"Reverse"

"I know you’re nothing like mine Cos she’s walking on sunshine And your love would tear us apart And I know I’m not your type Cos I don’t shun the daylight But baby I’m willing to start Я знаю: ты совершенно не похожа на мою девушку, Ведь она словно прогулка по солнцу. Твоя любовь может разделить нас, И, знаю, я не принадлежу к твоему типу мужчин. Я не избегаю дневного света, Но, детка, я хочу начать. Arctic Monkeys, "You're so Dark"

      Есть что-то будоражащее и волнительное во встрече с бывшим любовником. Для каждого это нечто индивидуально: кто-то боится быть застуканным новой пассией, другой мечтает позлорадствовать и похвастаться, всем своим видом демонстрируя, как хорошо все сложилось в жизни после рокового расставания, а третий пытается убедить себя в безразличии, хотя сердце в груди делает кульбит, и от этого ощущения эйфории и тошноты хочется выть. И последний исход самый худший, ведь он означает, что раны еще свежи, а надежда – жива. Нам не хочется признавать этого, но все глупо и просто: мы мечтаем о счастливом камбэке, которому не суждено быть. Мы верим, что романтические комедии не лгут, и настоящая любовь всегда будет с нами, но это ужасное заблуждение. Не будет. Остается лишь вести себя максимально сдержанно и притворяться, будто все хорошо. А потом неделями мучиться бессонницей, лежа в собственной постели, в одиночестве или с кем-то, скучая по тем, чей запах помогал нам раньше уснуть в покое. Страдать от того, что когда-то взаимная любовь стала безответной. Ненавидеть себя за то, что сделать больше ничего нельзя и за то, что вовремя было сделано недостаточно, чтобы подобного не случилось никогда. И жить дальше.       Когда Блейк увидел Карла на светской тусовке, он глазам своим не поверил. Сначала даже грешным делом подумал, что Зара все-таки подсыпала ему измельченную таблеточку экстази в шампанское, похожую на ту, что отправилась ей самой на розовую мякоть языка. Но, как оказалось, Футли действительно находился в том же помещении, что и сам Гриплинг, в Лос-Анджелесе. Он шутил, дарил окружающим обворожительные улыбки и частенько прикладывался к пузатому стакану скотча. Про себя Блейк отругал старого знакомого за определенно усилившуюся тягу к спиртному, но потом одернул себя, поскольку это совершенно его не касалось. Теперь.       Судорожно соображая, как стоит поступить, Гриплинг не заметил, как изменилась тема разговора между Зарой и ее подругой.       - Я только что познакомилась с продюсером «Шепота». Он такой душка, - закусила губу Джессика Пест, горячая штучка с бюстом, который не помещался в ее декольте. Чем она была известна, знал один Господь Бог, но на закрытые вечеринки ее звали с завидным постоянством, - Обожаю таких мужчин на завтрак.       Гриплинг с непреодолимой грустью вспомнил, как проходили пробуждения с Карлом в номерах отелей, и от этого у него в груди защемило. Они оба любили утренний ленивый секс, нужный для того, чтобы весь последующий день задался. Правда, Блейк после него лишь сильней мечтал зарыться лицом в подушку и проваляться в постели до самой ночи, но никто никогда ему подобной вольности не позволял. И поэтому приходилось идти на площадку уже уставшим, со ставшей постоянной ломотой в теле, но зато настолько хорошо оттраханым, насколько это вообще возможно. И оно того стоило, черт возьми.       Зара рассмеялась и заинтересованно начала озираться по сторонам.       - И где же этот красавчик, который так тебя впечатлил? – французский акцент Дюплесси делал каждую ее фразочку похожей на бесстыдный флирт, - Меня снедает любопытство.       Джессика кокетливо повела плечиками, прежде чем обернуться в ту сторону, куда Блейк категорически запретил себе смотреть.       - Так вот же он. Карл! – крикнула Пест, неминуемо к нему приближаясь. За то время, что она шептала Футли что-то на ухо, Блейка чуть удар не хватил, но когда они подошли, он мечтал о том, чтобы умереть на месте, - Ребята, вот он. Карл, это мои близкие друзья, Зара и Блейк. Ты наверняка видел их лица на каждой обложке.       Футли поправил очки, открыто улыбаясь. Будто бы все в порядке, будто бы так и нужно.       - Наш мир так тесен, красавица, ты и представить себе не можешь, - сказал он, обращаясь к Джесс и кладя руку ей на плечо, чтобы придвинуть к себе поближе, - Мы уже давным-давно знакомы. Верно, ребята?       Зара закивала, хотя по выражению ее лица Блейк готов был поклясться хоть на крови, хоть на Библии, что она совсем не помнила Футли. Говоря откровенно, Дюплесси была слишком эгоцентрична, чтобы обращать свой пристальный взор на какого-то кастинг-директора, коим был Карл до его головокружительного успеха с «Шепотом». Фильм стал новинкой года, собрав кассу в пятнадцать раз превышающую бюджет картины. Фестивали концептуального кино рукоплескали смелости режиссера, Далии Стил, которая не постеснялась включить в финальный вариант спорные сцены. Подобный фильм никто никогда не пустил бы по кабельному телевидению, чтобы заполнить им брешь в расписании между кулинарным шоу и новостным блоком. Его и не во всех кинотеатрах разрешили к показу. Но даже этот факт не помешал «Шепоту» сорвать несколько престижных наград и претендовать на звание новой классики современного кинематографа. Даже фанаты оригинальной книги почти не придирались к экранизации, и это определенно можно было считать успехом.       Блейк обладал просто энциклопедическими знаниями о том, как этот фильм выходил в прокат, как был снят, кем отмечен и чем награжден. Он не мог отказать себе в скромной слежке посредствам Интернета за успехом картины. И не мог признать причин, на это его побудивших. Каждый раз, сидя с ноутбуком на коленях в очередном номере отеля, которых не счесть в его жизни в последние полтора года, он изобрел для себя алкогольную игру. Стоило ему увидеть имя Карла, он опрокидывал шот, чтобы то ли поздравить старого знакомого с успехом, то ли вытравить его из себя с помощью алкогольной интоксикации. Через день после премьеры первого фильма своего бывшего одноклассника, он напился до такого состояния, что чуть не позвонил ему. Но собственная дрожь в пальцах не позволила этого сделать, хоть и заставила мертвецки пьяного актера заснуть в собственных слезах обиды и бессилия. Словно в насмешку, еще через пару дней светская хроника порадовала читателей небольшой статейкой с парой фотографий слишком уж тепло обнимающихся Карла и Далии с премьеры. Под снимками репортер вопрошал, уж не новая ли это пара в мире концептуального кино. Гриплинг же скорее интересовался, надолго ли это увлечение у Футли, который никогда не имел привычки останавливаться на чем-то одном. И ком-то – тоже.       - Слышал, ты отказался от съемок в той шпионской саге, - как бы невзначай заметил Карл. Зара при упоминании этого факта лишь едва заметно поморщилась – она хотела, чтобы ее возлюбленный сыграл британского агента разведки, поскольку это было бы прибыльной работой. Сам Блейк не горел желанием мелькать в этой роли, потому что она бы окончательно приговорила его к амплуа идеального джентльмена и съемкам в однородной массе фильмов с дерьмовыми сценариями и абсурдно большими гонорарами. Футли не мог даже представить, на какую больную мозоль наступил.        - Да, - Блейк сделал значительный глоток виски, тщетно пытаясь избежать неловкости, - На данный момент в моем приоритете стоит работа в театре.       Карл активно закивал и посмотрел Гриплингу прямо в глаза. У актера вспотели руки от волнения, волной накрывшего его под этим пристальным взглядом, и он ни за что бы никогда никому в этом не признался, но в то же самое время он почувствовал возбуждение. Причем, такое болезненное и постыдное, что сводило дыхание. В собственном разуме Блейк метался от мысли в срочном порядке покинуть вечеринку до мысли наброситься на чертового Футли прямо на глазах у собственной подружки и поцеловать его так, чтобы ни у кого не осталось ни тени сомнений.       - Хвалю, - с улыбкой сказал Карл, и именно она убивала в Блейке последние капли самообладания, - Это волевое решение, далеко не каждый способен отвергнуть роль, которая железно станет его билетом на красный ковер.       Зара отвернулась, пытаясь скрыть злобу. Она надеялась, что Футли будет очередным невольным помощником, который самоотверженно бросится уговаривать ее любовника подписать контракт. Но не тут-то было, новоявленный продюсер был единственным, кто поддерживал решение Блейка. И это бесило вспыльчивую мадемуазель Дюплесси до чертиков. Как и сам Карл, на которого были обращены все взгляды. Каким-то загадочным образом он привлекал к себе внимание всех присутствующих, и актриса, привыкшая быть объектом всеобщего обожания, не могла не заметить этого и не рассердиться. Ее раздражало то, с каким интересом на мистера Футли смотрели актрисы, соблазненные его улыбкой, актеры, которые оценивали потенциальную пользу знакомства с ним, и, как ни странно, ее собственный парень, мотивы которого оставались для нее туманными.       Джессика поглядывала на Карла из-под опущенных ресниц. Неудивительно, что она его заприметила: высокий молодой человек, недавно отпраздновавший свое двадцатисемилетие, умудрившийся к тому же неплохо заработать на первом же спродюсированном фильме. У него была пижонски дорогая оправа очков, его костюм стоил как отдых на лазурных берегах Гоа и прекрасно сидел на поджарой фигуре, у него на шее висел крест из белого золота, который он носил так небрежно, будто купил его на распродаже со скидкой в семьдесят процентов – в Футли причудливо сочеталась обеспеченная ухоженность и легкая небрежность.       - Спасибо, - смущенно ответил Блейк, не ожидавший такой реакции. Весь разговор строился вопреки его ожиданиям. После некрасивой сцены в номере отеля, Гриплингу казалось, что Карл будет испепелять его взглядом и отпускать шпильки в его сторону. Но ничего подобного не было. Футли выглядел доброжелательно и ни единым жестом не выдал обиды. Это пугало до беспамятства, - Как давно ты в Америке?       Руки Джессики обвивали его шею как ядовитый плющ. Она так откровенно вешалась на Футли, что от этого становилось тошно.       - Пару недель, или около того. Честно говоря, ноги бы моей тут не ступало, если бы не один сценарий моего хорошего старого приятеля. Хочу найти толстосума побогаче и убедить его вложиться в будущий шедевр, - сказал Карл, опуская свою руку все ниже, отчего Пест в предвкушении закусила губу, - Я бы еще поболтал с вами, но мне пора бежать. Нужно будет поздороваться еще кое с кем. Пока.       Карл ловко вывернулся, избавившись от навязчивой Джессики в считанные секунды. Не оборачиваясь, он ушел, оставив после себя всех в смятении.       - Каков он! – восторженно сказала Джесс, накручивая прядь золотых волос на пальчик.       - Да уж, - скептически протянула Зара, стараясь не выглядеть как злобная фурия, но не добиваясь нужного результата.       И только Блейк, пытаясь выглядеть беспристрастным, обнаружил свое волнение неразличимым вздохом вселенской тоски.

Будучи ребенком, младший Гриплинг был обласкан всеобщим вниманием. Неудивительно – ведь белокурый ангелочек с небесно-синими большими глазами просто не мог быть оставлен сюсюкающими подругами его матери, которые безустанно рвались потрепать его за щеки и отметить, как он вырос. Блейк быстро научился принимать это как должное. Намного интереснее для мальчика была охота с отцом и прочими мужчинами, друзьями семьи, но туда его пускали лишь три раза, посчитав, что он слишком мал для подобных забав. Помимо аристократического хобби было еще одно занятие, приносящее искреннюю радость маленькому Блейку. То были игры со школьным приятелем матушки, Альбертом Голдштейном, который по совместительству был семейным доктором семьи Гриплинг. Он заходил в гости каждую неделю и считал своим долгом провести хотя бы час с младшим ребенком, что так радовался его визитам. Блейк прекрасно помнил, что каждый раз он приходил к дяде Берти, сидящему в гостиной с зажженной сигаретой, вместе с Книгой Джунглей и умолял его почитать вслух. Голдштейн всегда соглашался, при условии, что он докурит, и как только сжатый фильтр отправлялся в хрустальную пепельницу, он приглашающее хлопал по своему колену. Блейк послушно запрыгивал и открывал книгу на странице, на которой они остановились в прошлый раз, потому что никогда не читал эту книгу в одиночестве, и держал ее в руках для удобства читающего. Мама Блейка иногда заглядывала в комнату и предлагала Альберту чай. Когда время чтения заканчивалось, они вдвоем удалялись на веранду летом и в библиотеку зимой, и проводили там час-полтора. Затем доктор Голдштейн уходил, оставляя после себя запах сигаретного дыма, исходящий от кресла, недочитанные страницы книги и сдержанный поцелуй на щеке давней подруги. Когда отец был дома, визиты Берти проходили немного иначе – без чаепития с миссис Гриплинг. Но и папа был рад компании доктора: вместе они пили виски, обсуждали политику, книги и парусный спорт, увлечение которым брало начало еще со времен колледжа. Он был интеллигентным, обаятельным, остроумным и внушающим доверие человеком с безупречной репутацией. Казалось, что он способен найти подход к любому. Знакомые доктора давались диву, почему он ни разу не женился. Он утверждал, что жизнь в браке не для него. Убежденный светский гедонист, который мог себе позволить безбедную жизнь с чередой пассий. Берти говорил, что ни одна женщина не может заинтересовать его так, чтобы привязать к себе на долгие годы. Будь Блейк старше, он бы держался подальше от семейного доктора. Он бы точно заметил, что мать нарочито часто заправляет за ушко прядь из растрепавшейся прически после чая с Голдштейном, а на ее колготках то и дело появляются стрелки. И понял бы, отчего дядя Берти сдержанно кашлял, когда мальчик соскальзывал с его колен из-за разницы тканей. Но будучи ребенком, он не мог знать, какому человеку так преданно он садился на колени каждое воскресенье. Когда семья разорилась, доктор Голдштейн был настолько великодушен, что продолжал навещать Гриплингов. Он все реже оставался на чай с матерью, но с завидной регулярностью заглядывал в комнату маленького Блейка, ожидавшего визита. Мальчик с тоской рассказывал об издевках в школе и собственной отчужденности. Он иногда не сдерживал слез и позволял дяде Берти гладить себя по белоснежным кудрям. Ведь добрый доктор способен излечить от всего на свете. Своими большими теплыми ладонями, своим глубоким низким голосом и губами на лбу. Его поцелуи были колючими из-за щетины, но достаточно властными, чтобы унести все тревоги. И это подкупало потерявшего все маленького мальчика, от которого отвернулся целый мир. Альберт проявлял недюжинную заботу об отпрысках Гриплингов. По его рекомендации Кортни была зачислена в частную школу для девочек на льготных условиях – прекрасное место для воспитания настоящей леди. Фабрика невест-аристократок, где их учат тому, как быть идеальными женами обеспеченных мужей. Никаких мальчиков, никакой косметики, никаких танцев, алкоголя и пирсинга – все то, что манило Кортни-подростка, мгновенно стало табу. В сотне километров от родного дома, под надзором строгих гувернанток, за непослушание которым можно было простоять весь день на коленях на рассыпанном горохе, из маленькой модницы сделали маленькую молчунью, которая из гордости не проронит ни слезинки, даже если все коленки окажутся сплошь в черных синяках. Блейку же было отведено место в частной школе для мальчиков, где Голдштейн устроился работать. И он поначалу был несказанно этому рад: вопреки расхожему мнению, он был застенчивым ребенком, пытающимся скрыть это за собственным хвастовством. Но когда семья оказалась на грани разорения, и покичиться стало нечем, мальчик чувствовал себя неуверенно на новом месте, но в кабинете дяди Берти ему было спокойно и хорошо. Он приходил по нескольку раз на неделе и рассказывал об учебе и одноклассниках, которые временами посмеивались над ним и звали принцессой Дианой за то, что он больше походил на коротко стриженую девчонку. И как-то незаметно для самого Блейка их встречи стали чем-то совсем неправильным. Это случилось не за один день, и ребенок не понимал, чем это было на самом деле. Будучи двенадцатилетним, Блейк пришел к доктору с одной пикантной проблемой. У него случилась ночная поллюция, и он не знал, как отнестись к этому неизвестному и пугающему явлению. Взволнованный, он обратился к дяде Берти за советом, доверяя ему сильнее всех на свете. И это послужило началом конца. Доктор Голдштейн попросил мальчика снять одежду. Для медицинского осмотра. И Блейк беспрекословно исполнил просьбу, уверенный, что ему непременно помогут. Доктор зачарованно смотрел на нагого подростка несколько минут, прежде чем коснуться его рукой. Он делал все уверенно, и от этого стыд Блейка не ощущался так остро. Он считал это все частью процедуры осмотра. Он думал, что ничего необычного не происходит. Ему не показалось странным в тот раз, что доктор, добившись результата, сказал ему явиться перед сном, чтобы этого не случилось ночью. И так продолжалось несколько месяцев. Вечером Блейк шел в медпункт, где его всегда ждал дядя Берти, готовый помочь с маленькой проблемкой. В первую неделю он ограничивался лишь собственными руками. А потом он показал маленькому Грипплингу в один из вечеров собственный эрегированный член, едва заметно вздрагивающий от напряжения. - Это естественный процесс, мой мальчик, - уверял врач, кладя на него ладонь Блейка и заставляя его обхватить головку, сочащуюся смазкой, - Не стоит стесняться нашей природы. Но в современном обществе разговоры об этом считаются верхом неприличия и вульгарности, так что обсуждать подобное с кем-либо не советую. И Блейк молчал, по-прежнему приходя вечерами к своему семейному доктору на прием. Они зашли так далеко, что, даже узнав, что с ним на самом деле натворил доктор, Гриплинг не мог в это поверить. Когда его одноклассники обсуждали секс, они всегда говорили, что для него нужна девчонка. И потому он не классифицировал то, что с ним делал Голдштейн, как нечто подобное. Слово «гомик» он воспринимал как оскорбление, но не понимал его значения до конца. Но когда узнал… Блейк пытался рассказать матери о том, что случилось, но она оставалась глуха к его словам. Она ругала сына за то, что он наговаривает на близкого друга их семьи, которому они все так обязаны. Она утверждала, что сын лжет, лишь бы привлечь к себе ее внимание. Дерзкий мальчишка. От отчаянья Грипплинг замкнулся в себе и стал нелюдимым. Мир рушился на его глазах: мать не желала его слушать, уверенная, что ее дети учатся в лучших школах благодаря ее длительной интрижке, а не потому, что семейный доктор польстился на одного из ее чад, отец был занят тем, что зарабатывал деньги, ведь это после сокрушительного банкротства и нескольких лет ограничений наконец-то стало получаться вновь, а сам Альберт, заправляя рубашку в брюки, пока утомленный Блейк лежал на больничной койке голый и в поту, говорил ему напоследок: - Хороший мальчик. Оба знали, что никто не поверит словам подростка, попытайся он хоть с кем-то поделиться этой страшной тайной. О таких вещах не принято говорить вслух. Да и доказать невменяемость подростка значительно проще, чем доказать растление мальчика известным уважаемым врачом. Лишь драка, в которой Гриплинг был инициатором, стала счастливым для него билетом – как и было задумано, за сломанный нос сына мэра его с позором исключили из школы. После этого двери всех пансионов были для него закрыты. Так случилось возвращение в родные пенаты муниципальной школы Lucky Junior High. И если раньше Блейку казалось, что ему не по статусу учиться в подобном заведении, то после всего случившегося, он понял, что больше всего на свете он жаждет избавления от светского общества. И покоя. Блейк поклялся себе, что больше никогда не позволит себе так доверять кому бы то ни было. Он корил себя за собственную слабость, за то, что ни разу не сказал «нет». И тайна пожирала его изнутри, заставляя просыпаться по ночам от кошмаров, от которых горько и стыдно – воспоминаний о том, как на хлипкой кушетке Альфред целовал его шею и гладил по плоскому животу, как он покровительственно сажал мальчика на свои колени, прежде чем коснуться бедра с нескрываемым трепетом. Но самым ужасным было не это. Хуже всего было то, что Блейк прекрасно помнил собственные беззастенчивые стоны, которые каждый раз сопровождали его в этих снах.

      Ссылаясь на головную боль, Гриплинг наскоро распрощался с Зарой и сказал ей, что лучше поедет в отель. Конечно, Дюплесси была недовольна таким решением своего молодого человека, но не в ее интересах было закатывать скандал на публике. Она с широкой, но насквозь фальшивой улыбкой сказала ему, чтобы он обязательно принял обезболивающее, позволяя папарацци услышать о том, насколько она заботлива. Так никто бы не подумал, что Блейк оставил свою пассию в одиночестве из-за ссоры.       Джессика нарочито поджала губки, демонстрируя огорчение. Находясь в компании двоих востребованных актеров, она попадала на фотографии чаще, а потому ее по-настоящему расстроила новость о том, что Гриплинг предпочел покинуть вечер.       Сам же Блейк, стараясь обойти стороной всех коллег по цеху, продвигался в сторону уборной. Ему действительно нездоровилось, неприятный озноб и головокружение одолевали успешного актера, делая пребывание на вечеринке настоящей пыткой. Отыскав дверь в самом конце зала, он поспешно спрятался от шума и навязчивой музыки в мужском туалете, который мог бы дать фору в звукоизоляции военному бункеру.       Обрадовавшись неожиданной тишине, Гриплинг подошел к раковине и взглянул на себя в зеркало. Собственное отражение неприятно его удивило: испарина на лбу и залегшие под глазами тени делали его больным и утомленным на вид. Манжеты рубашки выглядели немного потрепанными, но так можно было сказать и о Блейке. Это слово прекрасно и полно описывало его внешний вид в ту минуту.       Не брезгуя, актер включил кран на полную мощность и подождал минуту, прежде чем умыться. Ледяная вода совсем немного ему помогла, взбодрив уставшего Блейка ровно настолько, чтобы он подарил собственному отражению виноватую улыбку. И все же этого катастрофически не хватало, чтобы ему стало хоть сколько-нибудь легче на сердце. Оно разрывалось на части от вынужденного молчания и невозможности рассказать хоть кому-то о том, как хорошо сегодня выглядел Карл.       Футли был настолько хорош, что у его бывшего врага не было сил смотреть на него дольше тех пяти минут, что сам продюсер позволил себе провести в их компании. Не прилагая к этому никаких усилий, или же приложив их столько, что даже внимательный к мелочам Гриплинг не смог найти ни намека на тщательность подготовки, Карл со стороны выглядел до безобразия счастливым и беззаботным. Он даже в школьные годы смотрелся угрюмее, хотя детство у него определенно было радостным.       В какой-то степени Блейк чувствовал облегчение, встретившись с Карлом лицом к лицу и увидев, что у того все прекрасно. Ведь когда он уехал в Канаду, а Кортни вернулась домой, к мужу, Гриплинг какое-то время беспокоился, что его личный хаос окончательно загубит себя на другом конце Земли без его затаенной заботы. Как будто Футли когда-либо нуждался в присмотре.       Но, как оказалось, своими силами Карл прекрасно справлялся со всеми заботами и хлопотами. Из холодного Торонто он вернулся совсем другим человеком: взрослее, увереннее, проще, чем раньше. Такие люди не держат зла, у них ничего не болит от одного лишь взгляда на бывшего любовника, они лишены сантиментов, они полны великодушия и приветливости, за которыми, тем не менее, не кроется ничего, кроме общественного долга быть положительным персонажем. И он счастлив. Без Блейка. Что, скорее всего, и к лучшему, но очень сильно ранит самолюбие актера.       Что-то подсказывало Гриплингу, что не стоит быть таким эгоистом и злиться на Карла, нужно радоваться, что в его жизни наступила светлая полоса. Неправильно было ненавидеть его за то, что успех пришел к нему именно тогда, когда Блейк исчез из его жизни. Но стоило ему лишь подумать о том, что Футли волен поступать, как ему вздумается, и делить постель с кем угодно другим, к горлу подступал ком.       И, видимо, молитвы были услышаны, потому что в этот самый момент в уборную зашел Карл, оглядывающийся назад, чтобы никто не увязался следом за ним. И когда он уже с облегчением вздохнул от мысли, что сможет немного побыть в одиночестве, его поджидал неприятный сюрприз в лице Блейка. От неожиданности продюсер вздрогнул, и попытался уйти, но голос Гриплинга заставил его остановиться и отпустить дверную ручку:       - Пожалуйста, постой.       Карл выглядел растерянным этой просьбой, но выполнил ее, повернувшись к старому знакомому лицом. В синем свете лампы он выглядел бледным и осунувшимся. Хотя, возможно, он действительно похудел за время съемок «Шепота», но определить это было не так-то просто – жилистый Футли всегда казался немного нескладным из-за необычной конституции тела. Высокий, узкий в бедрах, широкий в плечах, с крупными ступнями и кистями, но тонкими запястьями и щиколотками, без грамма жира, но и без рельефа мышц, за который можно благодарить недели в тренажерном зале – словно нарисованный авангардистом Карл.       - Право слово, я не намеренно оказался тут с тобой в одно и то же время…- начал Блейк, путаясь от волнения в словах и едва заметно запинаясь, - Но я рад, что так вышло. Мне уже очень давно хотелось тебе сказать, что ты большой молодец. Честно. Я каждый раз удивляюсь, как легко и в то же время удачно у тебя все складывается.       Улыбнувшись с некоторой робостью, Карл покачал головой.       - Не говори того, о чем не знаешь, Блейки-бой. Это лишь видимая легкость.       Гриплинг понимающе кивнул. Он помнил, сколько времени, склонившись над сценариями и анкетами, проводил Футли в процессе работы. Он прекрасно знал, что звонок посреди ночи и требование сорваться ближайшим рейсом в штат на другом конце Америки для Карла – абсолютная норма. Вся жизнь старого приятеля больше походила на полную неразбериху, в которой нет места здоровому сну, правильному питанию, выверенному графику и хоть чему-нибудь постоянному. И как только Карл умудрялся жонглировать своими бесконечными делами и не сорваться, знал один Бог. Даже Блейк, чья жизнь благодаря Футли, приобрела такой же бешеный темп, уже чувствовал чудовищную усталость и черную депрессию, которая заставляла его все чаще и чаще искать полного уединения даже от красавицы Зары.       - Знаю, прости. Я лишь хотел тебе сказать без лишних глаз и ушей, что искренне рад за тебя. Не смею больше тратить твое время, - сказал Гриплинг, и, расправив плечи, попытался уйти. Но ему не позволила рука, легшая на плечо.       - Думаю, не тебе решать, тратишь ты его или нет, - уверенно сказал Карл прежде, чем подойти почти вплотную. Даже в полумраке маленькой комнатки Блейк смог рассмотреть веснушки на его носу – так близко они теперь стояли друг к другу, - Нам нужно поговорить.       - Здесь? – ухмыльнулся Гриплинг, оглядывая помещение. Кажется, в кабинках никого не было, и это было невероятной удачей. Но, возможно, кто-то просто притаился и старался не выдавать себя, чтобы подслушать весь разговор целиком, а затем слить его желтой прессе. Уверенности не было.       - Ну, раз ты такой неженка, то тащи свою задницу в «Joe’s» через два часа. Все таксисты города знают, где это. Они там обычно ждут клиентов из аэропорта, - кажется, к Карлу возвращалось нахальство. И это определенно было добрым знаком.       - Ты не оставляешь мне выбора, Футли, - бросил на последок Блейк, прежде чем уйти.       Он понятия не имел, чего ожидать, но от волнения, сводившего нутро, он поспешил покинуть вечеринку и поймать такси до «Joe’s», чтобы покорно прождать Карла там все предстоящие два часа.

Младшенький Футли никогда не был спокойным ребенком. Он мог притихнуть на несколько дней, но это лишь означало, что Лоис стоит держать ухо востро, потому что ее шумный сын готовил с щепетильностью, достойной восхищения, очередную грандиозную шалость. Чтобы унять его прыть требовалось столько терпения, сколько не сыскать во всех Тибетских монастырях. С возрастом стало хуже: поймать Карла и так было задачкой не из легких, но с новой работой миссия и вовсе перестала быть выполнимой. Именно поэтому тревожная мать волновалась о единственном сыне, даже когда он в качестве подарка подарил ей и отчиму путевку на Гавайи. Но, зная, что с ней он будет лишь бубнить монотонное «Да-да, мам, все в порядке», она попросила дочь звонить Карлу и узнавать о его делах по мере возможности. Джинджер, будучи послушной и понимающей, выполняла просьбу. Она тоже беспокоилась, хоть и не изводила своими тревогами родню попусту. Сначала она чуть ли не потерпела фиаско в своем благородном начинании: учитывая, что график Карла радикально отличался от ее собственного, большинство звонков оставались без ответа. Но затем, спустя день-другой братец находил время и звонил ей сам, вечером, когда Джинджер уже помыла посуду после семейного ужина и могла себе позволить час блаженной неги на диване, утомленная домашними делами. Спустя полгода Карл начал делать звонки сам, не дожидаясь, пока его начнут искать. Это стало привычкой, отнюдь не плохой, и, что самое важное, вселяющей уверенность. С невероятным скачущим графиком мистера Футли ему требовалось что-то, что не позволит ему забыть о родне и не сойти с ума. Поссорившись с Блейком в пух и прах в номере отеля, Карл был раздавлен и опустошен. Ему казалось, что он еще никогда не сталкивался с такими трудностями, и не был уверен, что ему по силам справиться в одиночку. Оказавшись в аэропорту он взял билет до Торонто, но поскольку рейс задерживался, у него было время набрать своей дражайшей сестрице во время вальяжной прогулки по зоне беспошлинной торговли. Голос у Джинджер был радостный донельзя, и Карл готов был поклясться, что она смеялась, прежде чем ответить на звонок. Счастливая, милая, добрая Джинджер. Женщина, над головой которой никогда не собираются тучи. Иногда он так завидовал сестре, сумевшей найти свое счастье в тихой гавани материнства и жизни добропорядочной жены. - Карл, я так рада твоему звонку! – бойко начала она, перекрикивая детский смех и веселое бормотание мужа, - Мы тут устроили подушечный бой, погоди минутку, я отойду куда-нибудь, где потише… Рассказывай, как ты. Футли улыбнулся, подходя к стендам с шоколадками. - Я в порядке, Джиндж. Завтра буду в Канаде, у меня начинаются съемки. А как вы там? Джинджер, судя по щелчку, включила чайник на кухне. Она любила сидеть за столом, попивая чай и разговаривая. Даже, если по телефону. Привычка, с которой никто не считал нужным бороться. Даже через динамик Карл мог почувствовать, какой уют источает его старшая сестра. - Все как обычно. Мама жалуется, что она видит нас слишком редко. Всего лишь каждый будний день. На самом деле я понимаю, что она больше скучает по тем временам, когда мы были детьми и жили вместе, но ты же ее знаешь, ей необходимо, чтобы все были под боком. Про себя Карл подумал, что тут сама Джинджер явно пошла в мать, но деликатно промолчал. - Надеюсь, Лоис не причитала, что я редко приезжаю? – спросил он, вертя в руках детский рюкзачок в форме желтого M&M’s, набитого орешками-драже. Он был полон решимости привезти этот подарок племяннице, как только появится возможность навестить семью. А потому плавно перешел от конфет к разноцветным пузатым бутылкам. - Шутишь? Да она в каждом разговоре не устает об этом упоминать, - рассмеялась миссис Паттерсон, - Пообещай мне, что хотя бы постараешься нас навестить в ближайшие пару месяцев, хотя мы оба и знаем, что вероятность этого ничтожно мала. Внимание Футли привлекли бутылки Black Grouse по заманчивой цене. Уверенно взяв с полки одну, кастинг-директор направился к кассе, уверенный в том, что полет в компании глентуреттского скотча будет приятным. - Обещаю. Честно, я сделаю все возможное, чтобы не затягивать с приездом. Собираясь уже оплатить покупки на кассе, Карл услышал полный тревоги вздох сестры и ее дрожащий голос. Видимо, она набралась решимости спросить, прежде чем их разговор прервется. - С тобой точно все хорошо? В ее голосе было все: и тревога, и старание быть максимально деликатной, и сестринская забота, и сомнение, и ожидание, и даже – стыд за то, что этот вопрос был задан. Но это действительно беспокоило Джинджер, а значит, долгом Карла было убедить ее в том, что у нее нет причин волноваться. - Так же точно, как и время на твоих часах, моя дотошная сестрица, - пошутил Футли, забирая покупки у обаятельной продавщицы. Он не знал, флиртовал ли он с ней или просто улыбнулся собственной шутке, но девушка подарила ему улыбку в ответ и проводила взглядом, пока он уходил. - Они отстают на минуту, Карл, - задумчиво произнесла Джиндж, прежде чем голос из динамиков в аэропорту объявил рейс до Торонто. Они скомкано распрощались, пожелав друг другу удачи, и решили, что созвонятся позже, когда беспокойный Футли окажется в Канаде и хорошенько выспится после трансконтинентального перелета. Карл рассказал бы семье о той истории, что произошла между ним и Блейком в последнюю очередь. Не в его правилах было обсуждать свою личную жизнь с кем бы то ни было. Даже Худси не знал об интрижке лучшего друга – он помнил, что моногамные долгосрочные отношения не входили в планы кастинг-директора, а потому лишь иногда, шутя, говорил, что завидует ассортименту красоток в постели Футли. Но, говоря честно, не завидовал – он был слишком домашним для того, чтобы ходить налево, да и свою подругу он любил настолько, что уже начинал с интересом разглядывать витрины ювелирных магазинов на предмет симпатичного колечка с небольшим бриллиантом. Поэтому, хранение в секрете истории о Блейке было делом достаточно тяжелым и удручающим – Карл впервые не знал, как себя вести и что сделать, чтобы мысли не лезли в голову с такой завидной назойливостью. Единственным, что помогло в первое время, стал скотч, но он был скорее анестезией первых дней, чем лекарством от смертной тоски и разочарования. И, словно по Божьему проведению, в жизни Карла появилась женщина-спасение. Стальная орхидея, которую невозможно сломать. Прекрасная своей силой воли и добрым сердцем, режиссер тридцати восьми лет. Далия Стил, она же Делайла Стиловски, дочь богемных евреев, разбежавшихся еще тогда, когда Энди Уорхолл зажигал в Студии 54. Она своей волевой решительностью вернула Карлу страсть к жизни, работе и переменам. Не сказать, что Далия была красавицей, внешность ее была весьма специфична: черные кудри, ниспадающие на лицо с одной стороны и бритый висок с другой, тонкие губы, крупный для маленького бледного личика нос, глаза с морщинками, один из которых был карий, а второй – светло-голубой. Но Карл, не кривя душой, мог сказать, что она была самой прекрасной из женщин, с которыми ему посчастливилось сблизиться. Далия была кузнецом собственной Судьбы, и в отличие от многих других женщин, она с достоинством принимала ее удары. Говоря о себе, она то и дело отпускала шуточки насчет собственной неидеальной внешности. На похвалу сдержанно отвечала благодарностью, на упреки – молчанием. Во время съемок Стил вытягивала из актеров душу, чтобы получить результат, который удовлетворит ее на все сто процентов: иногда она требовала от них импровизации, временами сама выходила в кадр, чтобы показать, что ей нужно, в сценариях она собственной рукой делала пометки для каждого актера, чтобы они вжились в образ и передали правильные эмоции на кадр. Пожалуй, такой дотошный подход и впечатлил Карла в первые дни. Он оценил степень профессионализма своей коллеги и наблюдал за ней со стороны. Влюбленный в кино, он каждый день приходил на съемки, чтобы отвлечь себя от неуместных мыслей, вытеснить их из головы работой. Но уже в конце первой недели они с Далией постоянно ссорились, споря о важности сцен, которые были в книге, но могли быть пропущены в экранизации. Во время одной из них, крича на Стил, Футли, оставаясь верным самому себе, умудрился выдать следующее: - Включи уже эту чертову сцену с малолетней проституткой, и пойдем, поужинаем! На такое заявление Далия ответила смехом и согласием. Ссоры на площадках на этом не закончились, а их небольшой роман только начался. Необременительные приятные встречи, никаких тайн, никаких строгих обязательств – легкость отношений со Стил за пределами кинопроизводства находилась в обратной пропорции с тяжестью переговоров с ней на работе. Когда исполнитель главной роли в «Шепоте» на неделю попал в больницу с вывихом шеи, они решили по-быстрому слетать на море, чтобы отдохнуть от холода в Торонто и погреть косточки на пляже, где нет расписания. Гуляя босиком по песку, они говорили в лучах заходящего солнца о своих жизнях, которые волей случая текли в одинаковом бешеном ритме. - Жаль, что сейчас у Габи экзамены, я жутко соскучилась по ней, - задумчиво произнесла Далия, зарывая маленькие пальчики ног в мокрый песок. Карл понимал тоску Стил: сам он тоже давно не видел родных, и ему было стыдно, что в свободное время он не поехал с ними, а ударился со своей пассией в бега от суеты рабочих дней. - Если хочешь, давай возьмем билеты и полетим к ней, - предложил он, глядя, как пенные волны лижут скалы дикого пляжа. Услышав это, Далия остановилась, заставляя обратить на себя внимание. Футли понимал, что сейчас она скажет что-то действительно важное, догадывался даже, что именно, но до последнего надеялся на лучшее. - Прости, Карл, но так не будет. Ты мне нравишься, ты славный, честно. Но мы оба знаем, что это невозможно. Я намного старше… - Поверь, у меня были подруги с большей разницей в возрасте, - перебил ее Футли, вспоминая с улыбкой о старушке Моут и думая про себя, что ему всегда нравились люди необычные, выдающиеся. - У меня есть дочь, и в первую очередь я беспокоюсь о ней. Пойми, Карл, я не хочу, чтобы она привязалась к кому-то и страдала, когда он уйдет. Это поразило Футли до глубины души. Получается, Стил была уверена в том, что будет оставлена им в любом случае. В ней не было веры в их совместное будущее, потому что однажды она уже имела неосторожность кому-то довериться, и теперь не имела права на такую роскошь. Одна лишь мысль о том, что Далия считала его ничем не лучше отца Габриэль, с позором сбежавшего в тот же день, когда он услышал радостную весть, была обидной и оскорбительной, но Карл ее понимал – ведь сам он тоже рос под опекой сильной, но одинокой матери, которая взвалила на свои плечи груз ответственности за детей. И если Лоис посчастливилось встретить Дейво и довериться ему, то Далия явно была не готова к тому, чтобы позволить кому-то подойти слишком близко без гарантии на счастливый исход. - Почему ты уверена в том, что я уйду? – Футли решил задать этот вопрос напоследок, хотя понимал, что это не изменит решение Стил. - Ты молод и влюблен. Не в меня. Они никогда не говорили об этом, потому что Футли предпочел притворяться, что ничего не случилось. Он не рассказал Далии о том, кто стал виновником его подавленности. Это было секретом за семью печатями, который Карл хранил в одиночестве, пытаясь не думать о том, как подло он был предан. Будто и нет на свете Блейка Гриплинга, хотя его имя раздается из каждого утюга, отчасти благодаря самому Футли. Будто бы они не знают друг друга всю жизнь. Далия с высоты своего опыта смогла разглядеть, что в Торонто Карл прилетел с уже разбитым сердцем, и не хотела, чтобы это повторилось вновь уже по ее вине. Она сама видела в Футли молодого мужчину, который был близок ей по духу и мог бы стать ее спутником, не будь он так глубоко погружен в воспоминания о ком-то другом. А потому она лишь могла прогнать его прочь и надеяться на лучшее. Карл не нашел, что на это ответить. А потому лишь подошел к Далии ближе и осторожно обнял ее, то ли извиняясь, то ли ища поддержки и понимания. И она сжала его в объятии в ответ, поглаживая узкой ладонью по спине. Этот простой жест дарил такое успокоение и облегчение, о котором Футли так долго мечтал, но стыдился в этом признаться. Ему не нужно было ни о чем говорить Далии, потому что казалось, что она понимает без слов. - Я хочу, чтобы ты знал, что я – твой друг, - шепнула она ему, целомудренно поцеловав его в щеку. Море шумело аплодисментами и целовало их ноги, небо наливалось закатной кровью и белело тонкими полосами облаков-шрамов, а чайки плакали оттого, что у них на глазах не вышло очередной красивой истории любви.

      Когда Карл появился в кафетерии, Гриплинг допивал уже третью чашку кофе. Он ужасно нервничал и был немного на взводе, то и дело, помешивая остывшую гущу на дне кружки маленькой погнувшейся ложкой. По черной столешнице рассыпалось немного крупного сахара, и он впивался в ладонь, таял на потной от волнения коже, мешая соль и сладость. Футли опоздал, то ли следуя светскому этикету, то ли просто желая немного пощекотать Блейку нервишки.       - Ты сможешь заснуть после такого? – без приветствия и извинений спросил Карл, кивая на белую керамическую кружку.       Сначала Блейк даже не вникнул в суть его слов, удивленный тем, что наконец-то дождался, но затем он слишком активно замотал головой.       - Все в порядке, у меня на такие случаи есть снотворное, - ответил Гриплинг, вспоминая, что Кортни оставила ему парочку своих оранжевых прозрачных пузырьков на прикроватной тумбочке.       Карл пожал плечами и подозвал официантку. Женщина в летах и с зажатой в красных тонких губах дешевой терпкой сигаретой медленно подошла и в ожидании застыла перед ними. Сервис в «Joe’s» оставлял желать лучшего, но неоспоримым преимуществом заведение было то, что их с минимальной вероятностью могли в нем узнать. Вряд ли женщины, работающие в ночную смену в кафе и таксисты, которые бомбят при любой удобной возможности, смотрят платные кабельные каналы, по которым крутят «Милорда на мели» и читают женский глянец, где мистер Гриплинг стал мужчиной месяца. Еще меньше были шансы, что они знают в лицо продюсера новой сенсации в альтернативном кинематографе.       - Мисс, сделайте мне, пожалуйста «Неряху Джо» и принесите две бутылки пива.       Выдохнув дым через широкие ноздри, официантка забрала у Гриплинга кружку и стряхнула туда пепел. На ее бейджике, приколотом к грязному заношенному фартуку, значилось «Клементин».       - Какое пиво? У нас есть «Lad», «Bartovizky ouzel» и «Müller».       - Давайте,«Ouzel». Светлое.       Когда Клементин неспешно удалилась на кухню, Гриплинг удивленно наблюдал за Карлом. Он выглядел слишком интеллигентно для этого заведения, но было ясно как день, что он привык к подобным местам и чувствовал себя в них как рыба в воде. Когда, спустя пару минут напряженной тишины, Футли принесли его заказ, Блейк удивился еще сильней: на их стол поставили две бутылки дешевого пива с изображением черного дрозда на этикетке, и огромную тарелку с жирным бургером, деревенской картошкой и двумя маленькими мисочками соусов.       - Ты серьезно собираешься есть это здесь, во время нашего разговора, спустя столько времени, что мы не виделись?       Футли, откусив за раз большой кусок, с усмешкой посмотрел на своего собеседника. На уголке его рта осталась небольшая капля горчицы.       - Мы не виделись несколько часов, -резонно заметил Карл, дожевав.       - Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Мне кажется, что шуточки тут неуместны, - отрезал Блейк, с некоторой брезгливостью поглядывая на бутылку пива, стоящую напротив него.       В отличие от своего старого школьного приятеля, Гриплинг не мог себе позволить вести себя непринужденно. Он действительно считал, что поведение Карла абсурдно. Наверное, профессия накладывает свои отпечатки на всех: он ожидал драматичную встречу, разговор, который будто бы прописал сценарист на финал сезона сериала, а затем – либо скандала, либо , на что он надеялся куда больше, примирения. Желательно, бурного и стремительного, сначала в такси, а потом и в его номере отеля, где консьержи не задают лишних вопросов. А вышла глупость: Карл, как голодный мальчишка, набросился на тарелку с едой и время от времени запивал ее пенистым пивом. Роскошный мужчина с приема казался пародией на самого себя, уплетая деревенский картофель в закусочной у аэропорта. Это так неправильно.       - Терпеть не могу, когда у тебя такой вид, - заметил Футли, вытирая салфеткой рот, - Не смотри на меня таким упрекающим взглядом, у меня от него изжога. Лучше выпей пива.       - Я не пью его, - лаконично ответил Блейк, оставаясь предельно угрюмым.       - Самое время начать. Обещаю, что не наябедничаю твоей мамуле, - положив в клятвенном жесте руку на сердце, Футли взял в руки свою уже полупустую бутылку.       С тяжелым вздохом сдавшись, Блейк неуверенно сделал глоток. Ему не понравилось пиво. Но от него стало как-то легче. А потому можно было прикончить еще немного. Пока Гриплинг смаковал хмельную горечь, Карл, как бы, между прочим, протянул:       - Мне показалось забавным встретиться здесь. Похоже на место твоей предыдущей работы.       И вправду, таких забегаловок полным-полно в любом городе. Места, полные провинциальной тоски и городских легенд. С кухни неизменно пахнет жженым рафинированным маслом и паршивым кофе, лампочки светят блекло, словно нехотя, на сиденьях местами вылезает обивка, а официанток как будто принимают на работу по критерию «чем страшнее, тем лучше». Контингент посетителей разношерстный, но по большей степени, это уставшие люди, заработка которых едва хватает на покрытие кредитов и покупку сменной резины раз в несколько лет.       - Иногда я скучаю по тем временам, когда моей главной заботой было разносить заказы и считать чаевые, - тихо ответил Блейк, ставя бутылку на стол, - Кто бы мог подумать, что я буду скучать по тем денькам.       - Мне тоже хотелось бы вернуться в то время, - сказал Карл, стараясь избегать внимательного взгляда.       Блейк непонимающе нахмурился. Он знал, что тогда жизнь Футли уже была богата на события, но по сравнению с успехом, настигшим его не так давно, она казалась полной утомительной рутины. Заработок был скромнее, номера в отелях меньше, авиа-билеты на эконом класс, а не на люкс. Как можно желать снова жить так?       - Зачем?       Набравшись смелости, Футли заставил себя встретиться взглядом с Гриплингом и не отводить глаза. Это было невероятно трудной задачей, потому что хотелось оставить деньги и как можно быстрее уйти, без объяснений и лишних слов. Карл часто и долго представлял себе их встречу после той ссоры, но каждый раз он сомневался, что ему хватит смелости высказать все, что лежало камнем на душе. Хотелось и не хотелось одновременно говорить о том, сколько времени ушло на то, чтобы отвыкнуть спать на одной кровати вдвоем, сколько дней понадобилось, чтобы позвать девушку на свидание, сколько раз он проверял телефон на предмет новых сообщений, точно параноик, у которого это уже превратилось в действие механическое, не требующее осмысления. Стыдно было признать, что для выбора костюма на ту вечеринку, Карл потратил полтора часа, прежде чем остановиться на том, в чем он был сейчас. Не хотелось рассказывать, или хотелось, что от объятий Джессики Пест к горлу подступала тошнота, которую он прятал за беззаботную улыбку, напоказ стараясь выглядеть беспечным. А этот холодный, чуть ли не полный безразличия взгляд самого Гриплинга, был сущей пыткой. Как, впрочем, и в этот раз, хотя от безразличия не осталось и следа.       - Тогда мы уже успели попрощаться, но для меня в тот раз это проблемой не было.       Блейк склонил голову, вспоминая. Конечно же, это был лишь его крест, который он нес в одиночку. Он без Футли успел истерзать себя мыслями «А что, если?» и почти что смириться с тем, что первая влюбленность должна оставаться в прошлом, безответной и памятной, но не имеющей ни шанса на продолжение. С годами Гриплинг признал, что он соревновался с Карлом примерно по той же причине, по которой мальчишки обычно дергают красивых девочек за косы, ставят подножки и обидно обзываются. Проще быть врагами, чем почти что незнакомцами, которым нет друг для друга дела, когда ты еще слишком молод, чтобы проявлять свой интерес как-то иначе. А позже они так увлеклись взаимными оскорблениями и подколками, что пути назад уже не было. И если бы ему, Блейку, не хватило бы дурости «попрощаться», то жили бы они дальше, своими жизнями, разделенные тысячами километров, десятками лет и сотнями поводов поминать друг друга дурным словом. Но что-то в этой Вселенной пошло не так, и вот они в закусочной, разодетые в пух и прах, пьют пиво и пытаются разобраться, как вести себя дальше.       - В этот раз вышло как-то наоборот, - было видно, что улыбка Карла фальшивая насквозь, но им обоим хватило такта не акцентировать на этом внимания.       Подумать только, Футли действительно считал, что Блейк легко перенес их ссору в Лондоне. Кретин, Боже, какой же он все-таки кретин.       - Ты можешь убеждать себя в том, что ты прав хоть до скончания веков, Карл. Но это ничего не изменит. Ты имеешь дурную привычку сжигать мосты и оставлять после себя пепелища. И если ты собираешься поступить так снова, то будь добр, и избавь меня от этого фарса.       Блейк пытался прибавить голосу уверенность и твердость, но вместо этого он лишь с дрожью чеканил слова, силясь не сорваться в истерику, которая никому не к лицу. Быть оставленным в третий раз – нет уж, увольте. Карл и так слишком заигрался, сбегая, точно с места преступления.       - Твоя жизнь – один сплошной фарс, Блейки-бой! – вспыхнул Футли, потеряв самообладание первым. Его не учили держать хорошую мину при плохой игре так долго, - Ты и эта французская актрисулька, ваши поцелуи на камеру и клятвы в любви – все это фикция, бесстыдная ложь. И ради чего? Ради денег, которые ты так хочешь? Или, может быть, ради славы? О, погоди, может все дело в том, что ты просто устал играть со мной в эти чертовы кошки-мышки, и решил резко стать натуралом, лишь бы избавиться от меня, как от назойливой мухи?       Возмущению Блейка не было предела, но обида, которую он чувствовал, заставляла его лишь безмолвно открывать и закрывать рот. Как только Футли, этому эгоисту, могло прийти в голову, что это он и лишь он – жертва в их, как бы это пошло и вульгарно не звучало, роковом романе? И он еще имел дерзость обвинять во всех смертных грехах Гриплинга, словно сам он абсолютно ни в чем не виноват.       - А ты решил ткнуть меня носом в то, как я обязан тебе, Карл? Показать, из какой помойки ты меня вытащил? Ну что же, спасибо огромное. Правда, если бы не ты, я по-прежнему работал бы официантом и получал гроши. Я нашел бы себе парня, жил бы с ним в твоем старом доме и вспоминал бы о тебе каждый чертов раз, открывая утром глаза и закрывая их вечером. Я бы нашел себе кого-нибудь такого же рыжего и несносного, и мне бы стоило огромных трудов не выкрикивать твое имя, пока мы занимались сексом. И когда я встретил бы тебя, спустя еще несколько лет, а я бы встретил, без сомнений, у Судьбы прекрасное чувство юмора, я ненавидел бы тебя. За то, что ты отнял у меня жизнь и заполнил ее до краев своей персоной. За то, что ты был бы женат и счастлив, у тебя родились бы такие же несносные дети, как ты сам в их годы, и ты бы вспомнил меня лишь как мальчишку, над которым тебе нравилось потешаться в школе. Так что огромное тебе спасибо за то, что ты спас меня от этой участи, чтобы оставить меня еще раз. Я благодарен.       Эта тирада оглушила Карла, как удар дубиной. Он замолчал и с каким-то непередаваемым выражением на лице наблюдал за тем, как Блейк Гриплинг, которого он знал как облупленного, доказывает ему, что они фактически не знали друг друга все эти годы. Потому что человек, сидящий напротив, не был похож на то, каким Футли привык его видеть: растрепавшаяся прическа, гневный румянец и решимость, которой он никогда не замечал раньше, кроме дня их первого поцелуя.       - Так что в этот раз моя очередь уходить, хлопнув дверью, Карл. Я ждал тебя три часа здесь и несколько лет в Коннектикуте не для того, чтобы ты позволял себе говорить со мной таким тоном.       Бросив на стол полтинник, в этот раз уже Блейк вставал из-за стола и собирался покинуть забегаловку как можно быстрее, но он не успел даже выйти к двери, когда Футли развернул его за плечи и выпалил:       - Почему ты начинаешь говорить правильные вещи только тогда, когда все уже пошло через задницу?       Блейк в ответе не остался:       - А почему тебе нужно пустить все через задницу, прежде чем начать вести себя правильно?       От такой реплики Карл на мгновение замялся, но затем разразился искренним смехом, сжимая Гриплинга за плечи и притягивая к себе для несмелых объятий. Он ожидал, что его оттолкнут, но этого не случилось. Вместо этого Блейк обхватил его за спину и похлопал по ней своей узкой ладонью.       - Почему с тобой я постоянно как на русских горках? – спросил Блейк так тихо, что никто другой не смог бы его услышать.       - Неужели тебя так от меня тошнит? – не упустил возможности отшутиться Карл, на самом деле глубоко смущенный происходящим. Он получил несильный щипок за бок, но не смог сказать ничего больше. Все, чего он хотел, это чтобы время перестало идти, и необходимость отстраняться друг от друга отпала сама собой. И чтобы его надежда на то, что все еще можно вернуть, не был развеяна словами Гриплинга. Неизвестность убивала, но именно она помогала Карлу не впасть в отчаянье.       Как-то Джинджер сказала ему, что если от встречи с бывшим не щемит в груди, то вы никогда не любили друг друга. И он был склонен верить сестре, потому что она вышла замуж и родила ребенка от человека, с которым успела на несколько лет распрощаться и написать книгу. Наверное, у них на роду написано влюбляться раз и на всю жизнь, и от этого Футли чувствовал себя невероятно паршиво, но не мог ничего поделать. А потому он лишь пытался уверить себя, что удача Джиндж - это не разовый случай. Ведь не может Судьба так упрямо сталкивать лбами их снова и снова без единой причины. Да и больно не может так быть, если все прошло. Только если это не огромная вселенская ирония, по которой так часто ломаются жизни.