Мне, как человеку из высшего общества, довелось встретиться со многими людьми обоих полов и разных возрастов. Но никогда я не замечал за собой ничего подобного. Это странное чувство преследует меня уже на протяжении нескольких месяцев, а началось всё с одной встречи.
Как я уже говорил ранее, человек я не обычный, а тот, кто относится к так называемой элите, сливкам общества; но я не олигарх, я обычный мелкий предприниматель, у которого есть одно хобби — по совместительству с торговлей книгами, такова моя предпринимательская деятельность, я коллекционирую предметы современного искусства: картины, скульптуры, книги писателей-современников. Есть у меня в коллекции несколько полотен одного японского художника, встреча с которым и вызвала во мне эти странные чувства.
Встретились мы на выставке его картин, на которую меня притащил лучший друг. Был невероятно скучный день, и он пригласил меня немного развеяться. Выставка проходила у меня на родине, в Италии. Художник, естественно, там обязательно присутствовал.
Я стоял у одного из полотен, внимательно его разглядывая и о чём-то задумавшись; вдруг ко мне подошёл молодой мужчина, на вид ему было лет двадцать пять-двадцать шесть — не больше. Внешность у него была не совсем обычной для японца, за исключением тёмных волос — цвет его кожи был схож с цветом светлой слоновой кости, а глаза были серыми. Незнакомец поинтересовался, что я думаю о картине, у которой я стоял. Я не знал, что это был сам Хибари Кёя — тот самый художник. Так как он скрывал свою внешность по известной только ему самому причине — интервью на телевидении давал, только повернувшись спиной к камере, фотографии его в газетах и журналах также были сняты с того же ракурса; я не знал, как выглядит художник. Наверное, именно поэтому и сказал правду. Ответил я, что картине чего-то не хватает; на его вопрос: “Чего?” — я не знал, что ответить, потому, как и правда не знал, чего не достаёт в картине, когда я на неё смотрел, я думал: “Работа отлично передаёт смысл, говорит обо всём, что хотел передать в ней художник, а краски подобраны идеально, но чего-то всё равно не хватает”. Мужчина странно на меня посмотрел после моего ответа, по его лицу можно было невооружённым взглядом увидеть, что он посчитал меня идиотом, но вслух этого не озвучил, а наоборот сказал, что я интересный человек, хоть и немного странный, и предложил потом встретиться. Я не обиделся на его слова, потому что уже давно догадывался, что я не просто странный, порою я чувствовал себя настолько феерическим кретином, что даже самому не по себе становилось. Для чего он хотел встретиться, я так и не узнал, потому что мы так, к сожалению, не смогли увидеться, ибо мой хиленький организм угораздило летом простудиться, и, так как были осложнения в виде синусита*, загреметь в больницу. Пока я валялся на больничной койке, выставка работ Хибари Кёи закончилась, и он улетел домой.
С момента этой непродолжительной, почти мимолётной встречи прошло уже почти полгода, но что-то меня до сих пор тревожит, какое-то непонятное, ранее неизвестное мне чувство. Я даже не знаю, как его описать. С одной стороны, когда я вспоминаю о встрече с этим удивительным художником, я чувствую некое безразличие, думая, что виделись мы всего лишь однажды и ничего в этом особенного нет, но с другой — почему-то при мысли о нём становится до ужаса приятно, а сердце словно наполняется каким-то необычным светлым теплом. Это такое чувство, которое ни с чем не сравнить. И я хочу, чтобы оно никогда не исчезало, хочу чувствовать это до конца своей жизни.
Чтобы получилось сохранить это чувство, я решил всё-таки встретиться с художником. У организаторов выставки узнал его контакты, что было немного проблемно, учитывая то, что сначала они отказывались их дать, ссылаясь на то, что они не имеют права давать посторонним людям конфиденциальные данные вроде адреса и номера телефона их клиентов. Но спасибо огромное моему другу, который хорошо знал директора картинной галереи, где проходила выставка, и который на неё меня притащил. Если бы не он, я не встретился бы с господином Хибари, и кто знает, смог ли бы я почувствовать когда-либо то, что чувствую сейчас. Когда я получил номер телефона и адрес художника, моему счастью не было предела, я был готов скакать от радости. Но я не стал подвергаться эмоциям и позвонил по только что полученному номеру. Я ещё никогда так не волновался и не продумывал диалог, как в тот момент. Я продумал всё от начала до самого конца. Необычные ощущения. Что же они значили тогда, я совсем не понимал.
Мои мысли прервал голос на том конце провода, когда после нескольких гудков сняли трубку. Это было так внезапно, что я даже немного растерялся.
— Моси-моси, — ответил низкий мужской голос.
После недолгого молчания я наконец-таки поздоровался и представился:
— Здравствуйте. Я Дино Каваллоне. Мы виделись с вами на выставке ваших картин в Италии. — Почему-то у меня складывалось впечатление, что меня не узнали. Так и было, пока я не извинился за сорванную встречу, на что художник ответил, что он всё понимает.
Это был один из самых недолгих моих телефонных разговоров, но именно он подарил мне больше всего радости.
Позже мы созванивались ещё несколько раз, пока я не понял, что разговоров по телефону мне недостаточно, что хочется немного большего. Тогда я решил открыть филиал своего книжного магазина в Намимори, в том городе, где жил Хибари Кёя. В тот момент я совсем не думал, что этот филиал может потерпеть фиаско, просто я не нашёл другого предлога, чтобы ещё хоть раз увидеть его, этого замечательного художника и просто прекрасного, как мне показалось, человека.
Когда я прилетел в Японию, в Намимори, я поселился в отеле и, как только подвернулся удобный случай, я сразу отправился к Хибари, по дороге зайдя в магазин и прикупив тортик к чаю. В поисках нужного дома я бродил недолго, посему как после нескольких улиц, куда я забрёл, я вспомнил про чудо техники — навигатор, встроенный в мой смартфон. Когда я подошёл к нужному дому, в моей голове проскользнула мысль: “А удобная ведь всё-таки штука, чёрт возьми”, — после чего я позвонил в дверь. Я так ещё ни разу прежде не беспокоился, даже волнение перед первым телефонным разговором с Хибари по сравнению с этим волнением — ничто. После недолгого моего ожидания дверь открыли. Художник был явно удивлён моим присутствием на пороге его дома, а меня шокировало его изумление. Некоторое время господин Хибари неподвижно стоял и смотрел на меня, как на Иисуса, спустившегося с небес прямо к нему во двор; сколько это длилось, я точно не знаю, но со стопроцентной уверенностью могу сказать, что он стоял, как вкопанный, не меньше трёх минут, после чего пригласил войти. Я кивнул головой и откликнулся на приглашение.
Войдя внутрь я был немного удивлён. Никогда бы не подумал, что у такого серьёзного человека, как Хибари Кёя, может быть такая милая прихожая. Когда входишь в дом, взору открывается передняя, отделанная в скандинавском стиле. Стены помещения были оклеены белыми обоями с зелёным орнаментом, пущенным по верху, пол был покрыт светло-коричневым паркетом. На каждой стене было по двери, которые вели в другие помещения дома: гостиную, спальню и кухню. На кухню мы и прошли. Она также была отделана в основном в светлых тонах. Паркет был такой же, как и в передней, стены были оклеены белыми обоями, на стене, противоположной двери, были два больших окна, из-за которых небольшое помещение казалось гораздо больше. Под одним из окон стоял небольшой обеденный стол и два стула, мебель была сделала из дубового массива. Также на кухне стояли холодильник, кухонный гарнитур и плита. Единственным ярким акцентом были висящие на стенах картины, автором которых был хозяин квартиры.
После приглашения Хибари я сел на стул, сказав:
— Я тут по дороге тортик к чаю купил. — А после улыбнулся, почесав затылок.
Хибари в это время полусидя опёрся на кухонную тумбу.
— Замечательно, — радостно ответил художник, пытаясь скрыть свои чувства, но вышло это у него не очень хорошо, а если быть точнее, то очень нехорошо, то есть, совсем не вышло. — Поставлю чайник. — Мужчина отвернулся, начав заваривать чай, позже набрал в чайник воды, включил его, при этом поддерживая беседу. — Вас ведь Дино Каваллоне зовут, верно?
— Да, верно. — Я снова улыбнулся и поставил коробку с тортом на стол. — И всё-таки вы замечательно рисуете! — В восхищении приоткрыв рот и разглядывая висящие на стенах картины, заметил я. — Мне очень нравятся ваши работы.
***
В тот момент я был счастлив только потому, что этот человек находился рядом со мной. Я не хотел, чтобы это когда-либо закончилось. Пока я обустраивал свой книжный магазинчик в Намимори, мы встречались с Хибари каждый раз, как только у нас появлялась свободная минутка. Через две недели после прибытия в Японию я вынужден был вернуться домой, но это не послужило веской причиной для прекращения нашего общения. С каждым днём мне всё больше хотелось быть рядом с этим человеком. Не знаю, почему, но меня к нему очень тянуло. Казалось, что он необходим мне, словно воздух, что жизнь без него вовсе не жизнь, а лишь жалкое её подобие. Но я хотел жить, по-настоящему жить, испытывая на собственной, как говорится, шкуре, все чувства и эмоции. Я понял, что пришла пора жить, а не существовать.
Тогда, спустя почти год после моего визита в Японию, я решил продать свой бизнес, бросить всё и уехать жить в Намимори. Кто-то подумает, что всё это лишь грёзы, утопия**, но мне тогда казалось, что это всё, что мне нужно в жизни в данный момент времени. Так я и сделал: я продал всё и, уладив все дела и попрощавшись с друзьями и родными, первым же рейсом улетел в Страну восходящего солнца. Это было единственное необдуманное решение в моей жизни, но сейчас, спустя много лет я понимаю, что этот безумный поступок был сделан мною ненапрасно.
Когда я только переехал, было немного сложно. Жильё я купил сразу, так как вырученных с продажи бизнеса было вполне достаточно. Трудно было устроиться на работу, потому что я знал японский язык лишь на базовом уровне, а с ним постоянно жить и работать в Японии было невозможно, ведь многого, о чём говорили мне люди, я попросту не понимал. И вследствие того, что с бизнесом я решил для себя больше не связываться, а по второму образованию с таким знанием языка меня не приняли бы на работу. Второе моё образование — педагогическое, — если быть точнее, я помимо бизнесмена ещё и учитель итальянского языка; после курсов по изучению японского я наконец-таки был принят на работу в Среднюю школу Намимори.
***
Помните, я говорил ранее, что Хибари Кёя показался мне замечательным? Так вот, я ничуть не ошибся насчёт этого человека.
Когда я переехал на постоянное место жительства в Намимори, мы сдружились с художником ещё сильнее прежнего, наши дружеские встречи стали очень частыми, а со временем переросли в свидания. Никогда раньше я не подумал бы, что Кёя может быть таким заботливым.
В первую зиму, когда я жил в Намимори, я ездил с классом, у которого был классным руководителем, на экскурсию в музей. После экскурсии ребята уговорили меня пойти с ними на каток, оставлять без присмотра мне их было нельзя, а время для веселья ещё немного оставалось. И веселился я до такой степени, что забыл про свой хилый организм и слабый иммунитет, и, так как был одет не очень тепло, да и, наверное, смена климата сыграла в этом немалую роль, очень сильно заболел: сначала всё было достаточно безобидно — врач-терапевт поставила диагноз “острый тонзиллит***”. Думал, что вылечусь дней за семь-десять и пойду на любимую работу, да не тут-то было. Такая на первый взгляд распространённая и легко излечимая болезнь дала неимоверные осложнения. Прошло с того момента, как заболело горло, дня три — не больше, и меня покинул слух. Покинул совсем, я абсолютно не слышал. Я опять пошёл, он опять выписал мне какие-то пилюли, не помню уже их названия, но не суть важно, главное, что они подействовали. Только-только слух начал возвращаться, как заболели зубы и кости. Три недели болезни были для меня сущим адом. Если бы не Хибари, я бы точно помер.
Он так заботился обо мне, как никто и никогда. Художник навещал меня каждый день, хотя если быть предельно честным, навещал он в эти дни свой дом, дабы поухаживать за цветами, а у меня он жил. Именно Кёя готовил для меня, убирался в доме, ходил мне за лекарствами. Он возился со мной, как с ребёнком, и мне это почему-то безумно нравилось. Это буквально сводило меня с ума, и я полюбил этого человека за этот относительно короткий срок настолько сильно, насколько я был способен. Мне не хотелось его никогда отпускать. С одной стороны, я хотел скорее выздороветь, чтобы больше не нагружать Кёю заботой о себе, а с другой — мне совсем не хотелось поправляться. Мне так нравилось всё, что было со мной в эти дни: как Хибари интересовался о моём самочувствии, как он измерял мне температуру, когда я говорил, что оно не очень хорошее, и как он печально вздыхал, когда видел, что цифры на градуснике долгое время не опускались ниже “38,5°C”, как он пытался снизить её всеми известными ему способами и как расстраивался, когда понимал, что все его попытки тщетны, как приносил мне в постель завтраки, обеды и ужины, потому что мне было из-за болезни тяжело подняться и дойти до кухни, чтобы поесть.
Он был настолько заботливым, что мне наконец удалось вспомнить маму, образ которой я уже много лет никак не мог восстановить в своей памяти, потому что она умерла от рака печени, когда мне было всего четыре года.
***
Прошло пятьдесят лет с тех пор, как я обрёл смысл жизни, и один день — как потерял. Этот человек был единственным, ради кого я мне стоило не покидать этот мир. Но его у меня почему-то забрали. Я уверен, он сейчас в Раю, смотрит на меня с небес взглядом, полным любви и нежности, и говорит мне, что я могу быть счастливым и без него. Но я не могу. Кёя, спасибо за полвека настоящей жизни, настоящего счастья.
