Признание

- Фуууу, гомосятиной повеяло, - любимая фраза Макса, когда он видел проявления того, что по его личному мнению, отличалось от крепкой мужской дружбы. Иногда он явно преувеличивал, но смолчать не мог в силу характера. Макс как истинный представитель рода мужского считал своим долгом громко и четко обозначать собственное отношение к проблеме. Я не смел и пикнуть, что, наверное, это от меня веяло. Флюидами влюбленного в друга. Когда пришло осознание, что мне нравится именно Макс, нравится не как лучший друже, а как любимый человече, то сначала мне было стыдно. Потом было больно, ибо я знал, что Макс ни за что меня не простит за подобные к нему чувства, более того, разорвет нашу дружбу, и мне крайне повезет, если я при том останусь живым, ну, или здоровым. А это уже было страшно. Макс умел доказывать свою правоту кулаками, причем, даже в те моменты, когда оно и не требовалось. И с него сталось бы провести со мной профилактическую беседу, снабдив ее вескими и весьма болезненными аргументами. Так что под давлением инстинкта самосохранения я молчал. Только возмущенно поддакивал, мол, да, расплодилась гомосятина на земле русской, а сам мысленно просил у этой гомосятины прощения. А потом началась заварушка с шоколадками. Не знаю, что меня сподвигло… Хотя нет, Аська Смирнова со второй группы. Это она попросила меня одним солнечным зимним днем забросить Максу в сумку шоколадку. Да, кажется, то как раз было четырнадцатое февраля, когда у всех влюбленных случается обострение. Я молча выслушал, флегматично пожал плечами, но просьбу выполнил. И с тех пор стал подкармливать Макса шоколадками. Тот счел шоколадки, внезапно возникавшие в его вещах, знаком. Знаком появления у себя поклонницы, страдавшей от застенчивости в самой последней ее стадии. - Может, она страшная? – предполагал я, глядя на то, как довольный жизнью Макс ежедневно вылавливает из сумки очередную порцию быстрых углеводов в цветастой обертке. - Не может быть, - уверенно парировал Макс. - Тогда оооочень страшная, - соглашался я. В такие моменты Макс смотрел на меня и коротко повелевал заткнуться. Видимо, в душе, за всем фасадом из внешней брутальности, он оказался тем еще мечтателем, а я своими замечаниями рушил эти мечты в мелкую крошку. Иногда я ловил на себе задумчивые взгляды Макса, словно в его голове уже складывались кусочки мозаики, вырисовывая портрет того, кто толкал его на путь к лишнему жиру и одышке. Однако Макс упорно лопотал о поклонницах, и я успокаивался. Хотя он ведь мог подозревать меня как соучастника, ведь Аська могла проболтаться, с чьей именно помощью осуществила свой план, который, на мой взгляд, не имел никакого смысла. Но не суть. День не задался с самого начала. Первую пару я благополучно проспал, затем попал под дождь, после в магазине схватил первую попавшуюся шоколадку, от упаковки которой затем старательно отрывал ценник. Правда, тот до конца так и не отодрался, пришлось забрасывать ее в сумку Макса и в таком виде. Подумаешь… Переживет. Правда, Макс, вытянув шоколадку, вдруг сменил пластинку: - Знаешь, а я ее нашел, - друг улыбался так, словно он отыскал не тайную поклонницу, а самую настоящую Атлантиду. - Да ну? – безо всякого энтузиазма удивился я, чувствуя, что внутри все обрывается в пустоту. Мгновение, вспышка, тишина и ядерная зима в сердце. - Ага. - И кто она? – осторожно поинтересовался я. - Не скажу, сам увидишь. Я вас познакомлю, - с этими словами он, потрепав меня по плечу, встал и направился к группе наших однокурсниц, что-то бойко и весьма шумно обсуждавших. Я облегченно выдохнул. Кажется, миновало. После пар меня задержал преподаватель, которому прямо не терпелось узнать, что стало причиной моей сегодняшней тотальной рассеянности. Я не стал ему объяснять, что влюбился в лучшего друга и что этот друг заядлый гомофоб, и что сегодня он сделал признание, от которого меня до сих пор потряхивало. - Да так, простудился, температурю вот, - я даже шмыгнул носом, впрочем, утром я умудрился промокнуть под дождем, потому особо симулировать ничего и не надо было. Мне не то чтобы поверили, просто не стали вдаваться в подробности, понимая, что лучше туда не лезть. Только пожелали скорейшего выздоровления. Я хмыкнул, ага, я бы сам рад выздороветь от этой болячки по имени Максим. За окном уже сгустились сумерки, а я все никак не мог покинуть стены альма-матер. Даже Макс под предлогом нашедшейся любви упорхнул раньше, меня не дожидаясь. Преподаватель, выяснив причину, тоже собрался и вышел, глядя на наручные часы. А я стоял в пустой аудитории, собирая вещи, и думал, кого же он все-таки нашел? Смахивало на завязку триллера. И тут я замер. В моем рюкзаке лежала шоколадка. Более того, это была моя шоколадка. Та, которую я утром подложил Максу. Об этом свидетельствовал так и не отодранный край ценника. Не хватало только леденящей музыки за кадром. - Ну что? – раздался довольный голос Макса за спиной. – Вот мы и познакомились? Я едва не чебурекнулся на пол, но поспешно постарался взять себя в руки и только кивнул, чувствуя, как темной рукой сдавливает шею: - Мне кажется, мы уже знакомы, - пробормотал я, взглядом ища пути к отступлению. Собственно, в проходе стоял Макс, который точно не даст пройти мимо, а вот окно… А вот окно находилось на третьем этаже, если за пару секунд я не отращу себе крыльев и не научусь ими пользоваться, то о нем тоже можно забыть. Я затравленно взглянул на Макса, который к моему тихому ужасу сделал шаг мне навстречу. - Я буду бит? – уточнил я, замирая на месте милахой-кроликом перед душегубом-удавом. Я ведь даже завещание не составил, интересно, на сие дело отсрочка от выбивания из меня духа дается? - Потом – обязательно, ты мне за все ответишь, - меня нагло сгребли в охапку и не менее нагло поцеловали. - Сгинь, мой лихорадочный бред, - пробормотал я ему в губы. Наверное, я все же не обманывал, когда утверждал, что заболел. Вон у меня уже галлюцинации начались. - Я тебе сейчас так сгину, - многозначительно буркнул Макс. А что сделал я? Я с блаженной улыбкой вырубился, то ли от температуры, то ли от счастья, то ли от всего и сразу, оставив друга разбираться с последствиями. Но это уже совсем другая история.