***
Кристиан шел быстро, лавируя между студентами, иногда задевая кого-то плечами. Он практически бежал, но у Клементин стояла цель во что бы то ни стало догнать его. Поэтому она так же стремительно передвигалась, не упуская из виду темную макушку, пока та вдруг не остановилась посреди толпы. Юноша развернулся лицом к подоспевшей Клементин и насмешливо изогнул бровь: — У тебя же Руны сейчас, это в другой стороне. Его голос звучал спокойно и весело, будто бы все происходило в порядке вещей, без каких-либо отклонений от заученного сюжета. Мерлин, она ощущала себя участницей спектакля. Только ей никто не выдал сценарий, выставив на сцену. — Что происходит? — Я иду на занятия, а ты зачем-то идешь за мной, — пожал плечами Кристиан. — Кристиан Забини! — со злостью выпалила она, удивив его своим тоном. — Я знаю тебя все свою жизнь, а ты думаешь, что сможешь меня провести? — Иди на Руны, Клем. — Что происходит? — Клементин, не сейчас. — Что, черт возьми, с тобой происходит? — сдаваться было просто непростительно. Глядя прямо на него своим самым грозным взглядом, Клементин надеялась найти хоть что-то в таком знакомом и родном лице. И она смогла добиться этого. Потому что выражение лица Кристиана изменилось. Безмятежность и веселость исчезли, уступая какой-то гримасе, искажающей его губы в кривую улыбку, похожую на оскал. — А ты не видишь? — выдал вдруг он, вызывая дрожь во всем теле. Юноша сделал два шага вперед, сокращая расстояние между ними и грубо схватил Клементин за руку, утаскивая прямо по коридору. Он открывал каждую попавшуюся дверь, заглядывал внутрь и шел дальше, заставляя девушку нервничать все больше и больше. Когда очередная дверь оказалась распахнута, Кристиан буквально втолкнул ее внутрь, закрывая за собой вход на замок и накладывая Силенцио. Это был пустой класс, который редко использовали, судя по внушающему слою пыли на партах. Клементин осмотрелась и вернула внимание Кристиану. Он на несколько секунд уперся лбом в стену, тяжело дыша. — Объясни мне, — не выдержала она. Кристиан оттолкнулся от стены, поднимая голову на девушку. Ту, что смотрела на него с неподдельным беспокойством в чистых глазах. Ту, что всегда была рядом, но недосягаемо далеко. Та, что причиняла боль без каких-либо усилий. — Я не могу это объяснить. Я… я ломаюсь, Клем. Я почти сломался и теперь понятия не имею, как себя починить. — Почему ты ведешь себя так, будто все хорошо, если это не правда? Ты похож на какое-то жалкое подобие самого себя. — Теперь я жалок для тебя! — Он нервно хохотнул. — Салазар, неужели я заслужил твою жалость? — О чем ты говоришь? — Не прикидывайся, Совершенство, — от этого прозвища, данного родителями еще в детстве, пошли предательские мурашки. Холодные и пугающие. — Ты делаешь это только из-за чужого мнения. Ты сама не знаешь, что чувствуешь. — Я не понимаю… — Черта с два, Клементин, раскрой свои глаза! — рявкнул Кристиан, заставив ее пугливо отшатнуться, сжав в руке палочку. — Чего ты ждала от меня? Тебя ведь это волнует, да? Почему я так спокоен из-за гребанного Поттера? А я не спокоен! Я в бешенстве! И мне приходится изображать слепого, чтобы хоть как-то справиться с тем, что какой-то недоумок умудрился заграбастать тебя в свои руки. Конечно же, не обошлось без твоего братца. Уверен, он ликует каждый день при виде своего мерзкого дружка возле тебя. Скорпиус должен быть на седьмом небе от счастья, ведь его дражайшая сестренка отдает все внимание гриффиндорскому выскочке. Как прекрасно! Все счастливы! Ты прыгаешь в объятия Поттера, а что остается мне? Клементин молчала. Слушала его тираду и не понимала, почему он решился высказаться только сейчас. У него было столько дней и недель, чтобы сказать ей все, но сделал это только сейчас, когда она сама пришла за ответами. Скажи он подобное несколько недель назад — все бы изменилось. — Что делать мне? — вымученно, почти скуля спросил он. — Я не могу смотреть на то, как он целует тебя в Большом зале, как обнимает на переменах, как… я даже не хочу представлять подобное. — Тогда почему ты молчал? — вспыхнула она, шагнув к нему. — Ты ничего не говорил мне, а просто делал вид, что тебя все устраивает. — А если бы я сказал? Еще в тот день, когда впервые увидел тебя с ним в той каморке. Если бы тогда я сказал, что люблю тебя, ты бы вернулась к нему вновь. Люблю тебя. Единственное, что она услышала. Два простых слова, что разрезали ее сердце пополам в ту же самую секунду, как были озвучены Кристианом, чьи голубые глаза как-то предательски сверкали. От подступающих гневных слез, от беззащитности. Она забыла, как нужно дышать. Легкие не слушались, как и все тело, когда Кристиан, сокращая расстояние между ними, вдруг обхватил ладонями ее лицо, приподнимая вверх, чтобы смотреть глаза в глаза. И он вглядывался в каждую черточку ее скул и подбородка, запоминал каждый прекрасный миллиметр ее молочной кожи, вдыхал запах ее духов. А она стояла, опустив руки вниз, и смотрела в ответ, не находя даже крупицы сомнения в его словах. Сердце практически не стучало. Замерло, перечитало качать кровь по артериям. Кажется, еще пара мгновений, и Клементин могла свалиться в обморок посреди пустого класса. — Я люблю тебя, Клементин, — тем временем шептал он, проводя большим пальцем по ее щеке. Губы дрогнули в горькой улыбке. — И я не знаю, как мне забрать тебя себе из чужих рук. Но я сделаю это. Все прошедшие дни в раздумьях и предположениях разбились об острые скалы. Он любил ее, поэтому вел себя так нормально, чтобы ей не было некомфортно. Но вот, в чем и заключалась проблема: ей было некомфортно, только когда речь шла о Джеймсе. Стыдно и страшно признаться самой себе, но после слов о любви, сказанных Кристианом, ей стало в тысячи раз легче. И когда он потянулся ее поцеловать, она не отступила. Позволила. Бессовестно. Забывая о влюбленном в нее без памяти Джеймсе, дарящем самые теплые улыбки и объятия. Наплевав на кричащую внутри совесть и тысячу аргументов в пользу рассудка. Ее сердце встрепенулось, отдаваясь пульсацией по всему телу. Не было тех бабочек в животе, о которых все болтают, не было подкашивающихся коленок, был только он, Кристиан, и его ладони на ее лице. Были мягкие губы с привкусом утреннего кофе, аромат древесного парфюма и шелест мантии под ее пальцами. А еще звук собственного сердца. — Почти два года я мечтал сделать это снова, — выдохнул он, отстраняясь. Клементин смотрела на его влажные губы, но не осмеливалась заглянуть в глаза. Интересно, чтобы она там увидела, если бы так и не трусила? Если бы подняла голову и посмотрела в лицо человеку, которого знала всю жизнь, которому доверяла и за которым следовала куда угодно? Это бы оказалось искрящееся смятение. Потому что именно так ощущал себя Кристиан, отрываясь от желанных губ, но не убирая рук с ее алеющих щек. Он понимал, что сделал кое-что не совсем правильное и честное по отношению к Клементин, но его разбитое ранее сердце возрождалось, осколок за осколком соединяясь. Да, ему потребуется время, чтобы принять первоначальный вид, потребуется дюжина терпения и времени, чтобы приблизиться хоть на миллиметр к желанному, к трепещущему на самом дне, закрытому под сотней замков. А она кричала. Внутри. Мысленно. Кричала, считая трещинки на губах Кристиана, рассматривая проступающую на подбородке темную щетину. Кричала, потому что сама себя заводила в тупик, зарывала в глубокую яму лжи. Абсолютно все, что она делала, являлось чистой ложью. Неделю назад, вчера, сегодня и даже завтра — ложь. Слова, срывающиеся с ее губ, жесты, взгляды, вздохи оказались пропитаны отравой, убивающей всех вокруг и саму себя. — Никто не должен знать, — раздался охрипший голос девушки. Кристиан переменился в лице, опуская руки вниз и делая шаг назад. — Что? — Ты слышал, — вот теперь она решилась на него посмотреть. — Мы никому об этом не расскажем. — Из-за Поттера, да? — он скривил рот, будто говорил о чем-то омерзительном. — Дело во мне! — Ты любишь его? Резко. Быстро. Удар прямо под дых. Тот самый вопрос, ответ на который ей был неизвестен. О таком не пишут в книжках. Точнее, пишут, но совсем не так. Никаких бабочек и эйфории, только паника и чувство неопределенности. Любила ли она Джеймса? Кто знает… Его нельзя было не любить. Лучик света для каждого, кто был с ним знаком. Милый, улыбчивый и знающий, как нравиться другим. Он не переходил черты дозволенного, смотрел на нее с обожанием, упоительно ее целовал, но… Это ли нужно, чтобы испытывать у нему любовь? Что вообще такое любовь? Где найти эту любовь, чтобы посмотреть и сравнить? Мама любила папу. Папа любил маму. Так было, есть и будет всегда. Они ругались, мирились, смеялись и проводили вдвоем вечера. Иногда ходили на свидания и всякие министерские приемы, часто прогуливались отдельно от детей по Косому переулку. Они спорили, кричали, но всегда оставались вместе. Никто не смел обижать маму, иначе гнев отца мог принимать катастрофические масштабы. И хоть был он для всех грозной скалой с самым надменным своим видом, стоило его жене пальцами обхватить его локоть, его глаза теплели. Должно быть, это и есть любовь. Немного странная и неправильная, но такая сильная. С Джеймсом такой любви Клементин испытать не удалось. Этот юноша заслуживал настоящего чувства, а она могла дать лишь фальшивку. — Я не знаю. — Тогда в чем же проблема? Тебе следует прекращать этот спектакль. — Не могу, — она почти завыла от осознания безысходности. — Я не знаю, что мне делать! Джеймс не заслуживает такого, он слишком хороший. — Хороший, — усмехнулся Кристиан, запуская пальцы в волосы. — Великолепно, Клементин, просто отлично! То есть ты считаешь, что я заслуживаю такого? — Ты — другое. — Да ну? И что же… — Почему ты молчал? — голос сорвался на крик. — Ты ничего не говорил столько времени. Столько лет! Что тебе мешало сказать мне сразу? — Думаешь, это так просто? — Он всплеснул руками, отворачиваясь. — Отец постоянно упоминал тебя, невзначай отмечая, что мечтает о такой невестке. Родители говорили о нашей помолвке каждый раз, когда видели нас вместе, а ты называла меня “другом” все чаще и чаще, словно пыталась ограничить, чтобы я не питал надежд. С чего ты взяла, что мне не было страшно признаваться тебе? Я был рад просто быть рядом, даже если не мог рассчитывать на что-то большее, чем дурацкая дружба. А теперь тебе интересно, почему я ничего не сказал? Да все вокруг знали, Клементин! Каждый! Скорпиус знал, поэтому так меня недолюбливает. Оливия знала, хотя я никогда ей не говорил. Блэквуды, Кристина, да каждый, кто видел меня и тебя! Одна лишь ты улыбалась мне своей чертовой прекрасной улыбкой, будто ничего не происходит! А потом взяла и начала ходить за ручку с Поттером, потому что он, как ты выразилась, хороший! Чертовски круто смотреть, как любовь всей твоей жизни зажимается в каморке для швабр с гриффиндорским выскочкой, — Кристиан практически кричал, и она мысленно поблагодарила его за примененное изначально заглушающее. — Ты сняла браслет. Тот самый браслет из черных агатов, который я сделал для тебя на твой день рождения, как раз через несколько дней после первого поцелуя с тобой. И ты смеялась тогда. Ты так громко смеялась после поцелуя, о каких надеждах может идти речь? — А что мне было делать? Ждать, пока у тебя хватит храбрости признаться мне? И сколько бы я ждала в таком случае? Год или пять лет, может, десять? — Но не встречаться же с Поттером! Черт, почему именно он? Сотня парней в школе, а ты выбрала его. Будто специально. — Это не было специально! Просто так вышло, что он набрался храбрости и сделал шаг навстречу, а не продолжил пускать слюни издалека. Ты мог сделать так же. — Нет, не мог, потому что не знал, каков будет твой ответ. Я не был готов рисковать дружбой ради собственных желаний, и не был уверен, что ты чувствуешь ко мне что-то. — А я чувствую, и делай с этой информацией, что хочешь! Повисло тягучее молчание. Они смотрели друг на друга, пытаясь отдышаться. Кажется, это была их первая ссора за много лет. И им хотелось найти как можно больше ответов и подсказок, что же делать дальше. Признаться в любви оказалось не так сложно — сложнее принимать последствия, чем произносить самые простые слова. И что делать теперь? — Мне нужно время, чтобы разобраться. Дай мне время, Кристиан, — Клементин зачем-то поправила мантию и взглянула на наручные часы. — Давай держать это в тайне до тех пор, пока я не поговорю с Джеймсом. — И как долго мне ждать? Хочешь, чтобы я смотрел, как он целует тебя, и молчал? — Дай. Мне. Время. — Хорошо. Но не думай, что я буду слишком долго с этим мириться. Сделай уже выбор. Она не ответила, просто кивнула ему и достала палочку, чтобы отпереть дверь. Не самое лучшее утро в ее жизни. Хотя, когда утро вообще ее радовало?***
— Есть улучшения? Минерва Макгонагалл нервно теребила край своей фиолетовой мантии, стоя возле больничной кровати. Там по-прежнему лежала Эмилия, бледная и едва ли дышащая. К рукам ее были подведены трубки, через которые девочка получала нужные лекарства, восстанавливающие исчезающую из ее вен кровь. — Не могу сказать, что значительные, — покачал головой мужчина, отходя от юной пациентки. Он действительно был в замешательстве. Проработав много лет в Мунго, встречая разные заболевания и прочие недуги, Драко Малфой не мог себе представить ничего, что могло бы его удивить. Его врачебная практика была обширной и разнообразной, начиная от стандартных лихорадок, заканчивая проклятиями, которые могли убивать клиентов годами. Но еще ни разу он не видел такого, с чем не мог справиться. Годы врачевания выглядели бесполезной тратой времени на фоне сложившейся ситуации. Директор видела его взгляд и все прекрасно понимала: он старается, но ничего не выходит. Сотни склянок с зельями, что он варил и приносил в крыло, чтобы вливать в умирающих детей, кажется, не помогали. Он сидел ночами в лаборатории, создавал что-то новое, приносил ингредиенты, которые не купить в обычном магазине. И каждый раз, когда очередное варево шло по венам одного из больных, Малфой с надеждой взмахивал палочкой, проводя стандартную диагностику состояния. Ничего не менялось. Улучшение длилось несколько часов, а после все возвращалось обратно. Это было проклятие, которое наложил сильный волшебник. Вопрос лишь в том, кем он был. И как ему удалось провернуть такое в стенах школы. — Как продвигаются дела у Гермионы? — женщина попыталась отвлечься от созерцания бледной ученицы. — Поднимает архивы Министерства. Вы же знаете, во время войны многое было утеряно и уничтожено, поэтому успех маловероятен. К тому же, Кингсли не был слишком строг, когда занял пост Министра, — Драко опустил рукава своего халата, что означало конец его работы на данный момент. — Ей тяжело дается это дело. Многие спрашивают, слухи ползут слишком быстро. Такое нельзя укрыть от людских глаз. — Не думала, что вновь столкнусь со смертью в стенах школы, — она с сожалением покачала головой. — Пока никто не умер. Хоть и решения нет, но я пока поддерживаю их жизни. — А вы все так же хладнокровны, — меж тем заметила Макгонагалл. Малфой хмыкнул и снял с себя белый халат. — Если я буду жалеть каждого, чья жизнь зависит от моих действий, то стану бесполезен в своем деле. И он был совершенно прав. В первые дни, когда он стал рядовым колдомедиком в больнице, пытаясь угнаться хоть за какой-то информацией, тогда еще молодой Драко брался за любую работу. Перешагивая через свою брезгливость и раздражение, пока старшие над ним посмеивались, считая бывшего Пожирателя просто посмешищем, он чувствовал необходимость сделать что-то для общества. Признаться, внутри он таил желание хоть как-то реабилитировать самого себя в глазах общества. Или в ее глазах. И так уж повелось, что спустя несколько месяцев упорного труда и насмешек ему удалось перебороть собственное нутро. Было сложно лечить детей. Не сказать, что они казались ему прекрасными цветами жизни, как об этом говорили взрослые, но каждый больной ребенок, который лежал перед ним, смотря своими чистыми глазами, полными надежды на исцеление, поначалу отпечатывался в памяти. А если детских губ касалась смерть, то Драко бежал в уборную, чтобы скорчиться над унитазом в приступе тошноты. Здесь не было места жалости. И спустя годы он не изменил своего мнения. Жалеть можно о своей разбитой коленке, об утерянном на улице галлеоне, но не об умирающем человеке, которого ты пытаешься спасти. Так и повелось, что надевая белый именной халат, Драко Малфой лишался всего человечного, становясь механизмом, способным лишь решать сложные задачи. Так было легче. И пока он возвращался в лабораторию в учительском крыле, чтобы попробовать новую комбинацию ингредиентов и приблизиться к идеальному составу лекарства, Альбус Поттер потирал свои глаза, вчитываясь в каждую страничку новой книги.***
Молодой преподаватель занимал все свое свободное время чтением и выпиской нужной информации. Так он обнаружил, что соки зубастой герани и цветков моли в совокупности могут действовать как сильное противоядие. Эта информация не особо помогла, но мистер Малфой внес ее в свои личные записи и даже использовал в приготовлении одного из своих зелий, что сейчас принимали пациенты. Альбус не собирался сдаваться. Он всегда добивался своего, и исключений быть не должно. Даже если придется провести весь год, уткнувшись в книги. Он вновь сидел в окружении бардака, прямо на полу посреди своего кабинета. Отсортированные книги стояли в своих стопках, а в шкаф отправлялись те, что уже не имели нужности. Это был свободный урок. Альбус принес из кухни немного еды, чтобы не терять время в Большом зале, и теперь, привалившись спиной к стене, попивал кофе, параллельно перелистывая страницы. В глазах рябило, и что-то подсказывало, что к лету ему придется купить очки для зрения. Джеймс и Лили точно засмеют. Робкий стук даже не привлек его внимания, потому как он даже не шевельнулся, когда дверь кабинета аккуратно открылась, и на пороге оказалась Оливия Забини. Конечно, кто еще из студентов мог прийти, если не она. Девушка заглянула внутрь, не найдя сначала самого профессора за его столом, а после удивленно распахнула глаза, завидев его сидящим на полу. — Добрый день, профессор, — подала она голос. Альбус вскинул голову, встречаясь взглядами с Оливией, которая из-за резкого зрительного контакта чуть покраснела. — Мисс Забини, — кивнул он, поднимаясь на ноги. — Что-то стряслось? — О, нет, все хорошо, я принесла домашнюю работу, хотела, чтобы вы посмотрели ее до начала урока. — Давай взгляну и как раз сделаю перерыв. Оливия протянула ему сверток пергамента и застенчиво сомкнула ладони за спиной, переваливаясь с ноги на ногу. Она осматривала кабинет в полном хаосе, отмечая про себя, что никогда бы не подумала, что Альбус Поттер такой неряха. Возможно, это отличительная черта всех Поттеров, потому что и Лили, и Джеймс не отличались собранностью. На спинке стула висела перекинутая темная мантия, а на дверце шкафа — свитер. Столешницу практически не было видно из-за заваленных друг на друга фолиантов. Толстый ежедневник лежал раскрытый недалеко от ее ног, поэтому Оливия позволила себе краем глаза заглянуть в записи, где размашистым и малоприятным почерком очерчивались неизвестные ей термины и пояснения к ним. Забини вновь обратила взор к Альбусу, который позволил себе потянуть руки вверх, чтобы расслабить затекшие от долгого сидения на полу позвонки. И в этом, казалось бы, самом обычном человеческом действии, она нашла профессора каким-то особенным. То, как поднялись полы его рубашки, когда он тянулся вверх, оголяя тонкую полосу кожи живота, заставило ее нервно сглотнуть и отвернуться, упираясь взглядом куда-то угодно, но только не на учителя. — Что ж, весьма неплохо! Ты делаешь успехи, Оливия, я приятно удивлен, — вынес вердикт Поттер, просматривая ее домашнюю работу. — Доработай формулировки заклинаний и прочитай все сама еще разок. Кто знает, может, заработаешь Выше ожидаемого. Альбус внезапно огляделся и подошел к книжному шкафу. Он достал оттуда небольшой томик в синем переплете и протянул ученице: — С третьей по шестую главу ты найдешь очень полезную информацию. — Вы отдаете ее мне? — удивилась Оливия. — Одалживаю, — улыбнулся он. — Это из Мэнора. Не думаю, что кто-то из Малфоев будет против, если ты воспользуешься их литературой. — Да, вы правы, — она неловко обхватила пальцами книгу. Альбус вернулся к столу, что-то переложил в другое место, сохраняя задумчивое выражение лица. Он поднял с пола свой потрепанный ежедневник, и Оливия заметила на обложке герб Слизерина и инициалы владельца, выведенные чужим почерком. Должно быть, это подарок от важного человека. Тем временем профессор продолжил заниматься своими делами, будто студентки тут и вовсе не было. Но она не собиралась так быстро уходить. — Профессор, — обратилась она вновь, — я знаю, что вы не любите говорить на эту тему, но… — Никаких продвижений нет, — перебил ее Альбус. — Если они будут, то об этом все узнают. — Просто ходят слухи, — Оливия замялась, не решаясь выдвинуть теорию, к которой она пришла совсем недавно, когда чуть не уснула на Зельях, — что это проклятие древнее. — Ну, это вполне имеет место быть. Такой расклад мы так же рассматриваем. Но я все еще не могу тебе ничего рассказать. Я понимаю твой интерес, но это все же не касается лично тебя. — Я хочу сказать, что если проклятие не такое уж древнее? — Она на секунду поджала губы. — Может, это сделал кто-то, что очень боялся. Ведь Хогвартс не всегда был безопасным местом. Были времена, когда здесь выживали, а не жили. Альбус нахмурился, догадываясь, что Оливия скажет дальше. — Возможно ли такое, что это сделал студент? — Сомневаюсь, — Поттер отрицательно покачал головой. — Мы думали об этом в первую очередь, но все-таки пришли к выводу, что такая сильная магия не подвластна подростку даже на седьмом курсе. Скорее всего, это был кто-то из старших, кто имел доступ к древним свиткам, возможно, даже к руническим записям. — Но ведь всегда были отличающиеся ученики! — настаивала на своем Забини. — А если заклятие сработало не так, как должно было, именно из-за того, что его наложил неопытный волшебник? Ведь у нас не всегда все получается с первого раза. Мне пришла в голову мысль, что подобное могло происходить во время войны, когда Пожиратели Смерти держали Хогвартс в своих руках, практиковались пытки на уроках и прочее. Может, таким образом они хотели убить всех разом? И студентов, и старых учителей, тех, кто не поддерживал политику Темного Лорда. Я много читала об этом, так что… Дальше Альбус уже не слушал, потому что пазл в его голове складывался с катастрофической скоростью. Теория Оливии казалась бредовой, оттого и до безумия простой. Ответ лежал на поверхности. Никто из пострадавших не умер, все жили, хоть и были в отвратительном состоянии и практически обескровлены. Пожиратели в большинстве своем не блистали хорошими знаниями колдовства, ограничиваясь лишь боевыми навыками, что тоже подтверждало слова девушки о неопытности наложившего проклятие. Это мог быть кто угодно, но все оказывалось слишком логично. Это было чем-то вроде оружия массового поражения, чтобы в случае чего каждый, кто попадет под действие проклятия, лишился бы жизни, а противоборствующая сторона потеряла бы союзников. Но почему оно сработало только сейчас? Значит ли это, что существовал способ, который просто мог активировать чужое заклинание? Но каким образом это стало возможно? — Ты — настоящий гений, Оливия Забини! — воскликнул Альбус, напугав девушку своим громким голосом. Она замолчала и непонимающе криво улыбнулась, надеясь, что он ей все объяснит. — Салазар! Я даже не думал об этом с такой стороны! Это ведь гениально! Ты обязана рассказать то же самое остальным. — Ч-что? — Нет времени, идем, — Поттер взял ее за локоть и стремительно потащил из кабинета к выходу. Оливия пару раз запнулась на закрученной лестнице, когда они спускались в сам класс. — Но у меня еще занятия, — обмолвилась она, но тут же была прервана Альбусом. — Это не займет много времени. Скажешь, что тебя забрал декан. Ты даже не соврешь. Оливия прерывисто вздохнула и постаралась расслабиться. Это удавалось чертовски сложно, потому что пальцы вокруг ее локтя казались невозможно горячими, хоть и касались ее через слой рукавов мантии и форменной рубашки. Но ничего не могло заставить ее отвлечься от созерцания этих самых пальцев. Какой кошмар. Нельзя быть настолько заинтересованной в учителе, хоть и молодом и достаточно привлекательном. Просто недопустимо. И даже сказать об этом ей было некому, потому что она испытывала неописуемый стыд за свое увлечение. Профессор Поттер же этого не замечал. Он вел ее за собой, ускоряя шаг, прямо в учительское крыло, куда студентам вход был разрешен только в крайних случаях. Забини даже не запоминала дорогу, поэтому буквально врезалась в его спину, когда он неожиданно затормозил перед дверью. Альбус пробормотал что-то себе под нос и достал палочку, чтобы нарисовать неизвестную ей руну. Дверь заискрилась и послышался щелчок замка. Они вошли внутрь, и теперь Оливия поняла, что это за место. Судя по множеству котлов и разных размеров пробирок, нетрудно было догадаться, что это лаборатория. Мистер и миссис Малфой одновременно подняли головы на вошедших, заприметив сначала Альбуса, а потом уже и его юную спутницу. — Оливия? — удивленно вырвалось у Гермионы. Альбус усадил пятикурсницу на стул посреди помещения и обратился к присутствующим: — Кажется, у нас есть зацепка. — Какая? — женщина подошла ближе, все еще не понимая. — Расскажи им, Оливия. Теперь ты действительно можешь помочь. И она, в который раз нервно сглотнув, устремила взгляд на Драко, своего крестного. Он ей коротко кивнул, что придало немного уверенности в себе. Что ж, раз она находится в тайной лаборатории, то стоит поделиться своими мыслями, которые Альбус Поттер почему-то посчитал гениальными. И она начала говорить.