Папа

У меня никогда не было папы. Нет, конечно, он где-то был, но конкретно, в моей жизни его не было. Может быть, я бы так и прожил всю свою жизнь безотцовщиной, но моя мама с завидным упорством старалась меня осчастливить. Вернее, себя. Здесь нужно сказать несколько слов о моей маме. Есть женщины, которые, в первую очередь, мамы, а потом уже все остальное. Моя же мама была, в первую очередь, женщина, а мама… Мамой она была периодически. В основном тогда, когда из ее жизни очередной мужчина уже ушел, а новый еще не появился. Как-то, после ухода дежурного «папы», я спросил ее, зачем она меня родила. «Так получилось, - со смехом ответила мама. - Я была молодой и глупой». Вот так. Из-за ее глупости я появился на свет. Я должен ее благодарить? Я уже потерял счет всем этим дядям, которые регулярно появлялись в нашей квартире, задерживались на какое-то время, и так же регулярно исчезали. Когда я был совсем маленьким, я послушно называл папой каждого из них. Старался быть хорошим мальчиком и горько плакал каждый раз, когда они уходили, а мама, рыдая и заламывая руки, кричала, что это я во всем виноват, что из-за меня она не может найти своего счастья, что я отпугиваю от нее мужчин. Потом она успокаивалась, неумело пыталась заботиться обо мне и говорила, что ей, кроме меня, никто не нужен. В такие моменты я был счастлив. Мне так хорошо было сидеть по вечерам рядом с ней, разговаривать о всяких детских глупостях, чувствовать ее ласковые прикосновения и думать, что так будет всегда. Но эта идиллия продолжалась ровно до того момента, пока на нашем безоблачном горизонте не появлялся новый дядя и все повторялось опять. Время от времени меня отправляли с вещами то к маминым родителям в деревню, то к тете Вале, маминой старшей сестре. Бабушка кормила меня вкусной домашней едой, дед брал с собой на рыбалку и учил ухаживать за деревьями в саду и немногочисленным хозяйством: козами, поросятами и гусями. У тети Вали был противный толстый муж, который называл меня ублюдком и лупил ремнем при каждом удобном случае, и двое сыновей немного старше меня, которые постоянно толкались, дрались и щипались, а так же сваливали на меня всю вину за свои шалости. Тетя Валя, очень добрая, но, какая-то, усталая и задерганная женщина, называла меня сироткой и обращалась со мной очень ласково, но ни разу не посмела защитить от своего идиота - мужа. Мне кажется, что она боялась его едва ли не больше, чем я. Я жил у них неделю или месяц, а вернувшись домой находил там еще одного дядю, которого мама радостно представляла мне, как нового папу. - А это мой сынок Павлуша, - ласково гладила она меня по голове. – Вы обязательно подружитесь. Сынок, - подталкивала она меня в спину, - иди, поздоровайся с папой. Я улыбался и протягивал руку для приветствия. Некоторые мужчины сжимали мою маленькую ладошку, другие просто трепали по голове или хлопали по плечу. Были и такие, кто игнорировал меня и тут же уводил маму в сторонку со словами: «А ну-ка, пошли, поговорим…» Результатом таких разговоров могло быть или исчезновение «папы», или мое временное переселение к родственникам. Где-то с восьми лет я перестал называть маминых мужчин папами. Это стало еще одним поводом для ее истерик, но к тому времени я уже понял, что папа – это нечто иное, чем просто человек с грубым голосом и щетиной на щеках. Их было много, но некоторых я запомнил очень хорошо. Например, дядя Слава. Он был полицейским, постоянно давал мне подзатыльники, пугал своим пистолетом и приводил в наш дом незнакомых женщин, когда мама была на работе: «Расскажешь мамаше – убью». Его большой волосатый кулак лучше всяких слов убеждал меня в необходимости молчать. Еще был дядя Ваня. Он был убежден в том, что детей нужно воспитывать ремнем или палкой. Этот метод воспитания он применял и к женщинам, и мама часто ходила на работу с замазанными коричневым кремом синяками и ссадинами. Мои синяки она не считала необходимым маскировать, поэтому дядей Ваней очень скоро заинтересовались наши родственники и школьные учителя. Дядя Сережа очень хотел жениться на маме. Он постоянно твердил о необходимости официально оформить отношения, таскал мне шоколадки, дарил маме цветы и непременно хотел прописаться в нашей квартире. Когда он узнал, что владельцем наше трехкомнатной квартиры в хорошем районе является дедушка, то сразу потерял к маме всякий интерес. Сразу же после дяди Сережи появился дядя Коля. Он был очень веселым и общительным человеком. Его многочисленные друзья постоянно ошивались у нас дома, пили водку, курили, ругались матом, а потом били посуду и ломали мебель. Дядя Коля ушел от нас не по своей воле. Его забрал вызванный соседями наряд полиции во главе с дядей Славой, который обругал маму ужасными словами и по старой памяти отвесил мне подзатыльник. Некоторое время мама был одна. Она уволилась из больницы, где работала санитаркой, и, внезапно, устроилась на должность администратора местной гостиницы. Бабушка говорила, что ей несказанно повезло получить такое место, и она должна за него держаться, и, наконец-то, взяться за ум, и думать о ребенке, то есть обо мне, а не о хахалях. Тетя Валя принесла ей кое-что из своей одежды. Там были очень красивые платья и кофточки. Они были почти новые, некоторые даже с этикетками. - Валюша, ну зачем ты?! – Мама с горящими глазами перебирала все это великолепие, так как, за время пребывания в нашем доме дяди Коли, шкаф с ее одеждой непонятным образом опустел. Пропали также ее золотые украшения, кое-что из посуды и бытовой техники, но мама строго - настрого запретила мне об этом говорить. - Да зачем оно мне? – вздыхала тетя Валя. – Я и не выхожу никуда. А тебе нужно хорошо выглядеть. Ты ведь теперь не санитарка. - Ну, слава Богу! – гудел тетивалин муж. – Может, хоть теперь за ум возьмешься, лахудра. Все мозги уже проебала, блядина. Только, учти, если опять за старое примешься, ублюдка своего больше к нам не отправляй. Не собираюсь я этого байстрюка кормить, пока та шароебишься! - Не смей оскорблять меня в моем доме! – взвизгнула мама. – Ты лучше на свою Вальку посмотри! Она уже на женщину не похожа! Как рабыня на плантациях! - Баба должна работать! Чтоб всякая херня в голову не лезла. Все вы шлюхи! Тетя Валя горестно вздыхала и гладила меня по голове. - Ничего, ничего, Пашенька, не бойся, покричат и перестанут, все наладится, все будет хорошо, сынок… - шептала она. А мне от этого ее «сынок» становилось тепло на душе, и верилось, что скоро, действительно, все наладится. Целое лето мама прилежно трудилась на своей новой работе. Летом в наш маленький приморский городок съезжаются целые толпы курортников, поэтому работа кипит. Тетя Валя с мужем держали небольшую лавочку с сувенирами и всякими пляжными штучками: зонтиками, шезлонгами, надувными матрацами и прочей ерундой. Их дети с утра до вечера таскали по пляжу в больших клетчатых сумках бутылки с пивом и вареных раков. Поэтому весь сезон они проводили на побережье. Даже ночевали там же, в лавке, на надувном матраце. Бабушка с дедушкой торговали фруктами и овощами со своего огорода. Мама допоздна задерживалась на работе, иногда вообще ночевать не приходила. Мне кажется, что она совсем про меня забыла. По крайней мере, еду мне привозила бабушка или тетя Валя, если ей удавалось ненадолго вырваться из-под опеки своего мужа и детей. Иногда меня подкармливали соседи. Я целыми днями слонялся без дела по городу и, как-то незаметно, примкнул к одной компании. До этого у меня не было друзей, я всегда был одиночкой. Мне было весело с моими новыми знакомыми. Они все были почти взрослыми и крутыми. Меня они называли «пиздюк» или «пизденыш». Я сначала обижался, а потом просто стал делать вид, что это не про меня. Мы носились по городу, в поисках заработка: предлагали свои услуги на рынке в качестве грузчиков, ошивались возле гостиниц, помогая приезжим с их многочисленными баулами, терлись на вокзале, свели знакомство с некоторыми таксистами и направляли приезжих именно к своим знакомым, за что получали небольшую плату от довольных водил. Самый старший из нас, восемнадцатилетний Олег, работал ночным сторожем на пункте приемки металлолома, и по вечерам он гостеприимно распахивал перед нами двери своего задрипанного вагончика. Мы с шиком спускали заработанные деньги – на выпивку и сигареты. Я, в свои неполные тринадцать лет, впервые открыл для себя мир алкоголя и никотина. В программе были так же легкие наркотики, попросту говоря «трава», но я до жути боялся «травы». Я понимал, что все, что мы делаем - неправильно и незаконно, но отказаться от этой сомнительной компании и потерять единственных людей, с кем я мог общаться, было выше моих сил. Поэтому я, твердо отказываясь от «травы», накуривался до тошноты обычных сигарет, так, что даже пиво в горло не лезло, и осоловелыми глазами смотрел на своих приятелей, которые залихватски пили водку, шмалили «косячки» и базлали несмешные и непонятные анекдоты. Иногда ребята приводили на наши посиделки девчонок, напаивали их, накуривали, и уводили за вагончик, где под навесом из маскировочной сетки стоял скрипучий топчан, покрытый грязным матрацем. Так, в трудах, заботах и развлечениях пролетело лето. Разъехались курортники, и мама, наконец, вспомнила о доме. Как оказалось, первое сентября уже завтра, а у меня нет ни одежды, ни школьных принадлежностей. Тетя Валя втихаря от мужа принесла мне старую одежду моих братьев: довольно поношенные брюки, рубашки, спортивные костюмы, батники, свитера и куртки. Были там и разбитые кроссовки и несколько пар туфель с поцарапанными носами и оборванными шнурками. - Ребятам все - равно мало, а Пашенька, может, еще поносит какое-то время, - говорила тетя Валя, будто извиняясь за неприглядный вид «подарков». - Да ладно, сойдет, - отмахивалась мама. – Не на свадьбу же. Хотя, вы, родственнички, могли и раскошелиться для племянника. Все лето бабло гребли на побережье. - Ох, какое там бабло… Сейчас знаешь, как сложно? Закупка повысилась, аренду подняли, и бензин, и патент… Да что там говорить… - Ну да, ну да, рассказывай! Скажи лучше, что муженек все деньги отжал! А ты, дура, все лето на него горбатилась. Бросай его к черту, ты себе лучше найдешь! - Как ты? – Тетя Валя прямо посмотрела на сестру. В ее глазах стояли слезы. - Так, хватит! – Мама хлопнула ладонью по столу. – Еще ты меня будешь учить! Хватает мне учителей! Вали отсюда, не нужны нам твои подачки. Пусть твои ушлепки в этих обносках ходят, а я Пашеньку, как принца одену! Иди-иди, давай. Благоверному своему указывай, меня нечего учить. Мама стала выталкивать тетю Валю из квартиры и пихать ногой сумку с принесенными вещами. - Вещи-то оставь… - На черта мне твои вещи! Когда за тетей Валей захлопнулась дверь, мама бросилась к телефону и принялась названивать подругам и жаловаться на сестру-дуреху. Я осторожно выглянул на лестничную клетку. Тети Вали след простыл, но сумка с вещами стояла у нашей двери. Я тихонько уволок ее в свою комнату и спрятал в полупустой шкаф. Как показало время, я все сделал правильно. У мамы не нашлось времени на покупку одежды для меня, и, если бы я вовремя не спрятал теткин подарок, то ходить бы мне голым. Тетради, ручки и всякое другое школьное барахло мне купили дедушка с бабушкой. Они пришли с полными сумками гостинцев, наорали на мать, и ушли, хлопнув дверью. Мама еще долго кричала им вслед, чтобы не смели учить ее жизни и не оскорбляли своими подачками, что она сама в состоянии позаботиться о своем ребенке и не нуждается в опеке. Потом она успокоилась и снова забыла, что обо мне нужно заботиться. А потом у нас в доме появился дядя Миша. Когда я увидел на пороге этого огромного мужика, я даже испугался. Он был высок и мускулист, его одежда была похожа на военную форму, холодные серые глаза смотрели на меня, как мне показалось, с неприязнью. - Вот, это мой Пашенька, - пропела мама. – Паша, поздоровайся. Это дядя Миша. Он теперь будет твоим папой. Ну, поздоровайся! – Мама теряла терпение, а я молчал. Так-то я всегда здоровался с ее мужчинами, но этот поверг меня в шок. Я представил себе подзатыльник, отвешенный этот громадной ручищей, и у меня, натурально, заболела шея. - Ладно, разберемся. – Дядя Миша прошел в квартиру, отодвинув меня, как мешающий предмет мебели. Голос его был под стать ему самому: густой и какой-то рычащий. Я вернулся в свою комнату, затаился и стал наблюдать. Дядя Миша оказался молчуном. Он разговаривал очень редко и отрывисто: иди сюда, подай, уйди… Работал начальником охраны на фабрике, по выходным подрабатывал слесарем на станции техобслуживания. Наверное, не из-за денег, а из-за того, что ему нравилось возиться с машинами. У него был какой-то джип, больше похожий на военную машину. На этом джипе он с друзьями, такими же хмурыми мужиками, как и сам, время от времени выезжал на охоту. Его охотничье ружье и большой нож пугали меня до дрожи. Я боялся, что однажды ночью он поругается с мамой или напьется и перестреляет нас или зарежет. Я старался как можно реже попадаться ему на глаза, но живя в одной квартире, это было сложно сделать. Я уже был согласен пожить у тети Вали или у бабушки с дедушкой, но моя мама так и не помирилась с родственниками, поэтому мне приходилось вести себя тише воды, ниже травы. Вообще-то я привык быть незаметным, но сейчас скользил по дому, как тень. Он не любил сидеть без дела. Все время что-то чинил, разбирал - собирал, и как-то незаметно в нашей квартире перестали течь краны, розетки и выключатели больше не искрили и плотно сидели в своих гнездах, а не болтались на «соплях», как раньше. Он починил всю мебель, которую разломал еще дядя Коля со своими друзьями, а в холодильнике, вместо дешевых сосисок и майонеза, появилась настоящая еда. Как-то он шлепнул на стол пачку денег. - Это что? – спросила мама. - Надо бы Павке шмоток прикупить. Зима скоро, а пацан ходит, как оборванец. – Он, почему-то, называл меня Павкой. Мне это было не очень приятно, но спорить я не смел. - Но… - Мама замялась. – У него же все есть. - Я сказал! – Дядя Миша развернулся и ушел на балкон курить, а мы с мамой молча пялились на деньги. Я не мог понять своих чувств. С одной стороны, мне давно хотелось получить новую одежду, потому что действительно, как оборванец. Надо мной даже в школе смеются. Но с другой стороны я предпочел бы, чтобы он меня вообще не замечал. Тем не менее, на следующий день мама повела меня по магазинам, и я стал счастливым обладателем совершенно замечательных вещей: теплой куртки – пуховика, зимних кроссовок, прикольной шапочки, нескольких джемперов и двух пар джинсов. Все было новое, яркое, красивое, и я был счастлив, как никогда. На оставшиеся деньги мама купила себе что-то из косметики. И пусть мне хотелось еще кое-что для себя, но и полученных обновок хватило для счастья за глаза. Дома я радовался новым вещам, раскладывая их так и эдак на стареньком раскладном кресле, служившем мне кроватью, и не заметил, как двери моей комнаты приоткрылись. Очнулся только когда услышал за спиной хмыканье. Я обернулся и увидел, что дядя Миша, подперев плечом косяк, наблюдает за мной. Как долго он тут стоит? - Д-д-дядя Миша, я это… з-з-забыл… - от неожиданности я даже заикаться начал. – Спасибо вам! - Нравится? - Д-д-да, очень! Спасибо. - Говори, если что нужно. - Ага. Он подошел к моему креслу и подергал его в разные стороны. - Ты на этом спишь? - Ага. - Надо бы тебе кровать купить. Он развернулся и ушел, не забыв прикрыть дверь. И как это понимать? Ни тебе «пожалуйста», ни самодовольной улыбки. Как стоял с каменной рожей, так и пошел. И что ему говорить? Если мне что-то понадобится, я должен говорить ему? Обычно, в таких случаях я обращался к бабушке или к тете Вале, но сейчас они с нами не разговаривают. Может, теперь дядя Миша будет заботиться о моих нуждах? Странно все это. И опять это непонятное чувство. С одной стороны приятно, с другой… страшновато. Как я могу подойти к нему и попросить о чем-то? Кто я ему? Не сын ведь? Не сын! Через неделю у меня в комнате появилась новая кровать, а старенькое кресло перекочевало на балкон. Тогда же между мамой и дядей Мишей произошла первая ссора. Я сидел на новой кровати, подпрыгивая на упругом матраце, а мама истерила на кухне. - Зачем ты все это затеял? Одежду ему купил, кровать? Ты думаешь, что так сможешь ему понравиться? Глупости! Он замкнутый и необщительный. Да, что бы ты знал, он вообще никого к себе не подпускает! Даже меня! И не нужно больше ему ничего покупать. Это мой сын, а не твой. Давай договоримся – если у тебя появятся лишние деньги, отдавай их мне, а я уж лучше знаю, что моему сыну нужно, а без чего он вполне сможет обойтись. - Ты неправа. – Дядя Миша говорил спокойно, не повышая голоса, но я слышал каждое его слово. – Ты плохо следишь за ребенком. Не готовишь ему завтраки, не интересуешься школьными делами… И на счет замкнутости. Ты хоть знаешь, с кем он общается? Какие-то подозрительные у него друзья. Совсем взрослые парни. Он хоть в школу ходит? Ты у него когда дневник проверяла? - Причем тут дневник?! – Мама перешла на свой излюбленный визг. – Я вкалываю, как лошадь! И ради кого? Ради него! А дома я хочу тишины и покоя! Но кто обо мне думает?! - Ты устала, - мягко сказал дядя Миша. – Давай бросишь работу. - Бросить работу?! А на что мы будем жить? - Ну не глупи, Таня. Я нормально зарабатываю, да еще калым... Хватит нам. - И что ты предлагаешь? Хочешь запереть меня в четырех стенах? Чтобы я, как сеструха, стала замызганной домохозяйкой, а ты будешь шашни крутить на стороне? - Ну что за ерунду ты городишь, какие шашни? Я просто хочу, чтобы у нас была нормальная семья. - У нас нормальная семья! Была! До того, как ты появился! После этих слов дядя Миша ушел на балкон курить, а мама еще долго причитала, звонила подругам, жаловалась на него, кричала, что ей все надоело, что ее никто не понимает, что она устала быть рабочей лошадью, а хочет простого женского счастья. Я загрустил. С приходом дяди Миши наша квартира стала походить на настоящий дом, куда хочется бегом бежать после школы. Я был уверен, что дома тепло и уютно, в холодильнике обязательно есть что-то вкусненькое, а в квартире нет никаких пьяных друзей и чужих женщин в маминой постели. Да и мама стала гораздо лучше выглядеть. У нее появилась новая дорогая одежда, очень приятные духи, и, наверное, хорошая косметика. Я в этом не разбираюсь, но ее подруги, которые приходили к нам, когда дяди Миши не было дома, только завистливо охали. - Вот ведь, нашла нормального мужика, и сама, как королева стала. Повезло тебе, Танюха. - Да уж, то еще везение, - хмыкала мама. – Вечно надутый, как сыч, слова не вытянешь. Не поцелует лишний раз, не приласкает… Провоняется бензином в своих гаражах, а мне все это отстирывать и отмывать! Сядет и сидит, как памятник. Я к нему и так, и этак, а он только: да, нет. Хоть бы цветы когда подарил. Боится лишнюю копейку потратить, скупердяй. Тогда мне стало обидно за дядю Мишу. Это тетивалин муж скупердяй, за копейку удавится. А дядя Миша вовсе не такой! Вон, сколько всего мне накупил! И маме тоже. Как она так может о нем говорить? А сейчас я испугался. Я и забыл, что мужчины в нашем доме долго не задерживаются. Неужели и дядя Миша тоже уйдет? А я привык к нему, и даже перестал бояться. Ну, по крайней мере, сейчас я его боялся гораздо меньше, чем вначале. Мне, почему-то, казалось, что он был у нас всегда, и я хотел, чтобы он у нас и оставался. Но мама была другого мнения. В тот вечер дядя Миша пришел ко мне в комнату с раскладушкой. - Я у тебя переночую, окей? - Хорошо, - пискнул я из-под одеяла. - Ты не бойся. Мама к утру остынет, и все будет хорошо. Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Я зарылся в подушку, крепко зажмурил глаза, и прошептал, обращаясь неизвестно к кому: «Только бы он не ушел, только бы он не ушел… Пожалуйста, пусть он останется». Дядя Миша остался. Мама, действительно, остыла, и даже извинилась перед ним за свои слова. - Нормально все, не парься. - Вот что он ответил, и спокойно пошел на работу. Я тоже облегченно вздохнул и со спокойной душой побежал в школу. Уже был декабрь, в этом году, как никогда, снежный. Дороги и тротуары худо-бедно чистили, а во дворах огромными сугробами лежал снег. Малыши азартно лепили снежных баб и строили снежные крепости. В школе все играли в снежки на переменах, и я с удовольствием принимал участие в этой забаве. А что? Теплая удобная одежда и обувь не стесняли движений и не позволяли замерзать, на душе у меня было спокойно и никакие тяжелые думы не терзали меня. Я радовался снегу, морозу, холодному зимнему солнцу и наступающим праздникам. Я был уверен, что в этом году у нас будет настоящий Новый Год, с елкой и подарками, совсем, как в других семьях. Неожиданно я сдружился с одноклассниками. Оказывается, раньше я был какой-то заторможенный фрик – хрен поймешь, а сейчас я нормальный пацан, и со мной вполне можно общаться. Даже учителя стали меня нахваливать. Мол, я взялся за ум, стараюсь... А я ничего особенного не делал. Просто, все стало получаться само собой. Я очень хотел, чтобы все так и продолжалось. Старался быть приветливым с дядей Мишей, угождал ему во всем: делал чай в термосе и таскал в гараж, разыскивал его сигареты по всей квартире – он их вечно где-то терял, безропотно отдавал пульт от телевизора, когда он по вечерам усаживался, наконец, на диван. Я сидел рядом с ним и смотрел неинтересные программы новостей или спортивный канал. Иногда мы вместе смотрели какой-нибудь фильм. Он всегда спрашивал, интересно ли мне, а я внимательно смотрел ему в лицо и старался понять интересно ли ему. Если мне казалось, что ему нравится фильм или передача, то я отвечал, что и мне интересно. Если же на его лице читалось явное неудовольствие, то я заверял, что мне это ничуть не нравится. Я отказывался от просмотра своих любимых фильмов в пользу новостей, бокса и криминальных детективов, но зато я был рядом с ним и, иногда, даже засыпал у него на плече. Он никогда меня не будил. Молча относил в кровать, стягивал с меня штаны и укрывал одеялом. Мама приходила с работы все позже и позже. Несколько раз они ругались, но я не желал этого слышать. Нырял головой под одеяло, крепко зажимал уши и монотонно шептал, заглушая мамины крики: «Только бы он не ушел, только бы он не ушел». 25 декабря утром я проснулся и увидел на тумбочке большой красный туго набитый носок. Целый валенок! Конечно, я знал, что на День Святого Николая принято дарить детям подарки. Мне тоже иногда перепадало от бабушки или от тети Вали, но такое чудо я видел впервые. Схватив носок, я долго не решался его выпотрошить, а когда, наконец, вытряхнул содержимое себе на постель, то просто онемел. Среди конфет, шоколадок и мандаринок лежала странная коробочка. Вообще-то, я знал, что бывает в таких коробочках, тем более что на ней было нарисовано ее предполагаемое содержимое. Но что это делает здесь, у меня на постели? Дрожащими руками я распаковал коробку и достал оттуда новенький телефон. Он был тонкий, с большим экраном и без кнопок, волшебный и нереальный! Я сорвался с кровати, рассыпая по полу мандарины, и побежал в мамину комнату. Дядя Миша только встал с постели и прыгал на одной ноге, натягивая штаны, когда я ворвался в комнату и повис у него на шее. - Спасибо, спасибо, спасибо! Дядя Миша, спасибо, вы самый лучший! - Понравилось? – Его губы дрогнули в намеке на улыбку. - Очень! Я так его хотел! Как вы узнали? - Все пацаны такой хотят, чего там… - Что здесь происходит? – В комнату вошла мама в халате и с полотенцем на голове. - Мам, смотри! – Я протянул ей телефон. - Опять? Я же просила! Ты ничтожество! Думаешь, сможешь его подарками купить? - Таня, уймись, не порть ребенку праздник. Я ошалело переводил глаза с одного на другую, и ничего не понимал. Что плохого в том, что он сделал мне подарок? Или я не заслуживаю подарков? Но ведь… Я побежал в свою комнату и примчался обратно с дневником. - Мам, смотри! Я уже хорошо учусь! Учителя меня хвалят! Я тыкал дневник ей в лицо, но она меня не видела. Сощуренными от злости глазами она смотрела на дядю Мишу, а я не знал, что делать. Это я во всем виноват. Ну почему я такой неловкий? Я потерянно стоял посреди комнаты, тиская в руках дневник и телефон, и совсем не собирался плакать, но слезы сами потекли из глаз. - Ну, видишь, что ты натворила? Он плачет. - Ах, я еще и виновата?! Давай, вешай на меня всех собак! Конечно, я плохая мать! Пускай! Пусть я плохая, но я мать! Я! А ты ему никто! Понял?! Никто! После этих слов она выбежала из комнаты, а я разрыдался в голос. Дядя Миша обнял меня своей тяжелой рукой и потрепал по голове. - Не реви, ты же мужик. - Хорошо. – Я сразу же замолк, давясь рыданиями. - Она успокоится, и все будет хорошо. - Угу. – Я вжался в него, пачкая живот слезами и слюнями. - А свой старый телефон выкинь. Сейчас даже пенсионеры с такими не ходят. Я успокоился. За эти три месяца я привык верить дяде Мише. Если он сказал, что все будет хорошо, значит, так и будет. Я без сожаления выкинул свою черно-белую нокию, доставшуюся мне в наследство от кого-то из двоюродных братьев, и целый день любовался своим новеньким гаджетом. Даже заработал несколько замечаний от учителей. Зато на переменках я был в центре внимания. Оказывается, ни у кого из моих одноклассников не было такого крутого телефона. Впервые в жизни у меня появилось что-то лучшее, чем у других, и я совершенно не знал, как с этим быть. На все восторги одноклассников я только глупо улыбался и мычал, как теленок. Ну и что, что я не умел пока им пользоваться и не знал обо всех его замечательных качествах, я обязательно научусь. Заведу себе страничку вконтакте, буду переписываться с друзьями, выкладывать фотки и видео, и все у меня будет хорошо. - Это мне папа купил! - У-у-у… повезло… Мне б такого батю! – загомонили ребята. И тут я понял. Самое лучшее, что у меня есть – это не телефон, это – дядя Миша! В приподнятом настроении я вернулся домой. Быстро пообедал холодной рисовой кашей, и принялся за уроки. До каникул было еще четыре дня, и я ни в коем случае не собирался расслабляться. Время от времени поглядывая на свой телефон, лежащий на столе, я увлеченно писал, читал и решал задачи, и не услышал, как хлопнула входная дверь. - Учишься? Я подпрыгнул от неожиданности. Дядя Миша стоял за моей спиной и заглядывал в тетрадь. - Ага! - Получается? - Да, нормально! Смотрите. – Я с гордостью протянул ему дневник. Почему-то мне казалось, что для него это так же важно, как и для меня. Он пролистал дневник с самого начала, внимательно вчитываясь в записи. - А че так плохо раньше было? - Не знаю… - я смутился. – Не раскачался, наверное. - Долго раскачиваешься. Я опустил плечи. - Ладно, мученик. Пошли ужинать. Мы ужинали той же кашей, только разогретой в микроволновке. Еще дядя Миша пожарил котлеты и сделал салат из капусты и морковки. Котлеты я жевал с удовольствием, а вот капуста… Но дядя Миша сказал, что детям полезно, и я с азартом набросился на салат, намереваясь выжать из капусты всю возможную пользу. Несколько раз дядя Миша выходил на балкон и с кем-то разговаривал по телефону. Он не кричал - он никогда не кричит - но тон его был раздраженный. - А мама скоро придет? – Это я не выдержал и задал волнующий меня вопрос. - Сегодня не придет. У нее работа. - Понятно. Я не расстроился, так как уже давно привык к тому, что ее часто не бывает дома по ночам. Правда, с появлением дяди Миши такое случилось впервые. Я заметил, как он нахмурился и закусил губу. Убрав со стола и помыв посуду, он сел напротив меня и уставился мне в глаза. - Павка! - Что? - Поехали за елкой? - Что? Прям щас? – Я не поверил своим ушам. - Нет, на Пасху! Конечно, сейчас. Игрушки в доме есть? - Не знаю. Нет, наверное. Мы с мамой не наряжаем елку. - Значит, купим. Я не заставил себя долго упрашивать. Мигом оделся и выскочил в подъезд. Следом неторопливо вышел дядя Миша. Он вывел из гаража свой военный джип, я запрыгнул на переднее сиденье, и мы поехали за елкой. Он, как всегда, был немногословен. Спросил только, не холодно ли мне, и всю дорогу мы ехали молча. Но мне не было скучно. Я глазел на праздничные улицы, на прохожих, которые тащили перевязанные бечевкой елки и пакеты с припасами, на украшенные огоньками фасады зданий и витрины магазинов, и впервые в жизни чувствовал себя причастным к этой праздничной суете. Вообще, у меня в последнее время много чего случилось впервые. Впервые закурил, впервые выпил, впервые получил подарок, впервые нашел друзей. И впервые почувствовал, что у меня действительно есть папа. В супермаркете мы долго выбирали елочные игрушки, гирлянды, мишуру. Я хотел разные звездочки, сосульки, фигурки, а дяде Мише нравились большие разноцветные шары. Я нахватал длинных пушистых разноцветных лент мишуры, а дядя Миша взял скромный серебристый «дождик». Я загляделся на гирлянду с огромными лампочками в виде разноцветных звезд, а он выбрал светодиодную сетку с синими огоньками. В результате мы накупили всего понемногу, поспорили из-за гирлянд, и взяли обе. Еще мы купили бутылку шампанского, много мандарин и конфет и еще какой-то еды. Погрузив все это добро в машину, мы пошли за елкой. Елки продавали тут же, на площадке перед супермаркетом. Право выбора новогоднего дерева было предоставлено мне, а я растерялся и, как дурак, тыкал пальцем наугад. - Вот эту! Ой, нет, лучше эту! Или вон ту? Я неуверенно поглядывал на дядю Мишу, но он молча курил и только разводил руками. В общем, с помощью продавца, я все-таки выбрал елку, и мы поехали домой. Дома я уговорил дядю Мишу сразу же ее нарядить. Прежде я никогда этого не делал. Это было, как в сказке. Сначала мы воткнули елку в специальную крестовинку, которую купили там же, на елочном базаре. Потом несколько раз переставляли ее с места на место, пока не определились окончательно, потом пришел черед игрушек, мишуры и гирлянд. Дядя Миша рассказал, что в детстве они цепляли на елку кусочки ваты, будто снег, и я тут же распотрошил аптечку и «заснежил» ватными обрывками всю елку. Мы всюду выключили свет, включили гирлянды и долго стояли в темноте, любуясь мигающими огоньками и таинственным мерцанием мишуры. Я улегся в кровать чрезвычайно взбудораженный, поэтому сон не шел. Мне было так хорошо, что даже больно, и больше всего на свете я боялся, что кто-то может разрушить это болезненное счастье. К моей обычной вечерней молитве: «Только бы он не ушел», прибавились новые слова: «Только бы она не кричала». Под это бормотание я и уснул. Проснулся утром от звука будильника на моем новом телефоне и первым делом помчался в гостиную. Может, мне все это приснилось? Но нет, елка стояла на своем месте, сияла огоньками и распространяла восхитительный запах хвои. Дядя Миша звенел тарелками на кухне, и я пошел туда. На завтрак была вермишель с молоком, чай и печенье. Я поздоровался и полез за стол. - Умылся бы сначала. - Я потом, - прошамкал я, роняя вермишель. - Ладно, рубай. Мама дома так и не появилась, но зато дядя Миша подвез меня на машине до школы. Когда я уже почти выбрался из машины, он придержал меня за руку. - Павка, ты бы не общался с этими пацанами. - С какими? – Я округлил глаза. - Ну, эти… Олег, Славка вроде… Я тебя с ними видел возле рынка. Летом еще… - А! Да я и не общаюсь с ними уже. У меня в школе есть друзья. Я, действительно, уже давно прекратил общение со своими «летними» друзьями. По правде сказать, они и не настаивали на моем обществе. - Ну, ладушки. Будь. В этот день я задержался после занятий. Мы готовили праздничное представление, в котором нашлась роль и для меня. Я ответственно позвонил маме и предупредил, что задержусь. «Хорошо», - сказала она и бросила трубку. Потом я позвонил дяде Мише. Он сказал, что заедет за мной, но я отказался. Тут пройти два квартала всего. А еще я хотел проводить Настю. Она живет в нашем дворе, только в другом доме. После репетиции я благополучно проводил Настю до самой квартиры, вышел из ее подъезда и уже почти дошел до своего дома, когда ко мне подошли двое взрослых парней. - Пацанчик, есть закурить? Я уже видел дверь своего дома, и, даже, красный огонек сигареты на темном фоне - видимо, кто-то курил у подъезда - поэтому чувствовал себя в безопасности. - Отвалите, пацыки, не курю. Они подошли вплотную - Хамишь, парниша… Взрослых надо уважать. Дай телефон, позвонить срочно надо. «Только не телефон! - Промелькнуло у меня в голове. - Я не могу так глупо потерять его подарок». Если бы я оставался спокоен, возможно, мне удалось бы их обойти и добежать до подъезда, но я запаниковал и ринулся домой, опрокидывая в снег одного из парней, и, конечно же, спровоцировал нападение. Второй тут же кинулся на меня, повалил в снег и начал пинать ногами. Падая, я успел заметить, как в нашу сторону рванулся красный огонек. Какая-то сила разметала по сугробам нападавших и вздернула меня на ноги. - Как чувствовал, вышел тебя встречать. Говорил же, давай заеду. - Дядь Миша, они телефон хотели забрать, - жалобно заскулил я, показывая пальцем вслед улепетывающим врагам. - Да хрен с ним! Сам-то цел? - Ага. - Ну, пошли… Мы вошли в подъезд и стали подниматься по ступенькам, игнорируя лифт. У меня сложилось впечатление, что он не хочет идти домой. - Мама дома? – догадался я. - Да. Я сжался. - И что она? - Вещи собирает. - И… куда? В ответ он только пожал плечами. Мама встретила нас на пороге с чемоданом и сумкой. - А! Явился, наконец! Я тебя до пенсии должна ждать? – Это мне. - Мам, но я же звонил… - Звонил он! Кому нужны твои звонки. Кто тебя научил мать неслушаться? Он? – Кивок в сторону дяди Миши. - Не ори на весь дом, соседи сбегутся. – Дядя Миша попытался затолкать маму в квартиру. - Не смей меня трогать, ублюдок! Не выкручивай мне руки! - Ну куда ты? Ребенка с ублюдком оставишь? - Завтра Пашку заберет Валя, а ты выметайся из моей квартиры! Чтоб духу твоего не было, понял?! - Да понял я, понял… Куда собралась? Я сейчас же уйду, оставайся дома. - Нет! – Мама взвизгнула, будто ее ударили. – Я ни секунды не останусь с тобой под одной крышей! Отпусти, меня ждут! - Кто? – взревел дядя Миша. Мама закричала и в испуге присела у своего чемодана, закрывая голову руками, как бы спасаясь от удара, хотя он ее и пальцем не тронул, и даже не собирался. Тут, наконец, на площадку выползли соседи. - Танька, прекращай балаган! – Это дядя Игорь. Хороший мужик, часто угощал меня пирожками, которые печет его жена, и защищал от воспитательных мер дяди Вани. - Татьяна, прекратите немедленно! Вы детей разбудите. – Это Ира и Валик. Они совсем молодые и у них две маленькие дочки-двойняшки. - Участкового надо звать. – Это баба Тамара, квартирная хозяйка Иры и Валика. – Давненько она концертов не устраивала. Как тебя, Миша, что ли? Угомони свою бабу, а то ведь наряд вызову. - Да пошли вы все! - Мама схватила чемодан и сумку и бросилась вниз по ступенькам. – Видеть вас не могу! Быдло! Кругом одно быдло! - Тань, а как же Павка? – дядя Миша двинулся в ее сторону, но она шарахнулась от него, как от чумы. - Не трожь меня, придурок! - Точно, придурок. – Баба Тамара посмотрела на дядю Мишу с осуждением. – Нашел с кем связаться. Дядя Миша молча взял меня за руку, завел в квартиру и закрыл дверь. Прислонился спиной к стене и тяжело сполз на пол. - Не везет мне, Павка… Я осторожно присел рядом. - Мне тоже… Помолчали. В доме было тепло. В глубине квартиры призывно сияла и переливалась елка. - Дядь Миш, а у нас в школе праздничный концерт для родителей. Вы придете? - Ты выступаешь? Тогда приду. - А пойдем на площадь салют смотреть? Женька с мамой и папой каждый год ходит. - Пойдем. И сами жахнем. Есть у меня одна штучка… - А в парке каток открылся. Лед, правда, искусственный, но зато коньки настоящие. - Прикольно. Сходим? - Ага… Я пододвинулся совсем близко и обнял его ручищу своими тонкими лапками. - Папа, а ты, правда, не уйдешь? Он повернул голову, пристально посмотрел мне в глаза и улыбнулся. - Теперь – нет.