HelloGoodbye

POV Лагутенко Нет, я, конечно, ничего не имею против тигров. И уж конечно я ничего не имею против Михайловского театра. И против Наоми Кэмбл. Упаси Господи, против нее в особенности! Ничего не имею против Путина, Леонардо ди Каприо, Харрисона Форда, китайцев, огромного душного зала, против людей, которым нужно будет вежливо сказать «Здравствуйте, как поживаете», или « How do you do» или «你好，你好嗎？»* . Ничего не имею против того, чтобы в стотысячный раз сказать, что да, ебентяи вы склерозные, я ЗНАЮ китайский. Ничего не имею против Санкт-Петербурга и проклятущего дождя, против линз, от которых чешутся глаза, но «ты же в них такой очаровашка, Илья!». Словно мужику, которому, прощу прощения, скоро стукнет полвека, полагается быть «очаровашкой»! - Да куда ты прешь?! Тупух! Это мой лоб бьется о переднее сидение, когда водитель резко давит на тормоз своей ебентяйской ногой, чтобы не впилиться в задницу темно-синего Лексуса. Или не Лексуса, вот честно, мне оранжево на это. - Простите, Илья Игоревич. Я ворчу, посылаю к такой-то матери водителя своего и водителя Лексуса. Лексус-хуексус. Лоб болит. Откидываюсь назад и с шумом выдыхаю. Я не злой, что вы. Просто раздраженный. До ужаса. Смотрю на часы, что на панели управления. Панель управления. Как в самолете. Как в танке. На танке мы бы и то быстрее добрались, ей-богу. - Мы опаздываем, - говорю. В моем голосе барские нотки. Ууу, какой я брутальный. - Делаем что можем, Илья Игоревич, - хрипло говорит водитель, и в его голосе, разумеется, ни одного ебаного грамма сожаления. - Блядские пробки, - выношу свой вердикт и устраиваюсь поудобнее. Закрываю глаза. Конечно, я немного волнуюсь. Конечно. Волнуюсь. Перед каждым выходом на сцену волнуюсь. А ведь мне давно уже не 17. Хочется курить. Питер цвета воды в тазике, когда в ней замачиваешь черную вещь. *** Примечание: * "Здравствуйте, как поживаете?" (кит.) *** POV Leo Санкт-Петербург встретил. Вот на этом и остановимся, и на том спасибо. Две экстренные посадки в Нью-Йорке и Хельсинки, о них потом будут статьи в Интернете и заголовки в газетах. Только вот ни один журналюга, который потом об этом напишет, я уверен, не испытывал того, что испытали пассажиры этих самолётов. И я. Ну да ладно, пережил – и слава богу. Будет что вспомнить. Собственно, в Россию я приехал на Международный форум по вопросам спасения тигров. Какие-то выступления политиков, концерт, Наоми, Харрисон…Очередная лабудень, где нужно сидеть и делать умное лицо. И это после миллиона долларов, которые я отвалил им для тигров! Могли бы хоть избавить от этой официальщины, так нет же. Хотя бы покормят, надеюсь. Когда вышел из самолета – сразу дыхнул в лицо мороз. Холодрыга. Хоть машина забирает. Надеюсь, она не застряла где-то в дороге. Господи, как же я устал. Насладиться вечерним пейзажем была возможность. Из окна машины. Через запотевшее стекло были видны огни фонарей, очертания зданий, другие машины…В общем, не везёт, так не везёт. До отеля доехали быстро, сообщили, что форум через полтора часа, так что, они меня заберут ровно через час. В спешке приведя себя в порядок и немного полежав, я понял, что время уже поджимает и спустился на ресепшн. Там меня уже ждали, карета, как говорится, была подана, так что, к счастью, через пятнадцать минут мы были в театре. «Михайловский», как сказал водитель. Mikchailovsky. Надо запомнить. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я вошел в зал театра, так это то, сколько там было представителей восточных национальностей. ПОЛЧИЩА! - Mr Di Caprio, let me see you to your seat. Я кивнул. Поприветствовав Харрисона Форда кивком и улыбкой, я пробирался за молодым человеком к своему месту. POV Лагутенко Знаете, что? Есть такое мнение, что со сцены, мол, зала не видно. Типа, темно. И что выступающие всегда смотрят чуть поверх голов сидящих на последнем ряду. Ну, вы все это знаете, все пели в школьном хоре. Я, по крайней мере, пел. Короче, я это к тому, что враки это. Что я отлично вижу многих из них. И, честно говоря, не скажу, что я так уж этому рад. Про себя я до сих пор называю Владимира Владимировича «Президент» - не специально, просто не могу запомнить до сих пор. Глупо пытаться вбить новые мысли в голову человеку, когда ему скоро стукнет полтинник. Впрочем, я преувеличиваю. Преувеличила со своими каблуками и Наоми. Я чувствовал себя мальчиком рядом с ней, когда пожимал и целовал ее узкую руку. Подумал о том, как мы будем смотреться на сцене. И вздохнул. Так вот, со сцены, говорю, прекрасно видно всех. Честное слово. Ну хорошо, не всех, но многих. И это очень даже неплохо, и я очень даже этому рад, потому что вижу, как они улыбаются, когда я шучу, а это, признайте, всегда приятно. Только потом, когда я – хорошо, ладно, не я, а мой фанерный голос – запевает, я замечаю его. И я перестаю радоваться, что со сцены все видно. "Сам себе считаешь, Сам себя решаешь. Всё было бы отлично, Но раны-то зияют" Слушаю себя, не забывая по привычке открывать рот. Я смотрю на него. Конечно, я смотрю вроде как чуть выше головы последнего из сидящих…Черт. Кого я обманываю? Уж всяко не кого-то, кто хоть раз в жизни был в Михайловском – а я, кстати, тут не впервые. Ну да, кинул понт. Ну так вот, тут непонятно, кто сидит последним, из-за этих балконов и всякого такого. Я еще с «Маленького принца» это запомнил. "Вроде что обиженный, Только незнакомый совсем. Пойми, такой странный: Мы все одной саванны" Ну да. Я смотрю на него. А он смотрит на меня. Конечно, он забудет мое лицо, как только я уйду со сцены. Конечно. Забудет. У большинства людей чертовски плохая память на лица. У меня так уж точно. Я отлично вижу его глаза. Они внимательные и умные. Такие же, как были у него в этом последнем фильме. Как его? Правильно, «Inception» В ушах у меня звенит. Это не от страха. Это даже не сбой в работе этих маленьких наушников. Мне хочется закрыть глаза. Мне хочется, чтобы он не смотрел на меня. Вообще, часто так было, сами понимаете. Я имею в виду, вылупится на тебя какой-нибудь псих с самой первой минуты концерта, и так и не отрывает глаз. Я понимаю, многие так делают, но именно так по-особенному. У меня мурашки от этого. И думаешь «А вдруг он увяжется за мной и пойдет до самого дома?» Однажды один парень целый год писал мне письма. И, черт побери, ему бы режиссером порнофильмов быть, я вам отвечаю. Ну, думаю, жене не стоит знать, что я до сих пор храню эти письма. На одном из них есть участок, написанный его спермой. Чтобы его прочитать, нужно было подержать листок под флюоресцентным светом. Возвращаясь к Ди Каприо. Ну, он всяко не из этих. Просто ему интересно. Ну разумеется, это так. Я немного перевожу дух. Мой голос поет: "Остались только мы на paстерзание-ее Парочка простых и молодых тигрят" Он смотрит на меня. И смотрит, и смотрит. "Руку ниже бедрa, он как столб Смотрит в щелочку штоp на отрез" Мне уже нехорошо, честное слово. Он улыбается. А я, знаете ли, прекрасно помню ,как выгляжу, распевая эти безумные «Ла-ла-ла-лай, ла-ла-ла» Я еще мальчишкой был, а мне уже взрослые мужчины писали письма. Честно вам говорю. Что-то вроде «Так хочется твою письку пососать» А я что? Я ничего. У меня, конечно, иногда встает на таких песнях - вроде «Утекай», или там «Музыканта», или еще чего такого - от осознания того, что я выгляжу так, словно сейчас кончу. Осознание собственной привлекательности вызывает привыкание, а иногда и зависимость, вот что я вам скажу. "don't you want somebody to love don't you need somebody to love" А он глаз с меня не сводит. Да и я с него. И, черт бы его побрал, он потрясающий, честное слово. POV Leo «…ведущие форума Наоми Кэмпбелл и Илья….!» Честно сказать, я не запомнил, как его фамилия. У русских вообще всё сложно – сложные фамилии, названия, вторые имена, дающиеся от отца. Mikhalovsky. Чтобы запомнить название этого театра, честно скажу, я пару раз нагнулся с вопросом о названии к моему соседу, сидящему справа, извиняясь за навязчивость. А потом даже в телефоне записал. Не знаю – зачем. Хотя бы просто для себя или же для потомков. «I was in St-Petersburg at the Mikhailovsky Theatre. There was the forum about saving tigers», - гордо буду повествовать я внукам. Так вот, я не запомнил, как фамилия этого мужчины. Да и, честно говоря, имя запомнил только потому, что в итальянском фильме, где играл Челентано, вы, наверное, видели – «Укрощение строптивого», главного героя звали Илия. Его и играл Адриано. Пророк Илия. Беспорочный. Этот, почему-то хочется назвать его фруктом, был каким-то…не знаю, как его описать. В США я каких только не встречал людей – и исколотых пирсингом, и растатуированных до невозможности, и разодетых по последней моде, и пятнистых, и худых до дикости, и толстых до ужаса, а этот…А он, собственно, не представлял ничего особенного. У него, правда, был шарфик, очень цветной, почти женский. Но обычный серый костюм…Я пытался понять, что в этом человеке меня так привлекло. Чуть длинноватые волосы, миловидное лицо, на котором уже были морщины, хотя, кажется, он ненамного меня старше…Какой-то то ли детский, то ли взывающий к жалости взгляд. И улыбка. Ну не назовешь этого человека безумным красавцем! Не назовешь! Рядом с ним стоит Наоми, вот она красивая женщина. Только почему-то мне всё больше и больше хочется смотреть на него. «Настоящий мужик!» Я улыбнулся, когда российский премьер-министр меня так назвал. Хоть один человек мне посочувствовал. У него, этого Илии, своеобразная манера пения, надо сказать. «Лео, не морщься, будет морщинка некрасивая между бровями!», - так мама любила говорить, когда я внимательно кого-то слушал или задумывался над чем-то серьёзным. Я не мог даже усилием воли разжать эту складку, когда смотрел на сцену. Особенно, когда Илия там выступал. Я правильно назвал его имя? Или его звали немного по-другому? - Илья Игоревич, через сколько едем? - Сейчас, подожди меня в машине минут 15, я скоро приду. - Хорошо. Видимо, немного не так. Не Илия, там какой-то другой звук в середине. Я совершенно не понял, о чём он говорил с мужчиной, но по тону можно было понять, что это подчиненный Илии. Водитель, наверное. Он махнул рукой в сторону выхода, и мужчина кивнул. Видимо, угадал. Илия не сводил с меня удивленный взгляд, поэтому-то и отпустил водителя. Потому что увидел меня. Я стоял немного в стороне, почему-то во мне играла нерешительность, даже поняв, что он меня узнал. Я поджал губы в улыбке и засмеялся, делая первый шаг. Он улыбнулся тоже. Потом решительней. Ешё. И подошёл. - Здравствуйте, меня зовут Лео, - я протянул руку. Мы оба засмеялись. - Очень приятно, меня Илья. - Илия? - Илья. Да не важно, если вам неудобно, то зовите Илия, без разницы. Он откинул волосы назад. И что-то в этом жесте было такое. Какое-то крутое. Даже круче «Титаника», собравшего миллиард и девятьсот миллионов долларов. Гораздо круче. - Мне очень понравилось ваше выступление, шикарное! Если честно, никогда не слышал подобной музыки. А что это за жанр? - Рокапопс. - I’m sorry? - Ro-ka-pops. Ну, это когда стёрта грань между роком и поп-музыкой. - Ясно. И видно было, что ему хочется домой и спать. Но эта вежливость в глазах, эта уставшая улыбка не давали ему пасть низко и послать меня куда подальше. И не причём тут степень известности. Я выглядел совсем мальчиком перед ним. *** Морозец по крыльям, холодные ножки, Исходят истомой, Охмелевшие кошки. *** POV Лагутенко Ну, вообще-то, он оказался довольно мил и при ближайшем рассмотрении. Мне очень нравилось, как он произносит мое имя. «Илйа», или что-то в таком же духе. Меня кто-то похлопал по плечу, поздравил с «отличным концертом, ты был очарователен!». Я не слушал. Я не слышал. Я говорил с Леонардо ди Каприо, мать его за ногу! Ух, нет. Мою мать. И еще Лео. Просто Лео. - Вы действительно заинтересованы в этих тиграх, - говорю, потому что нужно же что-то сказать. Ему, видимо, кажется, что он сильно отвлекает меня. Или что я устал. Допускаю, что могу выглядеть именно так. Когда спишь по 5 часов ночью и носишься, словно на тебе штаны горят, днем, то никакой грим не поможет, уж поверьте мне. Так что если кто-то хорошо выглядит – то он и вправду так выглядит. Лео выглядит очень хорошо. Просто чертовски хорошо. Он говорит что-то о том, как увидел этих тигров, и как влюбился в этих тигров, и как жить не мог, пока не отвалил кучу денег в спасение этих тигров… Плавали, знаем. Специально употребил слово «тигры» кучу раз. Когда мы пожимали друг другу руки, ладонь его была такой же, как и у меня – жесткой и чуть влажной – признак нервной натуры. А еще он как-то так тихонько провел пальцами по моим – так, что у меня по хребту засуетились, как актеры перед выходом на сцену, мурашки. И не только по хребту, будет врать-то. И вот я, значит, стою, смотрю на ЛЕО, и говорю с ним о, блять, тиграх. О тиграх! Святые угодники. - Пойдемте ко мне в гримерку, - говорю совершенно неожиданно даже для самого себя, а для него и подавно, наверное. Или нет? Он кивает. Ну конечно, он кивает. Он младше меня на полдюжины лет, а выше. А лучше. И красивее. И фанатов у него, поди, раз в четыреста больше. - У вас в России столько поклонников, - говорю, когда мы идем вместе по коридорам и лестницам, где не так чтобы пусто, но, скажем там, немноголюдно. Так, что можно даже не повышать голос, не боясь не быть услышанным. Тавтология. Он пожимает плечами и улыбается. Понимаю, что говорю слишком много. Понимаю, что хочу снова взяться за его руку. Она больше моей. Длина члена – три длины большого пальца. - А у меня за границей немного, - продолжаю нести околесицу. - Одним прибавилось, - улыбается. У него ахуенная улыбка, знаете ли. И заходим внутрь. Я закрываю дверь ,не забыв поблагодарить небеса за то, что сегодня они благосклонны к педикам. Я сказал «педикам»? Вам послышалось. Здесь не слишком-то много места. - А о чем ваши песни? – он осматривается, и мне почему-то кажется, что я выгляжу ну совсем уж глупо. Как Квазимодо перед Клодом. Честно говоря, мне всегда больше нравился школяр. Как его, Жеан? - О… разном. В голове вдруг всплывает собственное: «Хочешь ты меня орально…» Ту-ту-ру. - А та, вторая? - Называется…Что-то вроде «Run away», - говорю. Мы стоим и смотрим друг на друга. Мне жарко, но не могу же я просто сказать «It’ hot here» и снять пиджак. - А как будет по-русски? - Утекай. - Утъе…what? Я начинаю хохотать. Во все горло, хоть и понимаю, как это невежливо. Он тоже начинает смеяться, а потом вдруг прижимает длинный свой палец к моим губам. Я замираю. Все нервы моего дрожащего от странного озноба организма – на узком участке, где наши тела соприкасаются. Твоя не моя Остановка – тело Просто в коридоре кто-то прошел. Угу. А в штанах у меня просто кто-то встал. Судорожно выдыхаю и вдруг понимаю, что терять нечего. Hас с тобой твой дpуг не увидит вместе Мы ляжем по pазные стоpоны полос Я осторожно облизываю губы. Конечно, его палец тоже удостаивается этой чести – познакомиться с моим языком. Здравствуйте, я Язык! Хау ду ю ду? Бляяя. Если что – я просто облизнулся. Ну я виноват, что он держит палец у меня на губах? Ведь, когда у вас гости, и вам хочется чего-то естественного, вроде как воды выпить, вы ведь не стесняетесь. Вот и я…Я что? Я ничего. Просто я начинаю вылизывать его палец. Этот. Потом еще один. Он молчит. Я боюсь, честно говоря, смотреть на него. Оттолкнет, подаст в суд, мировой скандал, пресса, развод с женой… Молюсь, оставьте мне шанс Поцеловать дочь Вдруг мягко высвобождает свою руку, и я замираю, мне жутко, меня трясет. Он запускает обмусоленную старательным мной руку мне в волосы, а потом вдруг за затылок притягивает к себе. Ну, конечно, не совсем «вдруг» - Янецелуюсь, - скороговоркой выдыхаю я за миг до того, как он целует меня. Я не думаю о том, скольких женщин и мужчин он перецеловал за свою жизнь. Я не думаю даже о том, что тайком от знакомых и вообще всех смотрел как-то раз «Полное затмение» и прикусывал губы, думая о том, как же дьявольски красив Артюр Рембо . И это было еще до «Титаника», про него я вообще молчу. Я не заплакал тогда только потому, что не заплакала моя тогдашняя подружка, а сейчас…Сейчас вот я…Был Розой… Он сосет мой язык. Он просовывает руку мне под рубашку. - И правильно, не целуйтесь, - говорит он совершенно спокойным голосом. Говорит, ясное дело, потому, что занятые рты на миг получили передышку, чтобы их владельцы могли вдохнуть чутка Земного воздуха. А мы что, еще на Земле? Нарушай, сестричка, нарушай Наша электричка Остановка – Рай… О, Рай. Думаю я. Не думаю я. Я расслабляю его галстук, он помогает мне, наши пальцы путаются, я вылизываю его губы, его эрекция упирается мне куда-то в тазовую косточку – он выше меня. Я припадаю к его шее. Он пахнет чем-то до охуения дорогим, чем-то немного резким, чем-то, кем-то, собой, наверное. На шее бьется маленькая жилка, ее и целую, и прикусываю его кадык, а потом присаживаюсь на корточки. Только брюки забыл поддернуть, вот незадача, растянутся. Типа, я так думал. Ага, сейчас. А вы бы думали, скажете. Могу вам сказать, что вся эта чушь про большой палец – чушь. Чушь равно чушь, ясно? Господи, Мария, Иосиф, кто там у вас слушает мольбы педиков, спасибо вам за то, что у меня нет рвотного рефлекса. Мои волосы прилипли ко лбу. Он там, наверху, бормочет что-то на своем английском, впрочем, сейчас я понял бы его, даже если бы он говорил на чешском или там языке индейцев майя. Ощущение у меня такое, что я сейчас сотру губы в кровь. На миг отрываюсь от своего занятия, Лео при этом что-то невнятно стонет, а я облизываю пальцы и продолжаю. Пальцы облизал хитрый я, разумеется, не просто так. Через несколько секунд они, эти пальцы, у него в заднице. Он стонет и дергается, так, что его член, наверное, сейчас видит чуть ли не мой желудок. Ну, по ощущениям все именно так. По ощущениям еще много чего. Например, то, что у меня сводит живот, когда я слышу его невнятные стоны и всхлипы. Так вот, мои пальцы долбятсяв его простату, а сам он явно изо всех сил сдерживается, чтобы по-тупому не отыметь меня в рот. Ему явно этого хочется, и, кажется, ему уже до ужаса хочется еще кое-чего, ну же, давай… Ага, угадал. Сплевываю себе на ладонь, а глаз не поднимаю. Неизвестно, кто из нас дышит чаще, я со своим хроническим насморком или он со своим непроходящим стояком. Он сползает по стене. На его когда-то ужасно смазливом лице – мелкие капельки пота. Я тянусь к нему и касаюсь губами лба. Еще раз. Еще. Собираю языком эти соленые точки. Веки. Виски. Щека. Губы. Он притягивает меня к себе так неожиданно и так резко, что я, не удержавшись на носках своих уже немного запылившихся ботинок (я по-прежнему сидел на корточках) падаю на него. Ему, наверное, наплевать. Или я не такой уж тяжелый. Не знаю, никогда не сидел на эрекции самого себя. А на его… На его сижу. Иди ко мне, я буду, Как жизнь твоя Он целуется так, словно рожден для этого, честное слово. Это нечто на его лице –слишком длинное для щетины и слишком короткое для бороды – щекочет мне губы. - Ты… невероятный… - бормочет. Я ухмыляюсь. Больше мы не разговариваем, потому что дальше он делает что-то совсем уж запредельное. Его пиджак – он уже давно на полу, а теперь рядом лежит и мой собственный. Лео целует меня в шею, мне щекотно, и я, наверное, смеюсь, и тогда он опускается ниже. Потом еще ниже. Ну нет, дальше ни за что. Я нахожу его губы своими, бесстыдно крадя еще один поцелуй. А потом я встаю с него – очень резко, у меня и самого кружится голова. POV Leo Он встал так быстро, что я даже сначала испугался. Я хотел посмотреть ему прямо в глаза, но, кажется, он совсем не собирался на меня смотреть. Он собирался уходить. - Эй… ты чего? Мне было немного трудно говорить, после оргазма я постоянно мучился одышкой. Ну, как и все. - Я обещал водителю быть через пятнадцать минут. Прошло двадцать три. Я опустил взгляд чуть пониже ремня его джинсов. - И как ты собираешься идти… в таком состоянии? Илия щёлкнул языком и, не секунды не задумываясь, снял с себя свитер, повязав его вокруг талии. - Всё равно видно, - я поморщился, - и ты же не собираешься идти полуголый. Накинь пиджак. Он осмотрелся и нашёл свой, валявшийся в углу, пиджак. Затем Илия нашёл чью-то ручку на столе, видимо, забыл кто-то из персонала. Потом, порывшись у себя в сумке, достал книжку Джона Апдайка. - Распишись, - протянул мне книгу и ручку. - Но я же… - Распишись. Книжка Женина, но я думаю, простит. Я расписался. - Чья книжка? - Нашего басиста, - ответил Илия, закрывая колпачок ручки, - ну, бывай. И, прикрываясь Апдайком с моей росписью на обратной стороне и фразой «С наилучшими пожеланиями Илие», он вышел из гримёрки. Надо и мне собираться, а то ещё зайдёт кто. М-да, какие же всё-таки, русские, исполнительный народ.