агрессивные и хамоватые, но тогда обошлось без инцидентов, а результат действительно радовал. Леша вспоминает и другое — «штабные уикенды», когда собирались вместе, счастливые, оглушенные тем, что все получается, что люди жертвуют деньги, приходят, благодарят. Вместе пели и танцевали, приходили музыканты, певцы, Вася Гончаров, известный всем как Обломов, даже как-то устроил мини-концерт, и его горячо поддержали. Леша думает, что в какой-то момент поймал взгляд Ильи — шальной совершенно, пьяный, но не от алкоголя, которого ни разу ни капли не было, а просто от того, что он в компании единомышленников. Яшин тогда обнял его, шепнул на ухо: — Лешка, у нас все получится! Он давно отпустил Навального, а тот продолжал чувствовать прикосновения чужих рук и горячечный и жаркий шепот. Прошел почти год, и вот они сидят друг напротив друга, снова готовятся к выборам, а Леша будто бы все еще чувствует жар чужих прикосновений. ... Потом они прощаются в коридоре, крепко пожимают друг другу руки. — Держись тут и не кисни, мы не сдадимся! — говорит Илья. Навальный заставляет себя улыбнуться в ответ и отвечает совсем не то, что стоило бы сейчас сказать: — «Жену» до дома доставь в целости и сохранности! — Само собой, — смеется в ответ Яшин и шутливо приобнимает Вику. Гости уходят, Юля прибирается на кухне, а Алексей впервые за долгое время снова ощущает в себе силы бороться.***
Второй раз нарушить условия домашнего ареста Яшин предлагает осенью, в конце октября, после того, как Алексею его в очередной раз продляют. Юля приходит домой, и на лице ее читается откровенное изумление. — Не поверишь, кого я сегодня встретила, — с ходу сообщает она, снимая в прихожей сапоги. — Илью Яшина. Передавал тебе привет и «предложение, от которого нельзя отказаться», — последнее Юля выделяет голосом, явно прямая цитата. Леша с любопытством смотрит на жену, стараясь не выдать волнения. Когда Юля вкратце рассказывает новый «план» Ильи, Навальный понимает причину ее странной реакции. Яшин снова предлагает устроить подмену, вот только на сей раз готов выдать себя за Юлию Навальную. — Он охренел, что ли? Головой ударился? — комментирует в итоге Леша, глядя на жену с изумлением. — Это же какая-то совершенная дикость. Почему не как в прошлый раз? Почему не Олег? — Говорит, что в связи с вашим делом за ним следят пристальнее, и номер может не пройти, а рисковать не хочется, — Юля чуть пожимает плечами. Она будто бы отошла от первого шока, передав эстафету мужу, а сама сейчас искренне забавляется, глядя на его ошарашенное лицо. Хотя, строго говоря, комичного во всей ситуации очень мало. — И... как он себе это представляет? — слова даются с трудом, воображение буксует. — Сказал, что знает, у кого одолжить блондинистый парик, и что ему понадобится моя верхняя одежда, шапка, шарф. Я должна буду уйти из дома, встретиться с ним, все отдать и пересидеть где-нибудь, а потом повторить в обратном порядке, — кажется, Юля совсем не против этой аферы — ее голос звучит деловито. — И мы собираемся это провернуть? — неверяще уточняет Навальный. — Ну да, — соглашается она и вдруг по-девчоночьи хихикает: — Как думаешь, может, заставить его надеть мою юбку?.. Ну уж нет, ни за какие коврижки, только этого не хватало, хочет возразить Алексей, но потом вспоминает, что это всего лишь шутка, поэтому молчит. Все это действительно как-то совсем уж дико, думает он некоторое время спустя, когда через два часа после ухода Юли в замке поворачивается ключ. Видимо, жена проинструктировала Илью — с замком он справляется легко и с первого раза, входит в квартиру довольный. Непривычный. На нем действительно светлый парик, темная шапка, полосатый шарф и немного не по погоде теплая куртка-унисекс. Юле она большевата, а вот Яшину — впритык, хоть и надета на футболку. Навальный, наверное, целую минуту созерцает все это великолепие, потеряв дар речи, чего с ним обычно практически не случается. — Ну и чего ты на меня смотришь, как Путин на «пятую колонну»? — фыркает Яшин, вполне по-хозяйски раздеваясь. Парик он, впрочем, оставляет, кокетливо поправляет его перед зеркалом, ловит в нем отражение Алексея и смотрит прямо в глаза. — Нравится? У него выражение лица человека, который совершил какую-то в меру дерзкую шалость и успешно удрал от возмездия. Кажется, Илья искренне доволен происходящим, этот адреналиновый привкус добавляет ему еще больше азарта и придает ситуации какой-то новый окрас. Веселый и злой. Совсем не безысходный. — Нравится, — отвечает Навальный, едва разлепив губы, как только понимает, что вопрос был не риторический. — Так и ходи. Яшин удовлетворенно кивает и действительно остается при искусственной светлой шевелюре. Смотрит требовательно: — Пожрать дашь? Я за этим париком на другой конец Москвы мотался, не успел толком пообедать. — Скажешь спасибо Юльке, когда будешь возвращать шмотки, она там лазанью и салат какой-то приготовила, — Леша направляется в сторону кухни и машет рукой, предлагая идти за ним следом. Одновременно с этим он вспоминает, как Юля предложила надеть на Илью юбку. Он пытается представить — эта самая юбка, что-то свободное и длинное, чтобы скрыть обувь. Колготки, наверное. Или даже чулки, это же воображение, в нем не может быть холодно. Тогда стоит добавить туфли на высоком каблуке... Нет, получившийся образ не вызывает позитивных эмоций, никакого там жара в низу живота или лихорадочного румянца. Яшин нравится ему таким, каков есть — мужчиной в старых светлых джинсах, слегка забрызганных сзади грязью с московских дорог, в простой светлой футболке с принтом в виде цитаты на английском. Вот такого Илью хочется вжать в стену, фиксируя руки над головой, и... — Реально, слона бы сейчас съел, — перебивает Илья ход мыслей Навального, и тот даже слегка вздрагивает, будто выходя из транса. Все верно: гостя нужно напоить-накормить и только потом пытать, какого хрена ему нужно на этот раз, ради чего этот цирк с переодеванием. Жаль, что нельзя спросить, как ему самому быть с этим странным, тянущим, выжигающим дыру в груди чувством.***
— А что, кто-то верит в оправдательный приговор? — спустя где-то час они наконец подходят к теме, которую и хотел обсудить Яшин. Леша, подперев ладонью щеку, смотрит, как тот складывает из салфетки журавлика. Или что-то другое, но тоже крылатое. — Илюха, он может быть только обвинительным. Вопрос только в длине сроков и их условности-реальности. Яшин смотрит как-то исподлобья, вот уже ни следа от былой веселости и бесшабашности. Он серьезен и сосредоточен, и с ним таким, да еще и о делах, Алексею говорить совсем просто. — Нужно заранее запланировать акцию. И провести ее, вне зависимости от итогов оглашения приговора. Станет известна дата — начнем работать, — тон у Ильи сухой, деловой. Будничный. Это тоже хорошо: Леша не позволяет раскисать себе и Юле, и правильно, что Яшин тоже не наводит панику. — Я больше всего за Олега переживаю, — говорит вдруг Алексей. Это звучит как-то очень искренне, потому что вырывается нечто действительно сокровенное. — Я-то на все был готов, когда ввязался в борьбу с системой. Но он и его семья здесь совершенно не при чем. — Даже если случится самое худшее, мы всегда поможем и поддержим. Леха, вы не одни. Ты не один, потому что время «один за всех» прошло. Сейчас черед «все за одного», — серьезно отвечает Илья после небольшой паузы. И на миг Навальному кажется, что вот сейчас он накроет его ладонь своей в знак поддержки, но наваждение тут же рассеивается. Действительно, с чего бы ему?.. Но на прощание Яшин сперва хлопает его по плечу, а потом порывисто обнимает. — Держись. Рано или поздно справедливость все равно восторжествует, — с уверенностью говорит он перед уходом, и Алексею очень-очень хочется ему верить. Когда Юля возвращается, он все еще сидит на кухне и созерцает оставленную гостем чашку с недопитым чаем. — Ну что, поговорили? — спрашивает она. — Типа того, — уклончиво отвечает Леша, показывая, что не планирует вдаваться в подробности. Юля, как всегда, все понимает. — Надо было все же одеть его в юбку, — улыбается она и принимается мыть посуду. — Ну уж нет, мне хватило его ужасного парика. Как на это вообще можно было купиться? — Навальный недоуменно поводит плечом. — Слишком абсурдно, чтобы быть правдой, — подумав, решает Юля. — Знаешь, — говорит вдруг Алексей, когда она выключает воду и вытирает руки. — Спасибо, что поддерживаешь и не просишь остановиться. И прости, что втянул тебя и детей в эту мясорубку. Юля подходит и молча обнимает его со спины, а он впервые не может найти в себе силы, чтобы обнять ее в ответ.***
На самом деле, не рефлексировать не получается. И вот сидит он, Алексей Навальный, здоровый мужик почти сорока лет, и думает, как же его угораздило во все это вляпаться. Мужики ему никогда не нравились. Нравились люди — волевые, целеустремленные, с сильным характером. У его хрупкой на первый взгляд Юли тоже была железная воля, и проявлялось это и в поддержке мужа, и в воспитании детей, и в отношении соседей при решении общедомовых вопросов. Леша прислушивается к себе и понимает, что любит Юлю. Она друг и боевой товарищ, почти жена декабриста, нужно было бы — пешком бы за ним в Сибирь пошла, он не сомневается. С ней хорошо и комфортно, спокойно. Она мать его детей. Но хочет ли он ее по-прежнему? Илья — тоже надежный, проверенный временем и совместно пройденными передрягами человек. На него можно положиться, его поддержку в последние годы Навальный чувствовал не меньше, чем Юлину. Они борются за одно дело, идут к одним целям. Но есть нюанс: Алексей смотрит на Илью, и внутри шевелятся странные, ненужные и неуместные желания. Это не любовь, говорит он себе упрямо, так не бывает. Так, наваждение, одержимость, ненормальный интерес, но ни в коем случае не любовь. Это пройдет. Возможно, он все путает, и его чувства имеют другой окрас, другую природу, похожи на семейные, братские. Но память услужливо подкидывает, как жадно и голодно он смотрел на чужие губы в прошлые разы, как от желания прикоснуться немели кончики пальцев, и дыхание перехватывает, будто кто-то решил лишить его кислорода — вдобавок ко всем прочим ограничениям. Леша только рвано вздыхает, взгляд скользит по корешку стоящего на полке «Процесса», на внутренней стороне обложки подписанного знакомым почерком: «Верь в себя, все получится, тучи разгонит ветер перемен, и вся эта система беззакония и абсурда рано или поздно падет. У твоей истории обязательно будет хэппи-энд. И. Я.» Конец, разумеется, настанет, но вот насколько счастливый? И что делать, если понятие о счастье отныне связано не только со свободой и признанием невиновности?..***
Жизнь превращается в сплошное ожидание, время от точки до точки. Леша невероятно устал. Не приносит радости возможность покинуть квартиру лишь для того, чтобы приехать в суд, видеть эти безразличные лица, аватары безжалостной бюрократической машины. Последнее слово получается искренним и пронзительным. Позже оно разойдется вирусным роликом, а Роскомпозор назовет его экстремистским и запретит, но слова уже прозвучали. Все однажды сказанное остается в ноосфере. — Потрясающее выступление, — скажет ему Юля. — Столько человек об этом написали... Ты молодец. — И добавит, не меняя интонации: — Яшин сообщение прислал, пишет, что гордится тобой. У Навального как-то неприятно сосет под ложечкой, и он только пожимает плечами в ответ. Теперь они должны ждать пятнадцатое января, когда все решится. По доходящим до него обрывкам информации Леша понимает, что Илья сдержал слово, и на этот же день назначен массовый народный сход. Юля сквозь зубы пересказывает о заблокированном сайте, о группе в фейсбуке, о том, что поднялась нешуточная волна. Но Алексей впервые, наверное, не хочет об этом знать, вспоминает поговорку «счастье в неведении». Вот только совсем закрыть глаза и уши не удается, можно только отвлечься, и он отчаянно хочет позвонить брату. Последний их разговор оставил в душе Алексея тревогу. Олег, конечно, хорошо держится, и на вопрос «как ты, справляешься?» отвечает уверенно. Но Леша замечает в его глазах еще больше усталости, разочарования и неверия. — Это подло — бить по родным и близким, — говорит он тогда брату, и тот только вздыхает: — Ты все делаешь правильно, — и больше не произносит ничего. А за два дня до нового года планы рушатся, словно карточный домик. Торопливое и без объяснение перенесение срока оглашения приговора. Юля, закупающаяся в Ашане сухпайками вместо того, чтобы поехать с детьми выбирать подарки. Ощущение, что земля уходит из-под ног, и ты уже больше вообще ничего не контролируешь. Алексей обессиленно вытягивается на диване, закрывает глаза, ритмично бьется затылком о мягкую кожаную спинку. Нужно взять себя в руки, потому что выдвигать версии и гадать на кофейной гуще сейчас вреднее всего. Глупо строить догадки, когда все подчиняется не логике и закону, а огульному произволу и волюнтаризму. Завтра все эти смотрящие в стол продолжат в него смотреть, когда выполнят спущенную сверху директиву. Леша отдает себе отчет в том, что не готов сесть в тюрьму. Он знает, что пойдет до конца, не отступиться от своих взглядов, не предаст все, за что боролся. Но внутри он не представляет, как оставит жену и детей. Последний год, проведенный взаперти, чуть было не свел его с ума. Каково будет остаться одному, вдали от семьи, оказавшись в жутких условиях? Но несмотря ни на что, Навальный верит: оно того стоит. Пока он не может сломать систему, но может говорить о ее несовершенстве, и тех, кто знает правду, понемногу будет становиться все больше. И однажды появится критическая масса. Все, что он делает, делается не зря. Неожиданный звонок в дверь заставляет вздрогнуть. Леша хмурится: он никого не ждет, и это точно не Юля. Единственный вариант — доблестным правоохранительным органам что-то нужно. Неожиданно его захлестывает злость, так что дверь Алексей распахивает, не удосужившись поглядеть в глазок, ожидая увидеть там стражей порядка, следователей, да хоть черта в ступе. Только не Илью Яшина. — Вот это поворот, — срывается с губ потрясенного Навального. В следующий миг он уже втаскивает Илью в квартиру. — Ты с ума сошел? Что ты здесь делаешь? Яшин выглядит каким-то взъерошенным и запыхавшимся, словно пробежал как минимум два квартала за уходящим автобусом. И у него какие-то отчаянно-дикие глаза. — Как только узнал про завтра, понял, что просто обязан прийти, и будь что будет, — с каким-то неожиданным упрямством заявляет он. По-хорошему, нужно прогнать Илью, доходчиво объяснив, что в первую очередь рискует именно он, Алексей Навальный, а на кону стоит очень многое. Но язык не поворачивается. Яшин сейчас кажется почему-то совсем юным, младше своего тридцати одного года, во всем его облике есть что-то бунтарское. С таким настроением он ходит на митинги, смотрит тем же твердым взглядом, когда вещает с трибуны. — Если что, скажу, что сам вломился, угрожал и бесчинствовал, — словно читая мысли Леши, заявляет Илья. — Нальешь чаю? И это почти как пир во имя чумы — несмотря ни на что, сидеть на кухне и пить чай, смотреть, как Яшин греет наверняка озябшие ладони о чашку (вечно же забывает перчатки), как-то даже залипать на его пальцах и покрасневших обветренных губах. Хочется орать, швырять посуду, требовать ответы — ты хоть понимаешь, что делаешь, а? каково мне, знаешь? Но Навальный молчит и пьет свой чай, и Илья в кои-то веки молчит тоже, потому что не разговаривать приехал. А зачем тогда — и сам не знает. Гулкая наэлектризованная тишина оборачивается вокруг них непроницаемым коконом. Леша думает о том, что скоро придет Юля, и хрупкая магия момента кончится. Что вот так вот просто сидеть и смотреть гораздо лучше, чем вообще ничего, и всегда можно соврать самому себе, что это что-то значит. Надежда — не лучший выход, когда знаешь, что она не оправдается, но без этих иллюзий еще хуже. «Мне страшно», — хочется сказать ему, и Леша не сомневается, что Илья все поймет. Но губы деревенеют, и язык будто присох к нёбу. И ни к чему сейчас слова. Взять бы, перегнуться через стол, сшибая чашки, роняя на пол сахарницу, ухватить за воротник очередного неприлично-уютного свитера и притянуть к себе, прижаться губами, хотя бы просто попробовать. Будет ли это стоить удара в лицо, который наверняка последует? А порванной дружбы? Хватит уже, уймись, говорит Навальный себе сердито. Ведь не девица же, не юная трепетная школьница, даже не страдающая дамочка бальзаковского возраста, ухватившаяся за призрачный «последний шанс». Взрослый мужик, а сопли распускает... Еще не хватало с признаниями своими полезть. Внутренняя встряска помогает, выводит из ступора, наполняет простой и привычной — по сравнению с тонкими душевными метаниями — злостью: на себя. на окружающий мир, на человека, переворачивающего его мир с легкостью опытного фокусника. Но ведь приехал же зачем-то? Не из-за чая, не из-за уютного молчания. Хотел увидеть. Поддержать. Быть рядом в сложный момент. «А вот из вас, Илья Валерьевич, жены декабриста точно не выйдет, как ни старайтесь. Ни с париком, ни без». Едкие слова жгут изнутри, отравляют, но так и не вырываются наружу, потому что пинать котенка, когда больно тебе, удел слабых. — Юля вернется скоро, — говорит наконец Алексей, встает из-за стола. — Будет лучше, если вы не встретитесь. Илья кивает согласно, то ли правда так думает, то ли ему все равно. Леше недосуг разбираться с его внутренними переживаниями — своих хватает. Как и все предыдущие разы, что Навальный провожал его в коридоре, Яшин быстро, но не суетливо одевается и обувается, смотрит в зеркало. — Мы завтра тоже выйдем. Все. За тебя и за Олега, — обещает с жаром. — Выходите за себя, потому что это касается каждого, — слова звучат как-то по-казенному жалко. Неискренне. Илья не отвечает. Хлопает дверь. Навальный не падает в обморок и не сползает по стеночке. С какой-то холодной рассудочностью думает: и долго ты мне мозг ебать будешь, а? А потом возвращается на кухню и моет оставленные чашки.***
— Улыбнись, что ли, жертва кровавого путинского режима, а то не поверят, что тебя из заточения выпустили, — Яшин «целится» в него из айфона, и сдержать улыбку правда не получается. — Отлично! Так и напишу: впервые за год встретился с Навальным на свободе! — Обязательно добавь: «и не притворяясь ни его братом, ни его женой!», — подсказывает Леша. Оба переглядываются и смеются. — Оставлю это только для нас, — совершенно серьезно произносит Илья. — Никогда не думал, что возможность просто идти по улице или гулять в парке — настолько ценная, — Леша грустно улыбается. — После этого года я на многие вещи посмотрел по-другому. Стал их больше ценить, что ли. А Олегу только предстоит испытать это на себе, — в голосе слышится сталь, а лицо каменеет. Не принял и не смирился, конечно же. А разве можно иначе? Особенно если перед глазами, стоит их закрыть даже на секунду, стоит облетевшая все соцсети фотка — Олег и Вика с детьми, улыбчивые, красивые. — Он тоже боец, у вас это семейное. Не пропадет. А мы со своей стороны сделаем все, чтобы вытащить его, — уверенности в голосе Ильи хватит на двоих и, пожалуй, еще немного останется. Вот только не проговоренным, не озвученным остается факт: ребят, осужденных по делу шестого мая, тоже пытались вытащить, за них боролись до самого конца. А итог известен. Здесь, конечно, не причинение тяжких или любых других телесных повреждений сотрудникам правоохранительных органов при исполнении. Но с другой стороны, все даже хуже: национал-предательство и мнение, отличное от линии партии, не очень-то поощряются. А затыкать непокорные рты власть умеет давно и ловко. — Абсурд. Вот просто как у Кафки, — Леша качает головой, смотрит раздраженно. — И приговор этот, и охрана под дверями из трех человек, и компенсация за браслет. И все всё понимают, вот только ни-ху-я не легче от этого, веришь? — не дожидается ответа, продолжает чуть спокойнее: — Но сдаваться никак нельзя. — Ни за что, — соглашается Яшин. Простым и естественным жестом утешительно касается локтя, заставляя Лешу незаметно вздрогнуть. — Этот процесс — он не навсегда, и пока в России есть мыслящие люди, которые действительно любят родину, а не закрывают глаза на все то дерьмо, что творится, шансы есть. Он не убирает руку, продолжая легко сжимать чужой локоть пальцами. — Если верить небезызвестному нынче фильму, то шансов нет, — криво усмехается Навальный. — И ты туда же? Шутить в тренде — как-то пошло, не находишь? В любом случае, постарайся не накосячить нигде и не заработать новый домашний арест. Премьера же скоро, в кино сходим, поддержим отечественного производителя, — широко улыбается Илья, и Алексей просто не может сдержать хулиганский порыв: — Приглашаешь? — Несомненно. И плачу тоже я. И домой потом провожу, сдам с рук на руки, чтобы ты уж точно ни во что не вляпался, — невозможно понять, шутит Яшин или нет. Зато смотрит так... Как будто всерьез. Как будто... — Кажется, я дурак, — тихо бормочет Навальный. — Конечно, дурак, — соглашается Яшин. И с каким-то обреченным вздохом утыкается лбом в его плечо. fin