Hate yourself

Выстрел. Еще один — контрольный в голову. Рука уже не болит от отдачи, как раньше. Мертвое тело грузно падает, глухой звук отражается от стен пустой комнаты. Полумрак. Очертания упавшего трупа и какого-то тряпья на полу сливаются, образуя непонятную груду, и можно представить, что его здесь и нет. Тсуна пришел, а тут пусто. Но запах крови, пороха и испражнений не дает в это поверить. А в голове все еще звенит звук выстрелов. За маленьким грязным окном мелькает свет. Тсуна смотрит в него, переводит взгляд на пол, где кучей лежит тело. Просто тело, не человек. Это тело и не было человеком — люди не могут быть так жестоки. Не могут продавать детей в бордели. Он заслужил смерти, возможно, и не такой легкой. Но это не успокаивает Тсуну. Он должен был бы привыкнуть, но нет. Ему в голову лезут мысли о том, что даже у этого «человека» была семья, и что он лишил жизни их кормильца. Тсуна прикладывает холодное дуло ко лбу — разболелась голова. Он пытается выкинуть все мысли, которые и вызывают эту боль, но не получается. На лестнице раздается шум, но Тсуна не переживает. Это свои. Его зовут, и он выходит навстречу. Такеши и двое мелких подчиненных стоят в конце коридора, осматриваясь. А осматривать нечего, Тсуна научился работать тихо и чисто. Такеши подходит к нему, приветственно махает и отсылает парней убрать тело и комнату. Они не спеша выходят из здания, и Тсуна подавляет желание оглянуться на ребят, которые сзади несут в черном мешке тело. Просто тело, не человека. Они садятся в машину, Такеши за рулем. В машине тепло, мягко и пахнет приятно — мятой, дождем и немного табаком — тут точно недавно был Гокудера. Тсуна удобно располагается на заднем сидении и прикрывает глаза — головная боль немного прошла на свежем воздухе, но полностью не исчезла. За окном темно и ничего не видно, в этом районе даже фонарей нет. Темнота успокаивает. Тсуна, оказывается, заснул, а Такеши не стал его будить, только загнал машину в гараж и укрыл Тсуну пледом. Глаза открываться не хотели, но голова не болела. Ему точно нужен был хороший отдых. Тсуна вышел из машины и зажмурил глаза от загоревшихся фонарей с датчиками движения. Потянулся и пошел к двери, ведущей в особняк. В особняке никогда не бывает тихо. Несмотря на то, что все хранители уже взрослые, веселиться они любят. И Тсуна понимает, почему. Им просто не додали детства и юношества, отобрали развлечения и безмятежное веселое время. И наверстывают они сейчас. Поэтому он и не против их затей, даже сам участвует в них, будь то караоке или игра в «Монополию». Он благодарит пробегающего мимо Такеши, кивает всем встречающимся по пути. Гокудере он более подробно рассказывает о миссии и делает усталый вид, чтобы его быстрее отпустили. Хаято недоволен, но отпускает Тсуну, говоря, чтобы он поужинал. Тсуна кивает и уходит в кабинет, который совмещен со спальней. Он медленно раздевается, кидая одежду, где попало, и идет в душ. Там стоит под еле теплыми струями, пытаясь прийти в себя. Выходит и, не вытираясь, одевается. Все это он делает автоматически, а в голове начинают появляться мысли, и их все больше. Он вспоминает сегодняшнее тело, вчерашнее, и много-много других, таких же тел, которые уже не люди. Он вспоминает их лица, глаза, искаженные рты, хрипы и крики. Звуки выстрелов: глухие, из Беретты с глушителем, и звонкие, ударяющие по препонкам, когда Тсуна не успевал накрутить глушитель. Вспоминает, как падали эти тела, как некоторые бились в агонии или тянули свои руки к нему. Он добивал их, не смотря в глаза. Запахи жареного мяса, крови, копоти, пороха, испражнений, травки и еще много чего. Все эти воспоминания заставляли Тсуну корчиться на кровати, задыхаясь, глотать слезы и сжимать голову. Это убивало его. Реборн говорил, что надо забывать, не запоминать даже, не сочувствовать. Они убирают грязь, они убивают не людей, а отбросов. Реборн учил его не сожалеть, но не получилось. Тсуна оставался слишком мягким, но об этом никто не знал, кроме него. Притворяться он научился, от отца талант достался. Хотелось забыться, но Тсуна не мог себе это позволить. Он презирал тех, кто топил свои проблемы в алкоголе или наркотиках. Он так не мог. А других способов не знал. В горле стал ком, а сердце сжало. Как же Тсуна ненавидел себя. Он перестал быть собой, просто потерялся. Потерялся в ненависти к себе, в этих воспоминаниях, в прошлом, в несбывшихся надеждах и мечтах. Иногда ему казалось, что он сломался. А потом он видел свою семью, и эти мысли ненадолго уходили. Но снова возвращались с новым убийством. Наконец, немного отпустило, и Тсуна спокойно вдохнул. Да, нужно поесть, и, как не странно, аппетит у него был зверским. Почему-то после таких срывов он накатывал с тройной силой. На кухне никого не было, только в центре стола стояли тарелки, накрытые полотенцем. Тсуна попробовал — горячее, и принялся есть. Тяжесть и тепло в желудке расслабили его, и думать не хотелось. Захотелось спать. Тсуна не понял, как добрался до кровати, он просто утонул в мягких белых перинах и заснул. *** Выстрел. Еще один. Еще и еще. Обойма закончилась. Тсуна закрывает уши и выходит из комнаты. Он не хочет ни слышать, ни видеть. Хватит. С каждой новой смертью часть его самого умирала, становилась серо-бордовой, сухой, сморщенной. Отвратительной, как и те, кого он убивал. У него почти не осталось себя, он почти потерялся. Потерял себя. Он не хочет быть таким, он себя начинает ненавидеть. Не хочет. Не хочет терять себя. Не хочет себя ненавидеть. Но иначе не получается. Он уже не человек, просто тело. Бледное, некрасивое, но еще не в черном мешке. Он ненавидит такие тела. Я ненавижу себя. Он теряет остатки человеческого в себе. Я теряю себя. — Тсуна, ты в порядке? — Да, все хорошо.