Хэймитч

      Звонит будильник. Выключаю его, вскакиваю с постели, надеваю свои штаны и рубашку и бегу прямо к компьютеру. Теперь у нас в двенадцатом дистрикте появилась целая куча современных приспособлений из третьего, которые раньше были только в Капитолии. С нетерпением жду, пока компьютер загрузится. Десять дней назад я отправила свою повесть в редакцию. Редакция отводит себе десять дней на рассмотрение работ для публикации в журнале. Вчера был последний день, а, значит, сегодня должен был прийти ответ из Капитолия, в котором по традиции сосредоточены все главные издательства, офисы телеканалов, мир шоу-бизнеса и моды. Открываю почту. Да, письмо с ответом есть! Кликаю на него... Не приняли. Испытываю лёгкое разочарование. Хотя это было ожидаемо. Ничего. Это был всего первый раз в некотором смысле. После войны новое правительство продолжило выплачивать пенсию победителям Голодных Игр как особо пострадавшим жертвам режима - может быть, в несколько меньшем объёме, но этого вполне хватало. И всё-таки нам надо было как-то продолжать жить, найти своё дело. Первое время написание нашей семейной книги сильно меня отвлекало от мучительных мыслей, помогало успокоить нервы и уменьшить число ночных кошмаров. Сальная Сэй посоветовала мне написать книгу о моих Голодных Играх и войне для будущих поколений. Поначалу эта идея мне сильно не понравилась – мне хотелось убежать от моего страшного прошлого и забыть его раз и навсегда, а мне предлагали окунуться в него с головой. Однако одним тихим летним вечером я взяла чистый лист бумаги и нужные строки сами пошли из моей головы. Они ложились на бумагу удивительно легко, и мне становилось спокойнее с каждым написанным словом. Видимо, всё это слишком долго копилось во мне и теперь нашло свой выход в повестях и рассказах. Мои книги раскупались мгновенно – конечно, их ведь написала сама Сойка. И вот я закончила свою трилогию о войне. Но мне хотелось большего. Мне хотелось, чтобы люди читали мои книги не только потому, что их написала Сойка. И ещё я хотела написать что-нибудь, кроме автобиографических вещей, но мне было ясно, что люди понимают, когда я пишу о войне как одно из основных действующих лиц тех событий, но они не поймут, если я вдруг напишу юмористический рассказ или сказку для детей. Для них Китнисс Эвердин всегда будет вестником революции и может быть лишь летописцем событий, повлёкших падение Капитолия. Поэтому я решила взять себе псевдоним и начать работать над новыми вещами уже независимо от самой себя и своего прошлого. Понятно, что сейчас мне приходится заново зарабатывать себе имя – теперь уже никто не будет нетерпеливо хватать мои книги с полок магазинов просто так, потому что я герой войны. Хэймитч, конечно, как всегда, смеётся надо мной: считает мою идею несерьёзной. Ну и ладно. Я не отступлю. Хэймитч же, когда ему больше не нужно было каждый год готовить детей для отправки на бойню, также нашёл себе дело. Вернее, дело нашло его. Не могу понять, кому могло прийти такое в голову, но ему предложили вести уроки физкультуры для детей в нашей школе. Эбернети согласился и теперь, по крайней мере, стал меньше пить, хотя всё равно периодически надирается. Надо заметить, что детей это не особо смущает. В этом смысле они почему-то часто терпимее взрослых. На моём столе лежит незаконченная рукопись; я вернусь к ней позже, а сейчас мне нужно поделать кое-какие дела. Сперва привожу себя в порядок. Я умываюсь, пью кофе с молоком и тремя кусками сахара, как когда-то научил меня Финник. Через месяц я снова поеду к ним – к Энни и их маленькому сыну, я знаю, что там меня ждут и всегда мне рады. Думаю о них, смотря сквозь покрытое изморозью стекло. За окном ясно и морозно – начало января. Небо такого хрустально-голубого цвета, какой бывает только зимой в более северных широтах (до войны его часто не было видно из-за угольной пыли). Солнце встаёт, но, если точно не знаешь, то рассвет вполне можно перепутать с закатом в это время года. Снаружи всё удивительно тихо, но вроде бы сегодня вечером должна быть снежная буря – вчера давали штормовое предупреждение по телевизору. На кухню заходит Лютик. Вот зараза. Пропадал где-то двое суток. Но он у меня не спрашивается. У нас с ним давнее перемирие, так что я просто молча накладываю ему в миску еды. Задерживаюсь перед зеркалом, чтобы расчесаться и заплести косу. Мои волосы так и не отросли нормально, особенно на обгоревших участках кожи. Кроме того, часть их поседела. Доктор Аврелий считает, что это из-за слишком большого числа нервных потрясений, которые пришлись на те злосчастные два года моей жизни. Вид у меня, в итоге, немного странный. Моё ещё довольно молодое лицо не соответствует всему этому: седине, шрамам, ожогам и тяжёлому взгляду. Трудно определить мой возраст. Моё физическое состояние также оставляет желать лучшего. Вот я довольно бодро занимаюсь повседневными делами, а вот уже на меня без всякой причины накатывает волна усталости, такой, что я просто сижу и смотрю в одну точку, не думая ни о чём. Но в любом случае это лучше, чем то, что было раньше. Какое-то время назад у меня могло начать сдавливать сердце, лицо моё бледнело, а руки тряслись. Надеваю зимние ботинки, куртку и шапку, заматываюсь шарфом. Выхожу на улицу – это не так-то просто: дверь поддаётся нелегко, так как порог снаружи завалило снегом, выпавшим за эту ночь. Тащу лопату из подвала и начинаю чистить снег. Хочу, конечно, покончить с этим побыстрее, но это вряд ли получится сегодня, потому что снега много. После того, как заканчиваю расчищать площадку возле своего дома, приступаю к дому Хэймитча. Спустя ещё час, я, наконец, заканчиваю. Проходя мимо дома Пита, не смотрю в окна, я и так знаю, что там давно уже никого нет. Эта мысль вызывает у меня лёгкую грусть, но грусть эта спокойная, даже какая-то ностальгически приятная. Вспоминаю, как когда-то мы жили здесь все вместе в деревне победителей: я, Пит, Хэймитч, мама и... Прим. Было, в общем-то, весело. Жаль недолго длилось наше благополучие, если его можно так назвать. Возвращаю лопату на место в подвал, но домой не иду. Вместо этого, иду в Центр. Покупаю еду и удобрения. Захожу в Котёл – он так и остался нашим чёрным рынком – поболтать со знакомыми. С теми из них, кто остался в живых. Там же обедаю. Наконец, возвращаюсь домой. Развожу удобрение водой и иду в гостиную. Там в больших ящиках растут розы – примрозы. Поливаю их водой с удобрением. Нежный аромат примул разливается по комнате. Я стою и смотрю на них – капельки воды стекают вниз по зелёным листьям и нежным лепесткам. Первый куст примул посадил возле моего дома Пит. Потом он уехал. А примулы остались. Я стала ухаживать за ними сама и сильно привязалась к ним, ведь они напоминали мне о моей девочке, о моей Прим. В итоге, теперь я их выращиваю не только летом, но и зимой, прямо в доме - ящики для них мне притащил Том, старый друг Гейла. Пит, вероятно, хотел остаться со мной тогда, но, похоже, мы не можем быть вместе после всего произошедшего. Я тогда уже чувствовала себя лучше, доктор Аврелий следил за моим восстановлением, и, кроме того, со мной оставался Хэймитч. Как бы то ни было, Пит приехал, побыл несколько дней у нас в деревне победителей, потом попрощался со мной, с Хэймитчем и довольно быстро уехал залечивать свою душу в четвёртый дистрикт. Мы довольно часто видимся с ним у Энни - он, как и я, всячески поддерживает её семью. И он, и я, как мне кажется, всё-таки сумели оправиться от войны, а вот Энни же, боюсь, никогда до конца не смирится с потерей Финника. И то, что он погиб, это моя вина. Прошло какое-то время, и Пит женился, у них с женой родилась двойня. Девочку они назвали в мою честь, а мальчика в честь Хэймитча. Гейл всё также работает во втором с Битти. Иногда я приезжаю к ним посмотреть на оружейные новинки. Теперь мы с ними весело проводим время, хотя, конечно, поначалу нам с Гейлом было немного тяжело. Сейчас он занимает высокий пост, форма ему очень идёт. Он также недавно женился на незнакомой мне девушке – строгой белокурой красавице из второго дистрикта. Они красивая пара. Если честно, я испытала облегчение, когда и Пит, и Гейл нашли себе пару. Меня терзала совесть перед ними. Что я их, в общем-то, мучила из-за того, что не могла понять себя и определиться. Это было не специально, конечно. В то время я просто не имела ни сил, ни возможности, думать ни о чём, кроме того, как спасти свою семью и других близких мне людей, в частности тех же Пита и Гейла. И всё-таки. Эффи Бряк теперь работает в Капитолии на телевидении вместе с моей командой подготовки. Хэймитч стал их гарантом. Я вряд ли могла им помочь из-за моей сомнительной репутации, ведь именно я убила Койн. Эффи одевается всё также – никуда без своих безумных разноцветных париков. Джоанна в четвёртом - рядом с Энни - вылечилась и больше не боится воды. Она вышла замуж по любви и вполне счастлива. Несмотря на то, что характер у неё так и остался невыносимым, мы с ней стали совсем друзьями. Мама также работает в четвёртом. Вообще, почти все мои друзья перебрались туда, и я их понимаю. Там приятный климат, море, и там они все рядом. Они периодически заводят разговор о том, чтобы я перебралась к ним. Но я всякий раз отказываюсь. Моё место здесь, да и Хэймитч вряд ли согласится покинуть двенадцатый дистрикт. Кроме того, там мне придётся жить с мамой, что, на мой взгляд, невозможно. Не потому что я не хочу, скорее потому что она не может. Мы иногда говорим по телефону, и мне ясно, что ей приятно слышать мой голос, но я также знаю, что мы потеряны друг для друга уже навсегда. Каждый раз, когда мы оказываемся рядом, немой вопрос встаёт между нами: как мы будем жить вместе без Прим? И ответа на этот вопрос нет. Сажусь за свой стол и принимаюсь за рукопись. Время течёт быстро. Вот за что я люблю эту работу – нет времени для размышлений о собственной судьбе. Наконец, я заканчиваю. С чувством удовлетворения я подхожу к окну. Кровавый закат разлился по небу. Диск солнца уже исчез за горизонтом. Открываю форточку, высовываю лицо наружу подышать, холодный ветер обжигает его. Вспоминаю про штормовое предупреждение. Да, ветер и вправду усилился: погода портится. Подхожу к ящикам с примулой. Нарываю небольшой аккуратный букет из белых цветов. Связываю их ленточкой у основания. Кладу цветы на тумбочку у входа, а сама опять одеваюсь. Сальная Сэй одно время продолжала убираться у Хэймитча и готовить ему еду, но теперь за неё это делаю я. После войны Хэймитч остался моим ментором, и, видимо, он останется им уже навсегда. Долгое время он подтирал мне сопли, следил за тем, чтобы я выполняла указания доктора Аврелия, заставлял меня есть. Они с Сальной Сэй делали для меня всё, что могли. Если бы я не вышла из своего тогдашнего ступора, Хэймитч и сейчас бы нянчился со мной. Но, видимо, я взрослею. Наступил момент, когда я поняла, что мне нужно прийти в себя и вернуться к нормальной жизни, иначе все те люди, которые отдали свои жизни, в том числе и за меня, принесли бы свою жертву напрасно. Боггз, Прим, Финник, Цинна – они хотели, чтобы я выжила и двигалась вперёд. Мысль о Цинне больно сдавила мне сердце. Мы так с ним больше никогда и не встретились. В последние мгновения, когда я его видела, Цинну жестоко избивали, а я ничем не могла помочь, хотя находилась в паре метров от него. Я думаю, ему было бы приятно узнать, что я не оставляю попыток найти свой талант в писательском деле. Как бы то ни было, в какой-то момент я взяла себя в руки и стала следить за собой сама. Когда я приняла на себя ответственность за свою собственную жизнь после войны, я снова смогла принять ответственность и за жизни других людей. Сальная Сэй уже не молода, и у неё есть семья, о которой нужно заботиться. Поэтому я взяла уход за домом Хэймитча (да и за самим Хэймитчем) на себя. Так что, теперь она просто заходит ко мне поговорить за жизнь. Не знаю, насколько я приятный собеседник, но я рада её видеть у себя. Иногда она приходит со своей внучкой. Беру букет с тумбочки и запихиваю его во внутренний карман куртки у сердца. Застёгиваю молнию до горла: на улице уже началась буря. Накидываю капюшон, выхожу на улицу и бегу к дому Хэймитча. Ветер действительно страшный. Кругом бьются снежные хлопья. Новый снег с бешеной скоростью падает сверху наискось и уже в воздухе перемешивается со старым снегом, сорванным ветром с сугробов. Забегаю к Хэймитчу: дверь никогда не закрывается на замок. Поднимаюсь в его комнату. Догадываюсь, что я увижу. Сейчас зимние каникулы, занятий в школе нет, да и, вообще, сегодня выходной день. Погода не располагает к длительным прогулкам. Хэймитчу нечем заняться, и он, наверняка, сейчас валяется на кровати в стельку пьяный. Захожу в его комнату. Камин почему-то не горит. Включаю свет. Странно, но в комнате никого нет. Иду на кухню. Ожидаю увидеть Хэймитча, развалившегося в своей обычной позе – руки лежат на столе, а голова покоится на руках, в окружении пустых бутылок. Но нет. Не в этот раз. Пустые бутылки есть, Хэймитча нет. Его вообще нет дома. Мне это не нравится. На улице непогода, а он, скорее всего, совершенно пьян и бродит на улице непонятно где. Подавляю раздражение. Вечно с ним проблемы. Потом вспоминаю, что в этом мы с ним замечательно похожи, и заставляю себя перестать злиться. Достаю вазу из серванта, наливаю в неё воды и ставлю туда примулы. Сначала хочу оставить вазу с цветами где-нибудь на кухне, но потом почему-то передумываю, отношу её прямо в комнату к Хэймитчу и ставлю на каминной полке. На несколько минут открываю форточку, чтобы выветрить тяжёлые алкогольные испарения. Потом иду на кухню и готовлю еду. Так проходит ещё час. Всё готово. Я сажусь в кресло-качалку и жду Хэймитча. Не могу понять, куда он запропастился. Может, сидит где-нибудь в Котле и болтает с кем-нибудь, предполагаю я, и сижу ещё час. На часах уже одиннадцать. За окном настоящий ураган. И тут я начинаю по-настоящему нервничать. В голову начинают приходить всякие жуткие мысли. Вдруг Хэймитч сбился с дороги из-за урагана и затерялся где-нибудь в лесу. Вряд ли он хорошо отдаёт себе отчёт в собственном местоположении, когда напьётся. Или он вообще мог упасть где-нибудь в сугроб и заснуть. Да брось, говорю я себе, с такими, как Хэймитч, никогда ничего не случается. Наливаю себе чай. Медленно пью его. Очень медленно. Кладу подбородок на стол. Стараюсь отвлечься от глупых мыслей о Хэймитче. Вместо этого, они накрывают меня с головой. Тогда, когда мы жили здесь все вместе, я никогда не переживала о Хэймитче. Заходила к нему, в общем-то, только тогда, когда мне было что-то от него нужно: совет, разговор, алкоголь и так далее по списку. Никогда я не задумывалась, где он бродит ночами, у кого спит и дошёл ли до дома в плохую погоду. Юношеский эгоизм. Хотя, конечно, меня оправдывает то, при каких обстоятельствах мы познакомились с ним, и через что нам пришлось тогда пройти – 74-е и 75-е Голодные Игры, свержение президента Сноу, потеря близких. Сколько своих друзей-победителей, включая Рубаку, потерял сам Хэймитч в то время. В общем, обстановка была, мягко говоря, нервная. Раздаётся телефонный звонок, и я подскакиваю на месте так, что чуть не разливаю чай по кухонному столу. Снимаю трубку. Это Пит. Рада его слышать, хотя на самом деле мы разговаривали по телефону только вчера. Спрашиваю про двойняшек. Жалуюсь Питу на Хэймитча. Пит успокаивает меня: - Брось, Китнисс. С такими, как Хэймитч, никогда ничего не случается. - Ну да, - отвечаю я не слишком уверенно. - Позвонишь мне, когда вернётся, скажешь, что всё в порядке. Я обещаю позвонить, хотя уже довольно поздно для звонков. Но Пит дождётся, я знаю. Он любит Хэймитча. Эбернети отвечает ему взаимностью. Хэймитч любит Пита больше, чем меня, вдруг думаю я с досадой. Боже, что за бред! Двумя большими глотками приканчиваю чай, резко поднимаюсь из-за стола и иду в прихожую одеваться. Выхожу на улицу и направляюсь по дороге в сторону Центра. Ветер срывает с меня капюшон, и уносит. Я плотнее натягиваю шапку, но упорно иду. Вокруг ничего не видно: луны нет, бешено вьётся метель, края дороги заметены и уже совсем скрыты от глаз слоем снега. Каждый шаг даётся тяжело, потому что ноги увязают по щиколотку в снегу, а ветер, как назло, встречный. Наконец, впереди маячат огни. Я дошла до города. Во второй раз за сегодняшний день захожу в Котёл. Несмотря на погоду и поздний час, здесь целая куча народу. На самом деле именно ночью здесь происходят самые крупные нелегальные сделки. Встречаюсь глазами со своими знакомыми. Меня приветствуют со всех сторон: кто-то шумно, а кто-то просто кивает мне головой. Сальная Сэй на месте. Я прохожу к ней, попутно пытаясь высмотреть в толпе Хэймитча. В Котле творится что-то невообразимое - пьяное веселье, жуткие крики, дикий свист, чьё-то сумасшедшее пение – странно, что Хэймитча здесь нет. - Что-то ищешь, Китнисс? - спрашивает Сальная Сэй весело. Она в хорошем настроении сегодня. Как видно, всеобщее веселье распространилось и на неё. - Почти. Не что-то, а кого-то. Ты не видела Хэймитча? - Он был здесь, выпивал, потом ушёл. А что такое? - Да... Просто хочу найти его, а не то на улице, сама видишь, какая погода, - отвечаю я неохотно. Мне неловко. Неловко, что я таскаюсь по городу в поисках своего ментора. Сальная Сэй заливается громким смехом, и я замечаю, что, похоже, она уже тоже успела принять на грудь: слишком ярко блестят её глаза, и от неё исходит лёгкий запах спиртного. Её смех привлекает ко мне ещё больше внимания (куда уж больше), такого нежелательного сейчас. Она кричит громко на весь Котёл: - Китнисс потеряла Хэймитча! Никто его не видел?! Мне хочется провалиться сквозь землю. Вокруг раздаётся взрыв хохота. Люди что-то кричат. На меня кидают сочувственные и насмешливые взгляды. Сальной Сэй, по-видимому, становится неловко, и она говорит немного виновато: - Ну что ты... Не переживай. С такими, как Хэймитч, никогда ничего не случается. Я киваю ей и иду к выходу. Застёгиваю ворот куртки и выхожу во двор. Иду к самому Центру, туда, где раньше жила Мадж и стояла пекарня родителей Пита. Все магазины уже закрыты. Вокруг темно, только несколько фонарей горят на перекрёстках. Ветер рвёт магазинные вывески и бьёт их о каменные стены домов. Я понимаю, что здесь мне ничего не светит, и решаю возвратиться в деревню победителей. Уже во втором часу ночи подхожу к дому Хэймитча. Облегчённо вздыхаю: в его комнате горит свет. Я продрогла и устала. Можно идти домой. Даже удивительно, как долго я сегодня держусь. Но что-то заставляет меня пройти мимо дома к дому Эбернети. Наверное, я хочу удостовериться, что с ним всё в порядке. Или высказать всё, что я думаю по поводу того, что он шляется, чёрт знает где, пьяный, в такую погоду. А, может быть, я хочу сделать и то, и другое. Я, конечно, не признаюсь Хэймитчу, что ходила его искать, но, боюсь, ему об этом расскажут и без меня из-за моего не слишком осторожного поведения в Котле. Я поднимаюсь на крыльцо и вхожу в дом. Приятное тепло разливается по всему моему замёрзшему телу. Я оставляю уличную одежду в прихожей и прохожу на кухню. К пустым бутылкам на столе добавились новые, ещё не откупоренные. «Как мило», мрачно думаю я, и поднимаюсь наверх в комнату Хэймитча. Электрический свет потушен, но камин растоплен. В комнате тепло и уютно. Я решительно вхожу в комнату. Её хозяин, закинув ногу на ногу, развалился в кресле, со спинки которого небрежно свисает плащ ментора. В руках бутылка. - Ты что-то сегодня поздно, солнышко, - начинает он в своей обычной насмешливой манере. - Ты, вообще-то, тоже, - говорю я. Я пытаюсь сдерживаться, но мой голос звучит сурово. Я жду, что он скажет, где был, но, вместо этого, он говорит «Спасибо за цветы, дорогая» и отпивает глоток из бутылки. Белые примулы золотятся в полутьме на каминной полке. В глазах Хэймитча отражается огонь камина и бушует хмель. На губах играет усмешка. Он совершенно пьян. Я направляюсь к выходу из комнаты, Хэймитч отрывает взгляд от огня. - Куда это ты? – рявкает он. Я не отвечаю – всё равно сейчас вернусь. Спускаюсь вниз, звоню Питу, который, как я и предполагала, ждал моего звонка, и сообщаю, что Хэймитч вернулся. Вновь поднимаюсь в комнату. Хэймитч всё также смотрит на огонь, только теперь он перебрался на кровать: лежит на боку, опершись на локоть. - Сообщила Питу, что ты дома. Он звонил тебе несколько часов назад. Я иду домой. - Да? Выходит, меня обманули... - Что? – переспрашиваю я, не понимая, что он хочет сказать. - В Котле мне сказали, что ты так хотела моего общества, что искала меня по всему дистрикту. - Ага, значит, тебе уже успели доложить, - я начинаю распаляться. Когда он только успел там побывать после меня? - Вовсе не по всему дистрикту. Послушай, ты не понимаешь, что в мороз действительно опасно бродить одному по улице в таком состоянии? - Конечно, моя девочка, - передразнивая мой серьёзный тон, отвечает Хэймитч. Мы молчим. Я вздыхаю и занимаю его место в кресле у камина. - Интересно, как я раньше выживал без твоих советов? – едко говорит ментор. В этих его словах внезапно я слышу едва уловимую, хорошо скрываемую горечь – они двусмысленные. Хэймитч всегда был один. И он выживал без чьих бы то ни было советов. Именно выживал. Ведь когда он был трибутом в свои пятидесятые Игры, у него не было ментора, в отличие от нас с Питом. Мне стало уже совсем не по себе, когда Хэймитч вдруг добавляет: - Мне приятно, что ты за меня волнуешься, - видимо, он считает, что эти слова должны меня навеки осчастливить. - Отлично. Пойдём есть. Он слезает с кровати и следует за мной. Мы спускаемся вниз ужинать. Или завтракать? Его штормит и качает, и я на всякий случай придерживаю его за локоть. Интересно, как он, правда, умудряется сам бегать по лестнице туда-сюда без поддержки, когда пьян. «С такими, как Хэймитч, никогда ничего не случается», проносится у меня в голове. Хэймитч сидит рядом за кухонным столом и ест ужасно неаккуратно: иногда он даже промазывает вилкой мимо рта, а куски еды падают на пол. Меня всё это жутко раздражает, конечно, но что я могу сделать. Поэтому я быстро сметаю свою порцию и сижу рядом, пью чай, жду, пока он доест. Наконец, он заканчивает, и мы тащимся с ним обратно в его комнату – он опирается на меня, и так мы с ним поднимаемся наверх. Я скидываю его с себя в кресло. Он откидывается на спинку и с довольным видом смотрит на меня. - Что теперь будем делать? – Хэймитч улыбается и расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке, - Не подашь мне бутылку, детка, вон там на столе... Это уже слишком. - Не надо называть меня «детка»! – закипаю я. - Хорошо, солнышко. Теперь подай мне бутылку. Я подхожу к маленькому столику у здоровой кровати Хэймитча, беру бутылку с остатками выпивки и отдаю её ментору. - Тебе нужно ложиться спать, чтобы из тебя вышел алкоголь, - я сажусь на пол возле кресла у ног Хэймитча и начинаю стаскивать с него ботинки. Непростой процесс, хотя мне уже приходилось это делать для него и не раз. Наконец, я справляюсь: ботинки по очереди отлетают в угол комнаты. И тут та самая дикая усталость накатывает на меня. Я вдруг понимаю, что у меня больше нет сил ни на что, даже на то, чтобы подняться на ноги. Я сижу по-турецки на полу, мои плечи опущены. Я куда-то улетаю. Чтобы не упасть, я наклоняюсь корпусом вперёд и прислоняюсь лбом к колену Хэймитча. Хэймитч ласково гладит меня по голове. Он знает, что со мной сейчас происходит. Он, вообще, по-видимому, всё обо мне знает. Придерживая мои плечи, ментор поднимается с кресла, берёт меня на руки и относит на кровать. Было очень неожиданно и радостно, что он сумел меня донести, не уронив и не упав самому, несмотря на то, что раскачивался, как мачта корабля во время шторма. Одеяла у Хэймитча нет (действительно, зачем?), поэтому он снимает с кресла свой плащ и накрывает меня им. Ментор садится рядом на кровать и бережно кладёт мою голову себе на колени. Я чувствую, как его руки распускают мою косу, освобождая изуродованные волосы после долгого дня. Мне тепло и спокойно. Я засыпаю в совершенно счастливом состоянии. - Я люблю тебя, Хэймитч, - бормочу я уже почти во сне. - Я знаю, - отвечает он и прижимает меня к себе.