Timeless

Сойдя с поезда и очутившись на знакомой станции, Луи Томлинсон почувствовал внезапный прилив облегчения, разливающегося в его теле. Тепло охватило его от кончиков пальцев ног до слегка взъерошенных волос на голове, тем самым имитируя дружеские объятья, которые он, к сожалению, сегодня не ощутит. Вернуться домой с войны означает быть освобожденным от всех своих обязанностей, и, конечно, этот молодой юноша был очень взволнован тем, что он остался в живых. Но оставив позади пыльную раскладушку, которую он считал своим домом в течение нескольких последних лет, также означало, что ему придется заново учиться жить по возвращению в совершенно другую Англию. Это было жестоко - осознавать, что у тебя нет абсолютно ничего, к чему ты можешь возвратиться, после такого долгого отъезда, но его собственной гордыни было даже больше, чем достаточно, чтобы уменьшить ту тупую боль в сердце, вызванную одиночеством. Это был не его выбор - остаться без мамы и отца, которые бы поприветствовали его по возвращению домой. Это был не его выбор, когда его единственная семья покинула дом слишком рано. Желание, которое он загадал в возрасте одиннадцати лет под падающие звезды, которые так деликатно танцевали на небе со скоростью малейшего звука, не имело ничего общего с тем, что стало его будущим. Луи Томлинсон был одинок, и не существовало ничего, что могло бы это изменить. - Сэр? – тихий голос прервал его мысли. Луи развернулся на каблуках, сразу же сосредоточившись и приготовившись к действиям, словно ожидая получить новый приказ. Но подождите. Он ведь был дома. Новый поток шаткого облегчения снова окутал его тело, когда он понял, что вернулся оттуда, откуда пришел, при этом чувствуя, что ему не удастся выпутаться из этой бесконечной мертвой петли. Молодой, высокий и худощавый парень стоял прямо перед ним, он, казалось, был всего на несколько лет младше Луи и держал что-то в сжатом кулаке. - Чем могу помочь? – Луи спросил парня, при этом пытаясь быть почтительным, но явное превосходство одежды юноши вызывало в его голосе грубые нотки. Была ли всему виной зависть, или это просто лишь всеобщее раздражение к окружающему миру? - Я, эм… - парень запнулся, прижимая кулак к груди, а другой рукой он продолжал нервно теребить лацкан на поясе его жакета. – Вы что-то обронили. С этими словами он протянул свой кулак, медленно поворачивая руку и разжимая его, чтобы показать небольшую булавку размером с монету. Луи взглянул на раскрытую ладонь парня, узнав знакомую уже немного ржавую булавку в форме ласточки, которая была с ним все то время, - одну единственную вещь, которая не позволяла ему быть действительно одиноким. Смесь гнева и нарастающей злобы, именно это заставило Луи произнести следующие слова. - Забери её, - без единых размышлений сказал он парню, делая шаг назад, тем самым показывая, что он не хочет брать эту вещь обратно. – Счастливого Рождества. Парень одарил Луи беззаботной полуулыбкой, а затем, немного задержав свой взгляд на булавке, положил ее к себе в карман. – Вам тоже, сэр, - сказал он, прежде чем развернуться и пойти обратно к своей семье, которая, скорее всего, ждала чьего-то прибытия в надежде на то, что они прибудут домой в целости. - Я даже не узнал его имени, - тихо прошептал Луи сам себе, в последний раз взглянув в направлении кудрявых волос молодого человека, прежде чем снова возобновить свою одинокую прогулку, в которой, как ему казалось, не было совершенно никакой цели. Он тоскливо держал свой путь к его жалкому дому, который когда-то был для него таким родным, а сейчас он даже не хотел, чтобы в его голове задержалась мысль о месте, где он когда-то рос. Сейчас это было воспринято Луи, как что-то совершенно новое и одновременно отталкивающее, все это вызывало нерешительные паузы в его повторяющихся шагах, а глаза бегали вдоль разлагающейся листвы, по которой он так неуверенно передвигался. Когда ему открылся лучший вид на его дом, его внезапно окатили нахлынувшие воспоминания, и он почувствовал, что вот-вот может начаться наводнение из его собственных слез, которые он сдерживал на протяжении долгих лет, но он лишь несколько раз моргнул, тем самым предотвращая это. Достав ключи из кармана, он легко повернул его, а уже вскоре ногой закрыл позади себя дверь, при этом чувствуя странную легкость. Он вернулся домой и, несмотря на одинокий звон в темных коридорах, чувствовал себя, своего рода, комфортно впервые за почти два года. Стремительно преодолев лестницу, переступая через две ступеньки, словно оживленный ребенок, каким он был раньше, Луи рухнул в сладкую бездну, которой была его холодная и жесткая кровать. Простыни были нетронуты так давно, он вспомнил, какими шуршащими они были раньше, и свернулся калачиком в тепле, которое они никогда не смогли бы ему передать. - Спокойной ночи, - сказал он в пустоту, и слова неподвижно повисли в воздухе, словно ожидали кого-то, чтобы донести им свой смысл и, может быть, отдать Луи в их крепкие объятья.