В пустом зале ...

Занавес опустился. Я хлопаю не жалея рук. Наизусть знаю каждую реплику, а все равно смотрю как в первый раз. Все уходят. Сначала шум, гам, суета... потом тишина... она наступила незаметно. Все спешат переодеться, и уйти. Все, все, что они хотели увидеть - увидели, а я - нет. Я жду продолжения. Тут уже не будет заученных фраз и действий. Нет. Тут будет, что-то большее, что я уже на протяжении месяца не могу понять. Уборщицы уже не орут и не прогоняют, да и контролерши больше не подходили. Мне здесь знали в лицо. Даже актеры. — Мышонок, ты тут ещё долго? – спросил меня один из группы. Они называют меня так, потому что я тихо сижу в пустом зале еще час после окончания. Часто хожу между рядов или забираюсь на сцену, сяду по-турецки и задрав голову вверх сморю в потолок, но ничего не видно, там висят декорации, прожектора или еще, что. Зависимо от того, какой спектакль был, но больше всего мне мешает увидеть его это темнота. Мне нравится. Иногда я тихо пою песни. Они без смысла и часто не в рифму. Зато мои. Они идут от сердца, от души. Скорее в них заложен мой крик, крик того, что я желаю, но некогда не получу. Стремлюсь к тому, чего возможно даже нет. Про таких как я говорят: "Хочу то, не знаю что!" Сейчас не исключение. Вот я провожу руками по деревянному ободку на креслах и выхожу на красную дорожку, которая ведет от выхода к сцене. Иду к ней. Как вчера нерешительно ступаю на нее. Совсем недавно тут было по-другому. Стараюсь не шуметь. Если издать хоть один громкий звук - все волшебство рухнет. Провожу рукой по тяжелой шторе. Легкая пыль слетает с нее оседая на пальцах. Она мягкая, но больше ее не трогаю. Если хоть одна складка будет не так, все... это будет уже не то место... Пока тут все идеально. Выхожу на середину. Сажусь. Чувство. Какое-то непонятное чувство наполняет все меня. Оно не похоже не на что. Это другое. Как ком внутри. Он растет. Я ощущаю его, морально. Он мешает дышать. Слезы. Я делаю глубокий вдох. Еще раз. Еще раз. Жадно хватаю ртом воздух. Такое часто бывает. Опять смотрю в потолок. Тьма... она мне нравится. Я хочу что бы она меня укутала. Страшно. Но меня привлекает все, чего я так сильно боюсь. Все эти чудовища, которые рождает моя больная фантазия. Они танцуют вокруг меня хороводы, цепляясь своими отвратительными пальцами. А я спокойна. Мне приятно, что кровь пульсирует в венах. Нравится слышать стук своего сердца. Вся я превратилась во тьму. Поднимаю голову вверх, закрываю глаза. — Сантос из пиритус, – тихо говорю я, не знаю, что они означают, просто. Тут все так просто. Тут проживают чужие жизни, воплощаясь в других людей, и это не ложь. Это другие. Непонятное, ни мне, ни им. Скрип половиц заставляем меня оторваться от мыслей и посмотреть на непрошеного гостя. Никого нет. Может это тень отца Гоголя? — Хах, – смеюсь сама над собой. Я - другая... Лишь ветер бежит между рядами, тихо завывая где-то под потолком. Послышались стуки каблуков. Удаляются. И тишина. — Найти истину... а хватит ли сил принять ее? – В дверях стоит юноша, черные волосы заплетены в низкий хвостик, лицо почти не видно в темноте, но у него бледная кожа и красивые глаза, которые сверкают от неизвестного источника света. — Найдя ее, не остается выбора, кроме как принять ее. – Странный завязывался разговор. Это был новый актер, еще не знал о моих "замашках ". — От нее можно убежать. — От нее - да, от себя - нет. – Обычно я раздражалась, когда кто-то мешал моему самопожиранию себя изнутри, по-другому нельзя было назвать такое время провождение. — Ты думаешь, что истина не в людях? – он небрежно оперся о косяк, как будто мы говорили не как душевнобольные, а о погоде. По крайней мере, со знакомыми я о таком точно не говорю. — Люди часто воспринимают лож за истину, – он улыбнулся. Совсем незаметно. — Ты долго здесь будешь сидеть? – Пойти с ним? Почему бы и нет? — Уже ухожу. – Я встала и пошла к выходу. Оказывается, у меня затекли ноги, причем сильно. Может я нашла такого же сумасшедшего? На улице падал снег. Люблю такую погоду, крупные белые хлопья летят медленно, лениво. На улице загораются фонари, на красивых черных столбах в стеклянной коробочке, и шум трамваев где-то совсем близко. — Может в кафе? – Всю дорогу мы молчали, и от вопроса я как будто очнулась. — Давай. – Было смешно, я ведь даже его имени не знаю. Дальше мы снова шли в тишине, лишь снег хрустел под ногами. На улице было холодно, поэтому пар шел изо рта и при каждом выдохе, казалось, что мир погружен в туман, но через секунду все вставало на свои места. Вот уже показалось кафе. На набережной их было много, но почему-то мы оба шли именно в него. Возможно, просто совпадение мыслей. Перед новым годом его украсили еловыми ветками и гирляндами. Все было великолепно. В кафе нас встретил приятный запах мандаринок и чая, свежей выпечки, еловых веток. Легкая суета официантов и тихие разговоры за столиком. — Что будешь? — Зеленый чай и имбирное печенье в форме человечков. А ты? — Наверно отдам предпочтение кофе и кусочку пирога с черникой. – Дальше мы говорили о наших семьях. Оказывается, он был единственным ребенком в семье, в отличие от меня у него не было тирана в виде старшей сестры, которая постоянно хотела меня женить на первом попавшемся парне. Услышав это, он как-то по-доброму улыбнулся. Я не имела привычки много говорить, причисляет себя к тому типу людей, что постоянно остаются в тени. После он попросил принести счет, и мы долго гуляли, смотря на витрины магазинов. Но вскоре мы подошли к моему дому. Ещё с минуту мы говорили, и он пригласил меня в кино. Я согласилась. Через неделю снова пришла в театр. Теперь я не сидела в темноте захлебываясь в ней, я стояла в светлом коридоре и ждала его. Мы гуляли и говорили, говорили и гуляли. Так прошел месяц. Сняли гирлянды и новогодние игрушки, а всё так же заказывали в кафе имбирное печенье и кусочек пирога. Все было как нельзя лучше. Я не могла и дня провести без него, а он без меня. После мы поцеловались всего один раз, но этого хватило, что бы нам понять, что если продолжим - сделаем, что-то плохое за что его посадят, так как мне еще нет 18-ти, а меня отправят лечить психику. Я попросила подождать год. Он нечего не ответил. Была идиллия. Почти каждый день я летала на крыльях, и это мало сказано, но однажды крылья мне жестоко сломали. В тот день он шел весь мрачный как грозовая туча. Когда я спросила, что случилось - он не чего не ответил, а повел меня в наше кафе. Там мы молчали. Такого между нами не было никогда. — Скажи мне, что случилось, – мой голос предательски дрогнул, не думала, что за эти ненавистные двадцать минут тишины успею навыдумывать себе такого, от чего хотелось рвать на себе волосы. — Я... я уезжаю, пойми, мне очень хочется тебя с собой взять, но ты же... – Он осёкся. Мое несовершеннолетие было больной темой, и даже тут... на сколько осторожно спросила я, его брови двинулись, и между ними появилась морщинка. — Навсегда. – Это был удар. Весь мой красочный мир полетел коту под хвост. – В Париж к семье... Эти сотни километров, которые будут отделять нас, казались непреодолимыми. Такими нереальными. Нет... он дотронулся до моей щеки. — Ясно. – Все что удалось мне выдавить из себя в тот момент, чтобы не залиться рыданиями прямо в этом месте, где было столько теплого и хорошего. — Я... не смогу тебя больше увидеть? – Я уже не пыталась хоть как-то пытаться скрыть всю боль что душила, душила, душила меня. — Нет...

***

Оставшиеся дни мы гуляли и говорили стараясь не упоминать отъезд. Я знала что больше так сильно не в кого не влюблюсь, и он тоже. От этого только больнее. Мы долго стояли в аэропорту и обнимались. Все-таки поцеловались. Ещё раз. Помню, он обернулся, а я улыбнулась сквозь слезы и поехала ему рукой, как только он скрылся за поворотом я упала на колени и отдалась на растерзания зданиям. Ко мне подходили и спрашивали, что со мной, нужен ли мне врач, а нужна мне была в этот момент либо теплая воды бритва и его любимый черничный пирог. В тот же вечер я пришла в театр в надежде - что это шутка, но его не было. После представления актеры ушли, не сказав не слова, они понимали, что сделают только хуже. Не помню как долго я лежала на сцене крича и трясясь всем тело, в рыданиях жалея себя, час, два, три... когда я выходила, была уставшая и вымотанная. Ушли все кроме ночного сторожа. В куртке я нашла мое любимое имбирное печенье и списку от актеров с незамысловатым содержание, что все будет хорошо и они мне помогут. Но куртку я не надели и печенье не взяла. Вышла в легкой кофте, хоть и было жутко холодно. И я ушла. Ушла из театра навсегда.